Цитаты из книг автора «Питер Акройд»

Созвав парламент 1275 года, Эдуард потребовал от лордов, рыцарей и горожан введения налога на экспорт шерсти; с того времени король получал по шесть шиллингов и восемь пенсов с каждого тюка, вывозимого из страны. В один миг его финансовое положение улучшилось. Он отдал долги банкирам Риккарди из Лукки. В другом законодательном акте король обложил данью евреев, но об этом мы поговорим в главе 20. На том же самом парламенте был принят длинный и сложный акт, известный как Первый Вестминстерский статут, по которому король намеревался «восстановить забытые законы, которые не использовались из-за слабости его предшественников»; этими забытыми законами были, разумеется, те, которые подразумевали строгий королевский контроль или требовали его. В том же стремлении к королевскому господству Эдуард заменил большинство шерифов графств людьми, которых он знал и которым доверял. Эдуард I, в отличие от своих предшественников, не имел великой империи. Вместо нее у него было королевство, которое он стремился сплотить и укрепить. В первую очередь он отправился в Уэльс, где выстроил ряд замков, которые все еще стоят. Замки Эдуарда были чудесными творениями, отчасти задуманными как воплощения рыцарской романтики. Король чувствовал сильную тягу к мистической истории Артура и рыцарей Круглого стола; претендуя на родство со своим знаменитым предшественником, он также претендовал на власть над всем островом. Артур был известен как «последний император Британии».

Собрав первый парламент своего царствования в Вестминстере весной 1275 года, Эдуард еще сильнее усилил хватку на горле королевства. Всего в ассамблее принимало участие около 800 представителей, и это был самый большой парламент из всех, когда-либо созванных. Эдуарда на самом деле можно считать первым королем, который использовал этот орган правления в конструктивном ключе. Он предложил членам парламента представить на рассмотрение жалобы о злоупотреблении положением или плохом управлении, причем некоторые из этих жалоб, без сомнения, были использованы для того, чтобы урезать власть слишком сильных лордов. Эти жалобы, известные как «петиции» и с этого времени направляемые в парламент, должны были использоваться на судебном трибунале. Вскоре петиции стали поступать со всего королевства. Их было слишком много, и они затруднили работу парламента, но была у них одна ценная функция: они позволили королю увидеть, что происходит в разных частях его королевства. В то же самое время требование короля собирать больше налогов выделило рыцарей и горожан в отдельную группу: в конце концов они были теми, кому предстояло собирать деньги со своих городов и широв. Поэтому они начали проводить свои совещания в здании капитула Вестминстерского аббатства и отделились от прелатов и баронов. Они еще не были палатой общин, но у них были общие интересы. В сущности, они представляли собой парламентский комитет, в надлежащем порядке подчиненный парламенту как высшему органу. Король не всегда призывал их, но постепенно их значимость росла. Епископы и магнаты все еще решали великие дела государства, но рыцари и горожане были голосами тех, с кого собирали налоги (не заставило себя ждать время, когда их разрешение и надзор стали жизненно важными).

Когда Генрих умер, лорд Эдуард был на Сицилии и приходил в себя после покушения на него. Он побывал в Святой земле, где не добился ничего. В Акре на Эдуарда напал мужчина с отравленным кинжалом, и принц чуть не умер от раны. Почерневшую от яда плоть пришлось удалить с помощью операции, которая была не менее опасна, чем сама рана. Но Эдуард выжил и добрался до безопасной гавани Сицилии. Здесь он и узнал о смерти отца. На коронацию Эдуард не торопился. Он уже был объявлен королем в свое отсутствие, но прибыл в Лондон только спустя восемнадцать месяцев. До лета 1274 года он пробыл во Франции. Эдуард родился в Вестминстере, но по происхождению, в сущности, был французом, можно даже сказать, что он был членом европейской королевской семьи. Одной из причин, по которой он тянул с коронацией, было желание привести в порядок дела в Гаскони, которая для него была не менее важна, чем Англия. В отсутствие короля собрался парламент, из чего можно сделать вывод о преемственности в управлении страной. Но случились и беспорядки, а также некоторые разногласия между магнатами, которые должен был уладить новый король. Он был человеком, который действительно требовал подчинения; в отличие от своего отца сын был хорошим солдатом. Эдуард вернулся со своими рыцарями-крестоносцами, которые по большей части и составили его двор; по сути, они были личной охраной короля, ведущей свое происхождение от отрядов воинов более раннего периода. О военной природе его царствования свидетельствует то, что во время коронации Эдуарда в новом аббатстве (еще не полностью достроенном) его приближенные проехали по трансепту верхом на лошадях. Новое царствование началось с цоканья копыт по камню. Эдуард I производил впечатление. По словам Николая Тривета, ученого доминиканца, который хорошо знал короля, он имел «великолепное телосложение». Из-за длинных ног его прозвали Эдуардом Длинноногим; на охоте он с обнаженным мечом в руке галопом скакал за оленем. Король считался «олицетворением красоты и мужества», а это означало: он воплощает в себе все рыцарские достоинства гордости и чести. Он быстро впадал в гнев и быстро прощал.

наследник Генриха Эдуард почувствовал, что может покинуть страну и принять участие в Крестовом походе в Святую землю. Он готовился унаследовать трон с помощью службы Господу. Сам король смог заняться перестройкой Вестминстерского аббатства, куда ему не терпелось перевезти мощи Эдуарда Исповедника. Двадцать пять лет 800 человек работали над грандиозным строением с новым пресвитерием, новым зданием капитула, новым средокрестием и медленно растущим северным фасадом. Это была работа для нескольких поколений. Каменщики из Пербека, мастера со всей Англии, моряки, возчики – все сыграли роль в славном предприятии. Черепичники, мастера по мозаике и по металлу объединили свои усилия, чтобы удовлетворить страсть короля к затейливым вещам. Он вложил в это здание столько денег, что оно навсегда стало памятником его царствования. Генрих испустил свой последний вздох на пятьдесят шестом году своего царствования, 16 ноября 1272 года, в возрасте шестидесяти пяти лет. Похоже, что умер он просто от старости. Могила Генриха III со статуей короля из позолоченной бронзы все еще находится в аббатстве, которое он построил.

Возможно, есть какой-то парадокс в том, что в царствование слабого и нерешительного короля аппарат короны был таким эффективным и приспособляемым к новым условиям как никогда. Но чем еще мы можем объяснить то, что, несмотря на все катастрофы за время его правления, Генрих III оставался королем такой долгий срок? Постепенно нация укреплялась и прочно вставала на ноги, несмотря на все бури, проносящиеся над нею. Одна из таких бурь разразилась в конце мая 1265 года. Лорд Эдуард, все еще находящийся в заключении, получил разрешение поехать на конную прогулку – в конце концов он был принцем королевской крови. Но в это весеннее утро он пробовал одну лошадь за другой, уезжая все дальше и дальше; потом он выбрал среди них особого скакуна и по сигналу скачущего вдалеке дворянина пустил его галопом. Вскоре принц был в безопасности в замке Ладлоу. Эдуард оказался на свободе. Он мог поднять знамя своего отца против де Монфора и других бунтовщиков.Внезапно правление де Монфора оказалось под угрозой, и результаты не заставили себя ждать. Две армии сошлись 4 августа при Ившеме в Вустершире. Когда де Монфор увидел силы роялистов, приближающиеся к нему в образцовом порядке, он заметил: «Они выучились, как следует иметь со мной дело». Во главе армии был лорд Эдуард, теперь, в свои двадцать шесть лет, он фактически был лидером королевства. Де Монфор взял с собой Генриха в качестве заложника, и, когда битва разгорелась, он и его рыцари сражались вокруг короля. Один из роялистов, Роджер Лейбурн, сумел спасти Генриха из гущи схватки. Эдуард заранее отобрал двенадцать человек для отряда, который можно было бы назвать эскадроном смерти. Их единственной задачей было убить де Монфора, и они добились успеха. Ему отрубили голову, а яйца повесили на нос; этот трофей был преподнесен жене человека, который его обезглавил. Затем последовало большое кровопролитие, первое в средневековой Англии, где лордов и рыцарей обычно брали в плен ради выкупа или из соображений чести. Эдуард был не таким королем, как его отец. Тело Симона де Монфора отдали монахам в Ившеме, которые похоронили его в своем аббатстве. Его могила лежит в руинах, под высоким алтарем с гранитным крестом.

Рыцари и главы городов, таким образом, были представлены в парламенте в таком же количестве, как епископы и лорды. Мы наблюдаем рудиментарные зачатки палаты общин. В то время этого, кажется, никто не заметил и никак не прокомментировал такое изменение. В любом случае оно не было упражнением в демократии. Де Монфор ставил себе целью всего лишь иметь больше людей, которые поддержат его против лордов, противодействующих ему; большое собрание также должно было помочь скрыть вынужденное отсутствие его врагов. Поэтому он пригласил рыцарей и горожан. Появление парламента вызвало неожиданные и непредвиденные последствия. Его возрастающее значение, например, увеличило роль, которую в управлении государством играли рыцари и богатые горожане. Рыцарь мог быть тем, кто владел одним или несколькими манорами (поместьями) и участвовал в управлении своей территорией, занимая такие посты, как шериф или лесничий. Он поступал на королевскую службу в своем шире – административную или судебную.Рыцарей называли buzones, или «большие люди». Их было примерно 1100 или 1200 человек. Это были те люди, чьи изображения, воплощенные в дереве или камне, мы видим в старинных английских церквях. Они носят доспехи, а некоторые едва не волочат за собой меч; одни держат щиты, а у других руки сложены для молитвы. Ноги у них чаще всего скрещены, и были времена, когда предпочитали изображать рыцаря вместе с его женой. Это был период, когда были переписаны все гербы, а геральдика как наука расцвела во всей красе. В начале XIV века могилы рыцарей увековечивались медными скульптурами во весь рост.Исключительность рыцарей привела к тому, что среди них появились различные ранги и классы. К середине XIV века возникли такие типы, как джентри, а также рыцари, эсквайры и джентльмены. Эсквайром был процветающий землевладелец, который по каким-то причинам отказался от статуса рыцаря. Джентльмены имели меньший доход, так называли главу семьи, имеющей землю. К 1400 году эта разница закрепилась в денежном выражении. Эсквайр имел годовой доход от 20 до 40 фунтов стерлингов, а джентльмен – от 10 до 20. Рыцари и эсквайры могли служить шерифами или мировыми судьями, а джентльменам оставались посты поскромнее – помощников шерифов и коронеров. Джентльмены часто были приходскими джентри, тогда как рыцари всегда были джентри графств. Интересно, что такая социальная структура с некоторыми модификациями сохранялась до второй половины XIX века. Она скрепляла страну более 500 лет. Куда бы мы ни взглянули в XIII веке, везде обнаружим свидетельства более четкой иерархии и контроля. В английских городах олигархия из богатых купцов была строго организована в согласии с королевским бюрократическим аппаратом; мастеровые и купцы были объединены в гильдии и торговые ассоциации. Бюрократический аппарат королевского двора становился более сложным и упорядоченным, чем когда-либо ранее. Историки административного управления отмечают огромное количество документов, появившихся в царствование Генриха III.

В Англии всегда были парламенты того или иного рода. Сама структура существовала до того, как осознала себя, таким образом обретя индивидуальность. Нельзя заглянуть в темноту доисторического периода, но мы можем с уверенностью сказать, что у вождей племен были свои советы мудрых или благородных людей. Саксонские захватчики принесли с собой идею витана, советника короля (буквально это слово означает «тот, кто знает»), или витенагемота (это слово не появляется в записях до 1035 года) – ассамблеи епископов и аристократов, которая собиралась один или два раза в год. Они консультировались с королем по поводу создания новых законов или введения новых налогов. У них была власть выбирать и даже смещать короля. Нормандский совет, учрежденный после успешного завоевания Англии, был более мелким органом, состоящим примерно из тридцати пяти светских и духовных властителей. В 1095 году Вильгельм Руфус созвал более крупную ассамблею куда вошли все аббаты, епископы и principes, то есть главные люди страны. Этот созыв стал образцом для дальнейших правлений: когда нормандские или анжуйские короли пребывали во Франции или где-то еще, ассамблея магнатов училась, как действовать совместно, чтобы воплотить в жизнь свою волю. Они даже приобрели некое коллективное сознание. В царствование Генриха II аббат из Баттла заявил, что король не может менять законы страны без «совета и одобрения» баронов. Это все еще обсуждалось.Впервые парламент созвал король Иоанн, который летом 1212 года потребовал, чтобы шериф каждого графства прибыл к нему с «шестью самыми верными и осмотрительными рыцарями, которые должны делать, что мы скажем». Рыцари присутствовали не для того, чтобы давать королю советы. Они должны были донести королевскую волю до своих районов. Как бы то ни было, положения Великой хартии вольностей, появившейся три года спустя, были разработаны для того, чтобы ограничить власть короля; в частности, в ней было закреплено, что монарх не может ввести дополнительное налогообложение без «общего совета» королевства. Под королевством в то время, разумеется, подразумевались только бароны и епископы. В 1236 году Генрих III созвал парламент в Вестминстере. В тот раз впервые официально был использован такой термин, но на деле в ассамблее участвовали только владетельные магнаты и епископы. Представителей широв или городов не было. Но королю были нужны деньги из самых разных источников. Он больше не мог полагаться на налог, который платили бароны, или на подати, которые собирались с их арендаторов. Поэтому в 1254 году шерифам было приказано прислать от каждого графства по два рыцаря, которых выберет суд графства. Более низкое духовенство также было встречено на парламентской ассамблее с распростертыми объятиями.

После поражения Генрих III вернулся в Лондон, где укрылся в соборе Святого Павла. Маленький орган управления из девяти баронов под руководством де Монфора взял в руки власть в то время, пока все государственные департаменты продолжали действовать от имени короля. Но это было только имя. Де Монфор стал самым сильным человеком в государстве. В английской истории впервые миропомазанного сюзерена отстраняли от власти. Де Монфор конфисковал земли восемнадцати баронов, сражавшихся не на той стороне, и забрал львиную долю денег, полученных в виде выкупа. Он ополчился даже на своих союзников, заключил одного из них в тюрьму, а другого изгнал из королевства. Де Монфор становился тираном. Так часто случается с олигархами: один забирается выше других. В результате сторонников у де Монфора становилось все меньше. Кто не понимает, что король лучше, чем тиран?

11 мая Генрих и его свита прибыли в клюнийский монастырь в Льюисе, в Суссексе. Армия баронов заняла позиции в 16 километрах к северу. Два дня прошли в ни к чему не ведущих переговорах, но потом де Монфор двинулся вперед, к высоким холмам около Льюиса. Армии оказались друг перед другом, битва началась, и Эдуард повел свирепую атаку против лондонцев; он разбил их и несколько часов преследовал бросившиеся врассыпную отряды. Это было ошибкой. К тому времени, когда принц вернулся, восставшие одержали блестящую победу, а сам король был заточен в монастыре. Де Монфор не прикреплял к своему штандарту красного дракона, поэтому перемирие заключили быстро. Лорд Эдуард, как его называли, был заключен в Дуврский замок как заложник доброй воли короля. Вскоре после битвы была написана латинская поэма из 968 строк под названием «Песнь Льюиса» (Carmen de Bello Lewensi). Поэма должна была отметить то, что де Монфор называл «успехом общего предприятия», и она находила оправдание вооруженному восстанию баронов как единственному средству добиться соответствующей им роли в управлении страной.

Симон де Монфор, призванный баронами, прибыл в Англию. Считается, что он был первым лидером английской политической партии. Пожалуй, он был очень странным борцом за дело Англии. Монфор родился во Франции и принадлежал к семье французских аристократов. Но у него были связи с Англией. Он унаследовал титул графа Лестера благодаря тому факту, что его дедушка был женат на сестре предыдущего графа; это был правовой путь, хотя и окольный. Также Монфор был женат на сестре короля Элеоноре. Поэтому, как заключил хронист, он стал «защитником Англии, врагом чужаков, изгоняющим их, хотя и сам принадлежал к их нации». Бароны созвали представителей широв на ассамблею в Сент-Олбансе, тогда как король призвал их в Виндзор. Конфронтация между Генрихом III и Симоном де Монфором не могла быть остановлена. Сам де Монфор был упрямым и нетерпимым человеком, одержимым ненавистью к евреям и еретикам. В Англии он был обособленной фигурой, презирая компромиссы и нерешительность своих английских сторонников, которых однажды описал как «переменчивых и лживых». Он не терпел дураков и мог быть высокомерным как в своем поведении, так и в методах. Иными словами, он был тираном. Он знал, что правильно. Он знал или думал, что знает, что надо делать. В прошлом он командовал армией крестоносцев, и сам Генрих когда-то назначил его сенешалем Гаскони, то есть своим наместником. Король панически боялся грозы. Это было одним из проявлений его простодушия. Но по какому-то случаю он сказал де Монфору: «Видит Бог, я боюсь вас больше, чем всех громов и молний вместе взятых».Уверенность де Монфора в собственной правоте была так сильна, что это могло помочь ему скрывать даже от самого себя свои истинные цели. Как и вся его семья, он хотел расширения своей власти и владений. В этом и была настоящая честь. Монфор предпочитал сильную власть как моральную и теоретическую необходимость, но разве чья-то власть могла быть сильнее, чем та, что в его руках? Отсюда вытекает и следующий вопрос. Если он мог одержать победу, то разве позволил бы королю сохранить свою власть под ограничением баронов? Или сам взял бы на себя роль правителя? После прибытия де Монфора в Англию члены обеих партий перешли к нерегулярным столкновениям. Также они оказались вовлечены в то, что сегодня бы назвали информационной войной с открытыми письмами в суды широв и проповедями на церковных дворах. В это же время появился жанр политической баллады. В первые месяцы 1264 года борьба перешла в открытое, активное противостояние в таком масштабе, какого Англия не видела со времен войны короля Иоанна со своими баронами.