– Меня сейчас больше заботит то, что вы мне там натоптали в коридоре всей толпой.

– Тысяча извинений, – раскланялся я. – Ну-ка все живо тапки надели!

Бабулька уселась за стол, надела очки, висевшие у нее на шее, и с упреком спросила, недоумевая, почему говорю я, а не кто-то из «взрослых»:

– И кто ж вы такие? И почему вас так много? – вроде бы она недовольна, но в то же время заинтригована множеством прибывших в ее смену гостей.

Я обернулся и обнаружил, что хоккеисты стоят прямо за моей спиной (в комнате, в дверях, в коридоре) и приветливо глядят на коменданта, чего-то ожидая. «Ждут, когда к ним выйдет носильщик или портье? Или как этих мальчишек называют, которые подхватывают твой багаж в отелях, а потом клянчат чаевые?» – подумал я.

– И чего ты глаза вытаращил? – крикнул мне откуда-то из толпы Степанчук. – Разбирайся!

Я достал все необходимые бумаги, приветливо улыбнулся коменданту и уселся на стул с противоположной стороны стола:

– Вы, верно, не поняли, сударыня. У нас забронировано.

– Не знаю, не знаю, – выделывалась она. – На всех вас комнат не хватит. У меня тут должны металлурги из Магнитогорска приехать.

– Так это мы, – воскликнул Абдуллин.

– Больно вы молодые для такого производства, – не поверила комендант. – Мой муж всю жизнь ЧМК отдал. Так его в горячий цех только в 40 лет запустили.

– Ну, – ответил я, – до настоящих металлургов нам далеко, но тем не менее мы команда «Магнитка-95». Хоккейная. Почти «Металлург», но слегка иначе.

Бабушка удивленно посмотрела на меня. Затем на толпу в дверях.

– Ей-богу, не разбираюсь я в этом вашем хоккее.

– Очень, кстати, зря, – продолжил располагающую беседу я. – Я тоже раньше относился к нему равнодушно. Но вскоре изменил мнение… благодаря кое-кому.

– Ага! Из-за твоих убеждений и из-за кое-кого, – Соловьев презрительно посмотрел на Митяева, – мы тут вешаемся третий месяц.

– Я мог бы сегодня с превеликим удовольствием за чашечкой чая с шоколадкой объяснить, почему хоккей заслуживает вашего внимания. Не конкретно это нелепое отродье позади меня, а вообще, – сказал я и выудил из кармана припасенную плитку шоколада.

– Ой, а вот этого не надо. Сейчас просьбы последуют – не хочу, – отвернула нос она. – Я вообще взяток не беру.

– Не в России, что ли, живете? – ляпнул кто-то из пацанов.

– Это не взятка, а подарок. И вообще она уже лежала на вашем столе, когда мы пришли. У меня целых 25 свидетелей это подтвердят. Да? А ну-ка закивали быстро, – хоккеюги подчинились.

– А ты, я смотрю, еще тот, – с улыбкой пригрозила мне комендант.

– Это ради наших хороших отношений в последующие два дня. От чистого сердца и от всей команды.

– Я ведь на работе.

– Вряд ли ваше место относится к должностям государственной, муниципальной, военной или правоохранительной службы. Так что никакого криминала. Дайте угадаю: вы бывший партийный работник?

– Да. А как вы…

– Случайно догадался. Перейдем к делу: как насчет хороших комнат для этих богатырей, готовых доблестно ковать победы на земле челябинской?

– Поможем, чем сможем, – заверила комендант и ловко скоммуниздила шоколадку. Я повернулся и одним только взглядом дал понять присутствующим о том, как нужно решать дела – сейчас нам все сделают по высшему разряду, если такой речевой оборот вообще можно применить к данному месту.

– Лучше б ты обольстил администратора в отеле получше, – с недовольством высказался кто-то. Похоже на голос Волчина.

– Что ж, заселим вас, как полагается. Не пять звезд, конечно, но…

– Не переживайте. Мы привыкли к спартанским условиям.

– Я еще подумала, чего ж вас так много – в Магнитогорске, что ли, полкомбината оголили? Хоть воздух там немного очистится. А вы, оказывается, спортсмены, – приготавливала потрепанные журналы она.

– Паспорта гоните, – подошел я к хоккеистам. Все принялись лазить по ручной клади. – Можно было и заранее приготовить.

– А если ты кредит на нас возьмешь? Я не доверяю тебе свой паспорт, – заартачился Абдуллин.

– Эта тетушка не похожа на сотрудника банка, так что давай в темпе, – торопил вратаря Степанчук.

– Если только сберкассы, – хохотнул Бречкин.

– А недееспособным, Абдуллин, кредиты не выдают. Тебе бояться нечего, – я выхватил паспорт из его рук под улюлюканье окружающих.

Она принялась заглядывать в паспорта, заполнять журнал, а также мелом вписывать фамилии в разлинованные клеточки с номерами комнат на коричневой доске на стене, напоминающей школьную.

Все ожидали окончания процесса в холле. Когда почти все паспорта были просмотрены, комендант внезапно отвлеклась и пристально посмотрела на меня.

– Вас что-то беспокоит, Галина Степановна? – так ее звали.

– Беспокоит, – пробурчала она.

– Ну так скажите. Решим любую проблему, – заверил я.

– Мальчики ваши беспокоят, – стучала ручкой по столу она.

– Поверьте, они вызывают смешанные чувства у всех. И они не совсем мои, слава Богу. Только в меру. Но я гарантирую, что неудобств они не создадут.

– Вы, Петр, сами-то от них недалеко ушли, – намекнула на мой возраст она.

– Я вообще-то человек ответственный и приличный.

– А я не об этом.

– Понятно. 16-летие никак не помешало мне стать ассистентом тренера и политруком этой своры, – немного оскорбился я.

– Я же, в отличие от вас, многое повидала в жизни. В том числе и на этом месте, – сложила руки на груди она, откинувшись на спинку креслица. – Чего я только не видела. А пацаны молодые. Симпатичные. На этом этаже гостиница, а вокруг все-таки общежитие. Не совсем спортивное. И не совсем мужское.

– И в чем проблема?

– Вы зря ему объясняете. Он не понимает связи, – произнес заглянувший в комнату Митяев.

– Прикуси язык!

– А девчонки на этаже симпатичные живут? – шутливо (или вполне серьезно) поинтересовался у коменданта Брадобреев.

Я хлопнул кулаком по столу:

– Вышли отсюда. Оба!

– Видите, – показал на меня пальцем Арсен. – Об этом я и говорю.

– Галина Степановна, уверяю вас, что после игр и тренировок им будет не до девушек. Я переговорю с тренером, и эти двое получат особую программу.

Пока я уламывал коменданта не смотреть на нас подозрительно, в холле состоялась следующая сценка. Из дальнего коридора, ведущего в один из блоков, на хоккеистов поглядывали две девчонки в совершенно домашней одежде, с полотенцами, мылом и зубными щетками в руках. Улыбались, о чем-то шептались, поглядывали то на одного, то на другого. После долгой дороги многие пацаны притомились и девчат не приметили. Кроме Никиты Зеленцова и стоящего рядом Вани Пирогова.

– Гляди-ка, – ткнул локтем второго вратаря Зеленцов, указывая на девчонок. Те были не то чтоб писаные красавицы, но омерзения не вызывали.

– Ага, – без особого интереса отреагировал Пирогов. – Только не говори, что ты…

– Ты подумал о том же, о чем и я? – не спускал глаз с дам Зеленцов.

– Как раз наоборот, – ответил Пирогов. – Не думаешь ли ты, что сейчас, мягко говоря, не та ситуация, чтобы путаться с кем-то?

– А что мешает? – голова Зеленцова полнилась всевозможными стратегиями физического овладения той, что слева, низенькой и светленькой девчонки. Вторая же обладала восточной внешностью: жгучая, смуглая, черноглазая. Такие Зеленцова не привлекают – по крайней мере, трезвого.

– И что, и кто, – негодовал Пирогов. – Во-первых, у коменданта сидит человек, который тебе не только кайф, но и хребет за такое поломает. Или еще кое-что нужное, – взглядом Ваня указал на штаны. – Во-вторых, у тебя же девушка, разве нет?

– По первому пункту – пошел он в баню. По второму – думаю бросить ее.

– Как у тебя просто все.

– Вань, у тебя ракушка хоть что-нибудь защищает? Не до твоих проповедей сейчас, – отмахнулся Зеленцов и громко произнес. – Девчонки, вы из какой комнаты?!

Хоккеисты мигом обернулись в их сторону, а девушки тем временем стеснительно хихикнули и скрылись из виду.

– Если возникнут какие-нибудь проблемы, можете смело обращаться ко мне, – говорил я коменданту. – Можно на «ты».

– Прости, – с усмешкой твердила комендант, – но ты никак не производишь серьезного впечатления. Как-то не укладывается все это у меня в голове.

– А вас никто не просит понимать, – несколько злобно принялся вещать я. – Вам только нужно мне поверить. Но моя история слишком длинная, чтобы рассказывать ее сейчас. А сводится она к тому, что я умею находить подход, быть настойчивым и убедительным. И влиять на людей любыми, даже самыми изощренными средствами. Но исключительно для их же пользы. И эти пацаны – не исключение. Они порой распущены, много отвлекаются, много думают, что держат мир на своих плечах и все им обязаны. А результат нужно показывать независимо от того, какое у тебя настроение, болит ли у тебя голова, дала ли тебе подружка вчера или нет. Мой подход приводит к заметным результатам, нежели простая тренерская установка – она действует в рамках ограничений в пространстве и времени. Я же распространяю свои установки на все остальное. Мне остается только приглядывать за ними и корректировать свою работу в зависимости от результатов. А что до собственной учебы – не волнуйтесь, я успеваю. Мне часто кажется, что я родился не в ту эпоху, знаете ли.

– И слушаются?

– Я работаю над этим. А если все выходит из-под контроля и люди не подчиняются, то моя задача всеми средствами дать им понять, как они заблуждаются, сделать так, чтобы они пожалели. И мой возраст здесь не помеха. За возрастом обращайтесь к тренеру. Порой и спортсменом можно не быть. Они лишь кажутся неуправляемыми – у каждого есть то, за что можно зацепиться, что заденет, поломает или поможет.

Комендант молчала, переваривая сказанное.

– Я не тренер, чтобы бегать за вашими хоккеистами, учти, – предупредила она.

– Предоставьте это мне.

– Долго вы там еще?! – крикнул с холла Степанчук.

– Какой он у вас нелюдимый.

– Просто устал, – соврал я. Не говорить же, что он такой по жизни.

– Собственно, мы закончили, – сказала она и вышла со мной в холл, где огласила свод правил. – Мальчики! В комнатах не курить, кушать аккуратно, не сорить, огонь не разводить, в туалетах смывать, в душ по двое не ходить, окна не открывать, не шуметь, по этажам без дела не бродить…

– В азартные игры не играть, девок не водить, – резво продолжил Кошкарский под возмущенный взгляд коменданта.

– Тебе виднее, чем они любят заниматься, – обратилась ко мне Галина Степановна. Я пригрозил Степе кулаком. – У нас порядки такие: отбой в 22 часа, двери на этаж закрываются, ясно? Еще момент по заселению. Команда у вас большая, а полностью свободных комнат не так много, поэтому парочку человек придется отправить на другой этаж, а вас с тренером – в противоположный блок, в недавно отремонтированную комнату для особых случаев. Учитывая ваш приезд сегодня…

– Ха-ха-ха, надо же, «особый случай».

– А чем не особый? Путин вряд ли захочет туда заселиться, если приедет, – сказал Чибриков.

– Не очень хорошая дислокация, – выдал я, глядя на хоккеистов. Сторожить свору из другого конца общаги будет затруднительно.

– Учитывая ваше рвение, вы справитесь.

– Мы благодарим вас, – сказал я коменданту.

– Надеюсь на ваше благоразумие, – ответила женщина и удалилась в свою комнату, передав мне паспорта, списки и ключи. Выходило пять комнат здесь и одна внизу.

– Дабы не соединять самых буйных из вас в одних и тех же номерах, мне пришлось прибегнуть к сегрегации, – объявил я.

– К чему-у-у?

– Типа как с неграми в Америке? – спросил Глыба.

– Тебя за язык никто не тянул. Теперь будешь у нас ниггером, – произнес я и принялся раздавать ключи, попутно называя фамилии будущих соседей. Первым ключ у меня отобрал недовольный условиями гостиницы Степанчук.

– Мы же не в поезде, чтоб нас по билетам рассаживать, – заладил Волчин. Я проигнорировал его замечание.

– Так, кто там дальше? Пашу и Арса точно рядом селить нельзя. Иначе они камня на камне от этого здания не оставят, – комментировал я, зная, что они все равно подселятся друг к другу. Вскоре раздача ключей закончилась. – Все! Марш по палатам, – добавил при этом, что хоккеистам выдадут недавно купленное свежее постельное белье (благодаря моим стараниям). – Не засрите его, пожалуйста.

– Зря ты это сказал.

Тем временем самые любопытные уже провели разведку на местности:

– Общий туалет. Общий душ. Это треш, пацаны!

– Да, давненько не видал такого.

– Вы, бля, еще в комнаты не заходили.

– Кухня вообще как в коммуналке.

– Ладно, хватит, – прервал вздохи я. – Время позднее. В темпе раскладываемся и можно на боковую. Сил на две игры еще нужно набрать. Проверю всех через 15 минут.

– А как насчет поесть? – спросил ненасытный Никита Зленко.

– И помыться? – добавил Зеленцов.

– Да, Зеленый, согласен. С твоей шевелюрой из ванной лучше вообще не вылезать. Хорошо, – решил я, – 30 минут вам на все про все. Кто там кричал про душ? Отведите туда Зеленцова. И со всеми мерами предосторожности – мало ли, кто в нем подмывался. А Филиппов вон знает, где тут кухня… Постойте-ка, у вас же целый баул жратвы? Или нет?

– Зачем ты про еду брякнул, дурачок? – сквозь зубы прошептал Митяев Никите Зленко. Арс опасался полноценного досмотра баула с едой, который не состоялся перед отправкой.

– Чего затихли?

– Боимся, что Зленко уничтожит весь наш стратегический запас за один вечер, – влез в разговор Митяев.

– Кажется, я начинаю понимать, зачем берете так много. Надеюсь, в нем не чипсы – это за еду не считается. Еда – это то, что можно приготовить вон там, на кухне, какой бы допотопной она ни была.

– Разберемся, – сказал Патрушев.

– Чудно, – хлопнул в ладоши я. – Кстати, осталось 29 минут.

Толпа спортсменов на пятом этаже разбрелась по своим комнатам. Оставшихся я отвел на четвертый этаж и поселил в отдельную комнату, указанную комендантом. Я приметил, что она находится точь-в-точь над блоком, где расположились другие хоккеисты. За окном виднеется пожарная лестница – не отвесная, а с пролетами, образующими что-то вроде балконов на каждом из этажей, к которым по диагонали спускаются перила со ступеньками. Для верности я подергал створки древних окон: присохли намертво, а щели еще и заклеены газетами, чтоб не дуло. Форточка же довольно-таки узкая, чтобы протиснуться. Кажись, надежно, подумал я.

Сама комната немного вытянута. На стены нанесены жидкие обои голубоватого цвета, которые оставляют следы на руках и одежде. Дверь деревянная и, судя по всему, кривая либо просевшая – шоркает об приступок с характерным звуком: чтобы ее закрыть, нужно хорошенько дернуть за ручку чуть вверх. Однако желтый свет с коридора все равно просачивается в комнату через щелки. В номер влезает аж четыре кровати. Слава Богу, не панцирные (наверху как раз такие), хотя нынешние ушли не очень далеко от своих легендарных предшественников. В углу шкаф для одежды, благоухающий музеем древностей. С обеих сторон комнаты установлены две тумбочки, дверцы и ящики которых дышат на ладан. У подоконника стоят стол и два стула. Столешница наполовину пыльная, наполовину липкая. Клеенка прилагается. На каждой из кроватей лежат подушки и накрахмаленный набор белья: наволочки, простыни, полотенца, пододеяльник, а теплые зудящие одеяла прячутся в шкафу, где активно поедаются молью, хотя своих обогревающих свойств не теряют. Одеяла явно понадобятся, ведь в номерах прохладно, однако чугунные батареи при прикосновении обжигают, словно адский огонь. Неестественно громко гудит вентиляция. Занавески слегка покачиваются от сквозняков. Коридорный линолеум настолько изорвался и истончился, что под ним скрипят половицы, словно пол липкий, а каждый шагающий с трудом отрывает от него подошвы. А ходоков взад и вперед как слонов на водопой – предостаточно. Периодически слышатся чьи-то разговоры, шаги, стуки; веет куревом и нафталином. «Могло бы быть и хуже», – смекнул я.

По дороге обратно я надеялся, что наша со Степанчуком комната будет хотя бы на йоту лучше той, которую мне посчастливилось наблюдать. Я решил осмотреться в блоке: два холла соединены узкой перепонкой c аркой на кухню в центре. Кажется, там только вчера демонтировали печку: три раковины с вечно капающими кранами, три маленьких электрических плиты на ножках, два холодильника, гремящих как тракторы на посевной, вечно неприбранный общий стол, разбросанная посуда и утварь, разномастные табуретки вокруг, полки для посуды, облетевший местами на полу и на стенах кафель, наспех сколоченный шкаф. В холле, помимо двух зашторенных окон, натыканы двери в номера. Там же на полу остались следы дивана и телевизора, исчезнувших в неизвестном направлении. Их место теперь занимает раскидистое дерево в кадке. Узким проходом зал соединяется с центральным холлом, выходившим на лестницу. В этом проходе таится укромный закуток для уборной. Общим помещением служит комнатка с раковинами и зеркалами – в ней, словно путеводный маяк, всегда горит свет. По обе стороны от нее узенькие двери ведут к унитазам такого вида, будто их разбирали и собирали обратно на скорость. Другие двери прикрывают темные душевые. Внутри имеются: кран с вентилями посреди стены, подвесной душ с засаленным шлангом и засорившейся лейкой, которая то и дело угрожает сорваться с крепей и поставить тебе фингал или шишку, а на полу зияет бездонная дырка. В противоположном блоке все как под копирку. Про легкий флер вообще молчу.

Когда я покинул комнату, Акмальдинов, Пирогов, Филиппов и голодный Зленко переглянулись.

– Вы не ощущаете ничего странного? – задался вопросом Денис.

– Да нет. Это ж общежитие.

Когда я зашел в нашу комнату, меня постигло разочарование: ремонт действительно свежий, но все остальное прежнее, лишь слегка освеженное. Степанчук с ходу заявил:

– Ты был прав. Это прямо, мать его, президентский люкс! Для главы банановой республики.

– Крыша есть, и хорошо, – я тихо опустил рюкзак с вещами на тумбочку, чтобы не производить лишних движений перед разъяренным тренером. Он явно ожидал отдельный комфортабельный номер. Никак не такой.

– Ты вот говоришь, мол, спартанские условия. А сам на спартанца не очень-то и похож.

– Главное, заснуть. И вообще я думаю о деле.

– А я типа не думаю?!

– Я этого не говорил.

– Знаешь что?! – Степанчук не в духе – все толкает его спровоцировать ссору с кем-нибудь поближе. Не свезло, как обычно, мне. – Это я буду думать о деле. А ты подумай об этом стаде. Самое время их проконтролировать.

– Но я только что от них, – запротестовал я.

– Голубчик, – в хамской манере парировал Степанчук, – пока ты шел сюда, эти оборванцы уже перетрахали половину общаги, ужрались в хлам и поразбивали друг другу носы. Надо – значит надо! Иди с миром, – уселся за столик лакомиться собственными припасами тренер.

У меня урчало в животе. Но я повиновался.