Глава 3

Бенедикт Верворт руководил скромным агентством недвижимости в центре Ваардама. Над дверью и витриной висела световая реклама шириной с фасад. Ван-Ин прочитал надпись: «Административный офис ВерВорт». Заглавная буква «в» в середине названия уже говорила кое-что о владельце филиала.

Несмотря на то что на улице совсем не было машин, Ван-Ин припарковал свой «фольксваген-гольф» на офисной парковке, которая, согласно надписи на табличке, была зарезервирована исключительно для клиентов.

Офис располагался в доме родителей Бенедикта Верворта. Гостиную переделали в приемную – слишком громкое название для обнесенной решеткой конуры, в которой никто не сидел. Но тем не менее это была многофункциональная компания. Недвижимость – это лишь часть пакета услуг. Сюда мог обратиться среднестатистический фермер с наличными и ценными бумагами. Эту информацию Ван-Ин получил в различных написанных от руки плакатах, которые украшали офис.

Его встретила пожилая женщина – младший сотрудник, вылитая Одри Хепберн, только без макияжа.

– Господин Бенедикт вас ожидает, – объявила она официально, когда Ван-Ин представился. – Присаживайтесь.

Вдали пел петух. Ван-Ину не пригрезилось. Это была сельская местность на территории Западной Фландрии, где в обычных домах зарабатывались целые состояния и где у дверей стояли забрызганные грязью «мерседесы», являющие собой единственный видимый признак роскоши. Бенедикт Верворт даже не посчитал нужным заменить выцветшие обои в цветочек. Там, где раньше стояла печь, работающая на угле, сейчас в каминной полке зияла закопченная дыра – безмолвный свидетель прошлых лишений. Самый стойкий налоговый инспектор гарантированно поддастся на такой спектакль.

– Доброе утро, комиссар. – Бенедикт Верворт подошел к Ван-Ину, гостеприимно расставив руки. На нем был броский костюм, светло-желтая рубашка и травянисто-зеленый галстук. Даже на Сицилии большинство мафиози носят менее кричащие наряды.

Ван-Ин пожал ему руку. Толстые, обвитые кольцами пальцы молодого бизнесмена были влажными. Лосьон после бритья, которым он щедро побрызгался, вонял как «туалетный утенок» – запах, который Ван-Ин с трудом выносил.

– Приятно познакомиться, комиссар, – сказал Бенедикт на культурном западнофламандском. – Чем могу вам помочь?

Бенедикт сел в кресло руководителя из искусственной кожи. Казалось, что его голова состояла только из розовых губ и рыхлых щек. Ван-Ину было сложно скрыть свое отвращение.

– Вы ведь господин Верворт? – спросил он снисходительно.

– Собственной персоной, – довольно засмеялся желто-зеленый арлекин.

– Не возражаете, если я закурю? – Ван-Ин выудил сигарету из нагрудного кармана.

Бенедикт отрицательно замахал рукой. «Черт возьми!» – возмутился про себя Ван-Ин.

– Разрешите мне предложить вам сигару, комиссар. – С этими словами Верворт достал из выдвижного ящика плоскую коробку гаванских сигар. – Это еще моего покойного отца.

Ван-Ин вынужден был принять предложение. Сигара шуршала, как только что развернутый лист папируса.

– Вы не родственник Алоиса Верворта?

Кажется, этот вопрос Бенедикту понравился.

– Алоис – мой отец, – произнес он с нескрываемой гордостью.

– Правда?

В пятидесятых годах велогонщик Алоис Верворт был кумиром Фландрии. Он дважды занимал третье место на велогонке «Париж-Рубэ», а в 1956 году энергичный житель Ваардама выиграл этап в «Тур де Франс».

– Горе было тому, кто смел шуметь в воскресенье днем, когда транслировали велогонку, – заметил Ван-Ин.

Бенедикт засмеялся, как американский кандидат на пост президента в напряженной предвыборной гонке.

– Смейтесь. Из-за вашего отца мне частенько влетало.

– Приятно, что вы это помните, комиссар. – Статус отца озарял его, как заходящее солнце гору Фудзи. В Верворте было также что-то восточное. Он удивительно походил на изображение Будды.

– На самом деле я пришел по поводу семьи Вермаст и их собственности на Бремвегеле.

Верворт разъединил руки и прижал их к лицу по обе стороны носа, словно глубоко задумался.

– Что-то не так?

То, как Верворт задал этот вопрос, выразило его беспокойство и любопытство одновременно.

– Вы же читаете газеты, я надеюсь?

– Вы же не имеете в виду…

– Как раз это я и имею в виду, господин Верворт.

– Я не имею к этому никакого отношения, – решительно заявил риелтор.

– К чему?

Резкий тон Ван-Ина вывел Верворта из оборонительной позиции.

– К убийству, разумеется.

– К убийству?

– Ну… Я имею в виду… Там же нашли труп.

– Скелет, – поправил Ван-Ин.

– Скелет. Конечно, комиссар. Так было написано в газете, верно?

Ван-Ин посмотрел Верворту прямо в глаза. Деревенский риелтор не дал себя ошарашить. Он закинул руки за голову и откинулся в своем помпезном кресле.

– Не было бы счастья, да несчастье помогло.

Теперь была очередь Ван-Ина смотреть удивленно. Верворт умело воспользовался этой возможностью, чтобы перехватить инициативу.

– Жизнь – это цепь непредвиденных событий, комиссар. Если бы вы обнаружили скелет перед продажей, я бы сейчас сидел с обесцененным товаром. Ведь никто не купит дом с могилой в саду.

Ван-Ин затянулся сухой сигарой, пытаясь сдержаться, чтобы не состроить брезгливую мину. Сигара пахла гнилым деревом и собачьим дерьмом.

– Господин Вермаст рассказал мне, что загородный дом принадлежал некоммерческой организации «Собственная помощь».

Ван-Ин положил сигару в пепельницу в надежде, что она выкурится самостоятельно.

– Это не совсем верно, комиссар. Загородный дом был собственностью наших благотворителей. Некоммерческая организация могла им свободно распоряжаться.

– Вы не могли бы рассказать мне об этом побольше?

– То есть упомянутую организацию вы не знаете?

Ван-Ин помотал головой:

– А должен?

Верворт взглянул на Ван-Ина с видом студента, который только что посетил свой первый урок психоанализа. Комиссар показался ему вполне безобидным.

– Некоммерческая организация была основана в 1986 году горсткой идеалистов с целью улучшить качество жизни менее обеспеченных сограждан.

Ван-Ин готов был голову дать на отсечение, что эту пустую фразу Верворт дословно процитировал из брошюры НКО.

– Если я правильно понимаю, организация занимается благотворительностью. Отсюда, вероятно, и ее название.

«Собственная помощь» звучала так же отвратительно, как выглядел дерьмовый «тормозной след» на трусах Девинтера^[10].

Верворт не позволил умеренному сарказму Ван-Ина сбить себя с толку.

– С давних пор «Собственная помощь» собирает фонды для борьбы с бедностью в своей стране, – продолжал он невозмутимо. – Организация предлагает финансовую помощь людям, которые не могут выжить на те крохи, что им подсовывает общество всеобщего благосостояния.

Верворт начинал артикулировать все более выразительно. Его мясистый подбородок поднимался и опускался, как вибрирующий пудинг.

– Мы заботимся о стипендиях, предоставлении жилья, отпусках, дешевых займах, юридической помощи…

– Мы? – нагло прервал его Ван-Ин.

– Да, мы, – рьяно отреагировал Верворт. – Дело в том, что я казначей нашей организации. Вас это удивляет?

Что Ван-Ин должен был на это ответить? Что ему легче представить, как мать Тереза раздевается для «Плейбоя», чем как Верворт сует какому-нибудь бедняге двадцать франков?

– Вовсе нет, господин Верворт. Если я хорошо помню уроки религии, Иисус питал слабость к блудницам и фарисеям.

С одной стороны, Ван-Ин сам испугался своей импульсивной реакции. С другой – подобного рода высказывания иногда приносят удивительные результаты. Он моментально увидел, как глаза Верворта стали узкими, как щелочки.

– Христианская любовь к ближнему очень дорога нашей организации, комиссар. Возможно, это не кажется очевидным, в то время как процветают эгоизм и корыстолюбие. Но я приглашаю вас поближе познакомиться с нашей работой. Двери «Помощи» для вас всегда открыты.

Верворт сделал паузу с вдохновением африканского президента, который только что произнес речь на пленарном заседании Организации Объединенных Наций.

– «Помощь» – это наша самая престижная реализованная задумка, – продолжал он с новой энергией. – Загородный дом дает крышу над головой двадцати одиноким людям и десяти семьям. Весь проект на самофинансировании. Мы производим собственные продукты питания и за счет продажи овощей и фруктов удовлетворяем остальные потребности.

– То есть, чтобы финансировать этот проект, вы продали загородный дом, – констатировал Ван-Ин. Он погасил наполовину выкуренную сигару. Это была самая нелепая чушь, которую ему приходилось слышать. Казалось, что Бенедикт угадал его мысли.

– Если дорогие благотворительные организации хвастаются своими благотворительными достижениями, простой народ это принимает. Несколько раз в год они организуют безвкусный дорогой банкет, позволяют членам их организации платить за это бешеные деньги и потом отдают десять процентов прибыли на благое дело. Они таким способом привлекают внимание прессы. Наша НКО в гласности не нуждается. Все фонды используются напрямую, чтобы помочь неимущим обрести лучшее будущее.

– Это благородная цель, – вяло одобрил Ван-Ин.

Напыщенная речь западнофламандского самаритянина уже встала ему поперек горла.

– Когда закончится это расследование, я непременно посещу «Помощь». Но сейчас мне надо идти. Мне еще предстоит тяжелый день.

Верворт проводил Ван-Ина до входной двери. Они пожали друг другу руки.

– Кстати, господин Верворт. Загородный дом Вермастов оборудован решетчатыми воротами с пультом дистанционного управления. Это НКО тогда установила?

– Он уже там был, комиссар. Вероятно, предыдущий владелец знает об этом больше.

– Верно, – кивнул Ван-Ин. – А вы, случайно, не знаете имени того предыдущего владельца?

– Это важно?

– В расследовании убийства важно все, господин Верворт.

Возможно, в тот момент риелтор почувствовал себя припертым к стенке. В любом случае он этого не показал.

– Должен вам признаться, комиссар, что загородный дом был предоставлен нам в распоряжение благотворителем, который предпочитает оставаться анонимным.

В вежливой беседе подобный ответ чаще всего считается достаточным для того, чтобы спрашивающий не углублялся в тему. Ван-Ин меньше всего считал этот разговор вежливой беседой.

– Послушайте меня внимательно, господин Верворт. Вы как риелтор должны знать, что такого рода сделки всегда регистрируются. Я установлю личность вашего анонимного благотворителя, для меня это всего лишь вопрос времени. Выбор за вами.

Верворт проглотил свое раздражение и снова вернулся к приторной манере беседы. Он допустил ошибку, и ее необходимо было срочно исправить.

– Прошу прощения, комиссар. Я не осознал, что эта информация может быть важной для расследования. Я надеюсь, вы понимаете, что мы очень тактичны, если речь идет о наших спонсорах. Большинство из них предпочитают оставаться неизвестными. Поэтому…

– Имя, господин Верворт.

– Вы знаете Лодевейка Вандале?

Ван-Ин кивнул. Лодевейк Вандале был собственником крупнейших компаний-подрядчиков в Западной Фландрии.

– То есть Лодевейк Вандале.

– Да, комиссар. Но я умоляю вас использовать эту информацию только в том случае, если она необходима для расследования. Господин Вандале терпеть не может отрицательную гласность, а наша НКО ему очень многим обязана.

– Я постараюсь, – пообещал Ван-Ин. Он взглянул на свои часы. – Но сейчас я действительно должен идти. До свидания, господин Верворт.

Ван-Ин пошел на парковку. Не было ни единой машины, которая бы составила «фольксвагену-гольф» компанию. Только теперь Ван-Ин осознал, что за все прошедшее время Верворта не посетил ни один клиент.

* * *

Линда Артс лежала на узкой односпальной кровати и храпела. Рядом с ней стояла пустая бутылка «Эликсира д'Анвер». В пепельнице тлела сигарета «Мальборо». Длинный пятисантиметровый кусок пепла, как окаменевший, крепко держался за фильтр. В комнате воняло кислым потом, дешевым дезодорантом и нестираной одеждой. Царил такой беспорядок, которому позавидовал бы не один подросток. К счастью, шторы были задернуты. В сумерках горы грязного нижнего белья походили на пушистые клумбы, а тарелки с тухлой едой – на произведение искусства Йозефа Бойса^[11].

На Линде была атласная ночная рубашка. Гладкая ткань беспощадно подчеркивала каждую жировую складку на ее талии, обвисшая грудь колыхалась в такт ее тяжелому дыханию.

Телефон звонил уже больше часа с промежутками в десять минут. Линде снилась похоронная процессия. Катафалк – черный «шевроле» с хромированными бамперами – двигался, разрезая кричащую толпу, как допотопный бэтмобиль. Линда ехала верхом на белом жеребце. Народ толпился за железными ограждениями. Каждый пытался ее увидеть, хотя бы мельком. Люди скандировали лозунги. Линда узнала десятки друзей юности. Она торжественно ехала с высоко поднятой головой вслед за «шевроле» и наслаждалась всей этой шумихой.

В катафалке стоял стеклянный гроб. Крышка утопала в корявых ветках сирени. Вилльям лежал на плюшевом матрасе. Его голова покоилась на расшитой подушке с кисточками по углам. Он дышал, но толпа не обращала на это внимания. Никто не видел серебряных наручников, которыми он был прикован к гробу. Кроме того, вокруг его шеи, груди, бедер и ног были еще холщовые ленты, которые намертво прижимали его к днищу гроба. Его глаза бегали. От смертельного страха у него на лбу выступили капли пота.

– Какая женщина! – услышала Линда восхищенный мужской голос.

– Приходи сегодня вечером ко мне! – сладострастно пропел другой поклонник.

Похоронная процессия приближалась к центру города. Площадь перед банком была забита людьми. Когда Линда отпустила вожжи, толпа уважительно расступилась. Она проехала мимо банка и посмотрела в сторону. В здании – клетке из стали и зеркального стекла – она увидела свое отражение. Оказывается, она была голая. Собравшиеся затянули непристойную песню. Внезапно перед лошадью выпрыгнул шут. Он уцепился за вожжи и стал жадно хватать Линду за бедра. Бубенчики на его шутовском колпаке заглушали шум. Линда пыталась отбиться от карлика. Она пришпорила лошадь. Белый жеребец задрожал и понесся. Линда упала на брусчатку. И тут увидела перед собой ухмыляющуюся рожу Вилльяма. Он хотел надеть на нее наручники. Линда закричала и проснулась на полу, рядом с кроватью. Телефон звонил не переставая.

– Алло. – Ее голос дрожал.

– Вилльям дома?

– Его нет. С кем я разговариваю? – спросила она сонно.

Провост невнятно выругался и разъединился.

Главный инспектор полиции Дирк Барт положил трубку.

– Есть успехи? – спросил он у Версавела.

Инспектор как раз закончил расспрашивать тридцать седьмого зубного врача.

– Мы им, очевидно, нужны как собаке пятая нога. Всегда одно и то же. Или же господа страдают потерей памяти и просят перезвонить завтра, или сообщают по автоответчику, что они в отпуске. Неудивительно, что ремонт коронки стоит половину недельной зарплаты. Раньше за эту цену тебе в пасть могли вставить слиток золота.

Версавел, должно быть, синел от злости, раз у него вырвалось слово «пасть», но причиной его плохого настроения были не только зубные врачи. Его выводило из себя нытье Барта.