Цитаты из книги «Родная речь. Уроки изящной словесности»

Чтобы Россия пришла в движение, чтобы и вправду посторонились “другие народы и государства”, надо, чтобы аллегорической тройкой управлял Чичиков – средний, рядовой, маленький человек. Что с того, что он нам не нравится? Гоголю он тоже не нравился. Но, приходится повторить, других-то нет.

Герои эпоса Гоголя – язычники, каковыми только и могут быть герои эпоса. Язычниками они остаются и в своей вере, которая на самом деле не христианство, не православие – а патриотизм.

Избавивший от хлопот альтернативного мышления, химеры терпимости, разброса плюрализма, утомительной многослойности демократического сознания.

Когда обнаружилось, что сумма углов треугольника не всегда равна 180 градусам, а параллельные прямые могут и пересечься – обрадоваться могли лишь извращенные интеллектуалы. Нормального человека эти новости должны раздражать, как бесцеремонное вторжение в налаженный умственный быт.

Развитие политической мысли в России стало неотделимо от художественной формы, в которую она облекалась. У нас были Некрасов и Евтушенко, но не было Джефферсона и Франклина.

непонятно было – за кого Тургенев?

Тургенев изо всех сил старался соблюдать объективность

В поздней прозе Чехова эти два параллельных ряда можно проследить с достаточной четкостью: рассказы – “Случай из практики”, “По делам службы”, “На святках”, “Архиерей”; микророманы – “Крыжовник”, “О любви”, “Душечка”, “Дама с собачкой”, “Невеста” и, может быть, самый показательный из всех – “Ионыч”.

Почему Некрасов не смог преодолеть межклассовую преграду? Ответ на этот вопрос можно найти у Михаила Бахтина: “Классовый идеолог никогда не может проникнуть до ядра народной души: он встречается в этом ядре с непреодолимой для его серьезности преградой насмешливой и циничной (снижающей) веселости, с карнавальной искрой веселой брани, расплавляющей всякую ограниченную серьезность”.

Самое страшное для Обломова – потерять вот эту самую уникальность своей личности, слиться с “другими”. Поэтому и приходит он в такой ужас, случайно подслушав, что его назвали “каким-то Обломовым”. В свете этого мистического ужаса – потерять себя в толпе – совсем иначе звучат якобы пустые восклицания Обломова: “Где ж тут человек? Где его цельность? Куда он скрылся, как разменялся на всякую мелочь?”