Милый Вася

Седой профессор раскланялся и покинул кабинет. Перед Коммунистом, на отливающей медью поверхности стола остался лежать плотный конверт формата А3. Со снимками. Сидящий за столом человек по привычке надул было щеки, пытаясь разгладить морщины вдоль губ, но никчемность этого действия вдруг стала настолько очевидной, что сделалось неловко перед самим собой.

Конверт со снимками… Идиотская прибаутка послевоенных лет неожиданно всплыла в мозгу: «Милый Вася, я снялася в белом платье голубом! Но не в том, в каком еблася, а в совсем-совсем другом». Шутка времен черно-белой фотографии. «Милый Вася…». Девушка отправила любимому фотографию, сделав на ней дарственную надпись. Девушка тех времен, когда, если верить фильму «Весна», подруги, обнявшись за талию, ходили по пустынной набережной, покачивая широкими подолами цветастых платьев, а лирическая музыка тихо лилась над умиротворенной ночной Москвой.

Человек за столом сидел неподвижно, на все лады проговаривая замечательную прибаутку вполголоса, а потом и во весь голос, пока не тренькнул телефон и секретарша осторожно напомнила о том, что в приемной ожидает советник. Коммунист ногтем сдвинул конверт чуть ближе к краю стола и задумчиво подпер кулаком подбородок. Речь шла об активности конкурента, затевающего строительство огромных производственных мощностей в Китае. И конкурентом этими был Шутник. Вчера Коммунист отложил решение вопроса, собираясь обдумать один «резон», поскольку информация как таковая была для него бесполезной. Он уже договорился о продаже этого бизнеса ребятам из Латинской Америки и должен был подписать контракт со дня на день, как только, отодвинув прочие дела, удастся вылететь в Рио. Тем самым, планы Шутника и сам сегмент рынка его больше не интересовали. Но об этом не знал никто кроме подготовившего контракт юриста-полиглота, старого хрыча, чья еще боле старая мама доживала свой век в Швейцарском санатории на деньги Коммуниста. А привычки нанимать веснушчатых заикающихся референтов у Коммуниста не было.

Он принял советника, тот повторил всю историю с самого начала, и Коммунист, не вдаваясь в подробности, заявил, что необходимость какой-либо активности в связи с выявленными фактами отсутствует. Проще было сказать: «Ничего не делайте. Забудьте. Мне по-хрену», но он всегда следил за своими словами в присутствии советника. Тот, проявив недюжинную смекалку по поводу вчерашнего «резона», предложил использовать полученную информацию альтернативным образом. Глядя на лежащий на столе конверт Коммунист отрицательно покачал головой. Вежливо помолчав несколько секунд, советник конкретизировал свою мысль:

– Можно подбросить эту информацию Бородатому, чтобы они с Шутником сцепились.

Когда прозвучало слово «Бородатому», Коммунист отвел взгляд в сторону от преданного, но ничуть не подобострастного взгляда советника, а при слове «Шутник» и вовсе отвернулся к стеклянной стене, через которую открывался вид на ухоженный парк, лес и горы вдали. Сахарные, не ведающие кариеса, клыки Альп, вырастая из серо-зеленых цинготных десен, вонзались в голубое небо. Ему послышалось, хотя вряд ли это было возможно в кондиционируемом кабинете, как чижики, соловьи, или еще какая-то гринписовская сволочь радостно щебечет за окном.

Можно было подбросить. А можно было и не подбрасывать. Пять минут назад он дал понять собеседнику, что у него нет конфликта интересов с Шутником. Потому что. Но птенец гнезда Петрова продолжал мягонько этак настаивать, подвигая его к решению: «Подбросьте и Шутнику, и Бородатому». Здоровы чужими руками… Не хватало еще, чтобы он осмелился вслух произнести коронную ментовскую фразу: «это в ваших же интересах», бесившую Коммуниста до судорог. Понятно, к чертовой матери, в чьих это будет интересах. И хотя советник замолчал вовремя, сидящий за столом человек почувствовал, как онемели у него кончики пальцев. Он перевел взгляд на далекую, украшенную лепниной, стену огромного кабинета, потом – на изгаженный фреской потолок… Слащавая итальянская мерзость! Зыбкая тошнота возникла в животе, медленно поползла вверх, остановилась в горле. Он сглотнул до хруста в ушах, тошнота унялась, толком не начавшееся бешенство уступило место апатии.

В своих бесконечных циклах «яхта-врач-самолет» он, похоже, доездился до того самого швейцарского санатория, где доживала свой век мама юриста-полиглота, и где теперь предстояло поселиться ему самому. И дай бог, чтобы на три-четыре месяца, а не насовсем. На фоне этой перспективы конструирование чужих мытарств – и, кстати сказать, совсем не смертельных! – было ему совершенно не интересно.

Советник молча и неподвижно ждал ответа. Коммунист встал из-за стола, медленно дошел до прозрачной стены, прижался лбом к прохладному стеклу. Красоты за окном намекали на свободу и счастье, на то самое, для чего человек создан как птица для полета. Действительно, он мог купить себе белоснежный Монблан, сесть голой задницей на его вершину и скатиться вниз. Это был вполне реализуемый вариант, сулящий сказочное веселье. Но лед стекла, в которое он упирался лбом и носом, напоминал о другом. Он, взирающий из огромных окон виллы на альпийские красоты, был частью системы, подвергался определенным воздействиям, был неким передаточным звеном между чем-то и чем-то. И возможность практически неограниченных трат на собственное потребление (покупка Монблана, например) положения дел не меняла. Стекло отгораживало его от непосредственного восприятия жизни, от той банальной свободы, иллюзия которой есть только в молодости, и имеет под собой вполне понятную физиологическую основу. У него, за стеклом, особенной свободы не было. Было «дело» и отношения с другими… как бы это сказать… «персонами». Сейчас он должен был завизировать совершенно ненужное ему решение и привести в действие некие механизмы. И кое-кому от действия этих механизмов станет весьма солоно.

Коммунист чувствовал, что советник за спиной напряжен затянувшейся паузой, его тяжеловесным стоянием у стены с упертым в стекло лбом, но ему было плевать. Он действительно ничего не решал в этой ситуации, просто давал отмашку. Механизмы придут в движение и без его согласия. Эти не отвяжутся… Рано или поздно он повернется и кивнет головой или как-то иначе выразит свое согласие. Глядя на него можно было подумать, что вынужденность ответа его унижает, и именно поэтому он тянет время, но это было не так. Коммунисту было наплевать на мнение советника, на ответ как таковой и на «персон». Ему теперь вообще было наплевать на все, кроме лежащего на столе конверта.

Управление риском

Попрощавшись с клиентом на рецепции банка, Глеб столкнулся в коридоре с быком Серегой, держащим в руках черный полиэтиленовый пакет. Мужчины обменялись рукопожатием, и Глеб кивнул в сторону пакета:

– Все нормально?

– Да, отлично! – Бык ослепительно улыбнулся.

– Слушай, хотел тебя попросить… шаху дашь покататься?

– Не вопрос! В любой момент! На сервис заезжай, ключи у Васильча, или у охранника, когда все закрыто… Ну, как обычно, одним словом.

– Техосмотра на ней нет?

Бык присел в ироническом «книксене».

– Извиняйте барин!

Мариванна штамповала документы, безошибочно выбирая нужные печати из заполнившей половину столешницы кучи. Настя подняла голову при появлении Глеба, Стас, присевший на крае ее стола, замолк на полуслове.

– Здравствуйте! – кивнул всем присутствующим Глеб и повернулся к Мариванне. – Евро по пятьсот у нас найдутся?

– Сколько?

Он написал сумму на бумажке, и Мариванна отправилась узнавать. Стас, наклонившись к Насте, продолжил историю про то, как он, работая в советской конторе, был угнетен дурой начальницей, написавшей, уезжая в командировку, ему на нескольких бумажках столько заданий, что и за три месяца не сделать.

– Ну, самую мерзкую бумажку я выкинул. А про остальное, когда она вернулась, сказал, что не понял, как это делать. Посмотрели, конечно, как на идиота, но – ничего…

В результате, пока начальницы не было, юный Стас оказался в кабинете один, и они с коллегой-собутыльником Васей целых две недели пили портвейн и играли в шахматы на протяжении всего рабочего дня. В один из таких дней Стас, выходя вечером из конторы, споткнулся на ступенях в вестибюле, упал, и моментально уснул. Вася со швейцаром перенесли Стаса в кресло и прикрыли ему лицо газеткой, поскольку к выходу валом шли сотрудники…

Настя слушала не очень внимательно, время от времени посматривая на Глеба. Когда у Стаса зазвонил мобильник, и он вышел из комнаты, она нерешительно произнесла:

– Глеб Сергеевич, я хотела спросить… Что такое «Байда»?

– Это то, чем Вы занимаетесь, Настя.

Он отвернулся и посмотрел в окно. На улице дождь выбивал пузыри из черных луж, машины медленно ползли вдоль бульвара, пешеходы сталкивались зонтами. Маленькая собачка сорвалась с поводка и радостно плескалась в луже к ужасу беспомощно застывшей на суше хозяйки.

Не все надо человеку объяснять, до некоторых вещей он должен доходить сам. Мариванна и Костя конечно объяснили новой сотруднице последовательность действий, научили ее рутинным операциям, а экономическую суть, скорее всего, замолчали. Пусть, дескать, сама сообразит. С одной стороны, это глупо, а с другой – очень уж не хочется некоторые вещи произносить вслух. Да и на сумасшедшую она не похожа. Он украдкой посмотрел на сосредоточенно всматривающуюся в монитор девушку, которую он, похоже, оттолкнул своим ответом. Хорошенькая… Сегодня Станислав Леонидович изображал «орла», поэтому прозвучали шахматы и портвейн. Изредка он изображал православного, тогда история была про внезапно сорвавшуюся с приборной панели икону и, ровно в этот момент, появившийся на спидометре показатель пробега: 666 километров. Видимо, присмотревшись к этому, по его выражению, «свежему мясу», обратив внимание на спокойный, умный взгляд ее серых глаз, Стас решил, что мистикой Настю не проймешь.

Мариванна вернулась одновременно со Стасом и протянула Глебу конверт с деньгами. Станислав Леонидович кивнул головой, указывая на конверт:

– С «ВК» встречаешься?

– Да, давно не виделись.

Тон ответа свидетельствовал о том, что в данной аудитории Глеб считает этот вопрос неуместным.

Дверь до блеска вымытого Мерседеса захлопнулась, машина миновала решетчатые ворота особняка на Неглинной и встроилась в поток. Лысеющий мужчина с худым нервным лицом застыл на заднем сиденье. Сцепленные пальцы рук он уместил на колене, глаза закрыл. Машина толкалась в потоке, «Ретро-ФМ» булькало джазом. Мужчина медленно разъял пальцы, его лицо немного разгладилось, и он открыл глаза.

– Николай, мне цветы нужны, тормозните где-нибудь.

– Сделаем, Виктор Константинович.

– И на Масловку.

– Есть.

Виктор Константинович медленно и глубоко вдохнул, и снова закрыл глаза.

Мерседес остановился у длинного кирпичного дома на Нижней Масловке. Виктор Константинович вышел из машины и направился в арку, держа в руках огромный букет цветов. Пройдя двор насквозь, он оказался в тихом переулке. С одной стороны улицы тротуар был чисто выметен, с другой, заставленной фурами, противно зарос пылью, паутина свисала с брезентовых бортов навеки припаркованных здесь грузовозов. Между их корпусами приткнулась древняя «шестерка», бампер машины погнут, на мойке она была в еще прошлом веке. Виктор Константинович открыл заднюю дверь и сел в машину, предварительно погрузив в салон букет цветов.

Сидящий за рулем Глеб повернулся к пассажиру.

– Здравствуйте.

– Того же.

– Ну, как там?

– Ничего нового… Вас пока не упоминали – ни по какому поводу.

Виктор Константинович говорит негромко, уткнувшись носом в букет. Присутствие в этом месте, весь этот разговор и собеседник, вызывают у него ощущение если не зубной боли, то, во всяком случае, дискомфорта.

– Перестановок никаких? Вы – на месте? Переводить никуда не собираются?..

– Ничего нового, я же говорю.

– А шефа?

– Нет. Он предупредит, если соберутся.

– А кто на очереди?

– Они уже знают.

Глеб, продолжал сверлить собеседника взглядом, наконец человек со скопческим лицом неохотно произнес:

– Вас это не касается.

– Не входит в сервис? – Не смог удержаться Глеб.

Хрустнув букетом, Виктор Константинович пробубнил:

– Если у вас все, то я пошел.

– Номера помните? Наберите, я не буду отвечать.

– Смеетесь? Я позвоню, только при известных Вам обстоятельствах.

– ОК – Глеб протянул пассажиру блокнот и ручку. – Напишите: хочу проверить, давно мы не встречались.

Виктор Константинович целиком загородился букетом.

– Заберете листок с собой, просто мне покажете.

Взяв ручку вялыми пальцами, пассажир вывел на вырванном из блокнота листке несколько цифр и показал Глебу.

– И второй тоже. Не перетру’дитесь.

– Я Вам не школьник – проворчал Виктор Константинович, но все-таки написал на листке еще одну строку.

Отправляясь возвращать «шестерку» Глеб специально дождался позднего вечера, чтобы не толкаться на выезде из Москвы – заезжать к Быку в гараж удобнее всего было с кольцевой. Дорога оказалась свободной, но, почти сразу после выезда на МКАД руль потянуло влево. Прокол? До места оставалось еще километров семь, на пробитом не дотянешь… Впереди виднелась вывеска шиномонтажа. Он перестроился, подрулил, остановился под навесом у закрытой железной двери. Снаружи никого не было, ни клиентов в очереди, ни скучающих монтажников. Внутри, в заваленной шинами комнате яркие постеры стелились по грязным стенам, а на диване отдыхало пятеро узбеков.

– Посмотрите колесико – сказал он, обращаясь к постерам.

Толстый узбек охотно поднялся, подтянул рукава синего комбинезона.

Случайность. Нефарт. Ерунда, не имеющая сегодня значения, некритичная мелочь. На дороге всегда есть риск проколоть колесо, ну и всякие другие риски тоже. Глеб вышел из оклеенной постерами комнатушки, бессмысленно уставился в пространство, закурил.

Вот ты – умный. Скажи, какова твоя стратегия в отношении риска? Ты прочитал, наверное, все слова, что написаны на эту тему, у тебя есть куча сертификатов по общему и банковскому менеджменту, управлению проектами и управлению рисками. Ты – субъект риска и твой риск заключается в том, что однажды, не вовремя, посмотрят в твою сторону и моментально все станет ясно. Совершенно некстати придут, вскроют хранилище и зададут вопрос… нет, даже не так, вопрос зададут потом, те, кому не досталось. А вынесут из хранилища первые, они вопросов задавать не будут. Но, в общем и целом, система тебя сломает, поставит раком, выведет на чистую воду, преодолеет. И, может, быть покажет по телевизору. А уж из «Коммерсанта» позвонят наверняка.

Что говорит теория, как бороться с этой потенциальной неприятностью? Как подстелить соломку? Известны стратегии реагирования на риск, например, уклонение – отказ от мероприятий, коим свойственна указанная неопределенность. Возможна ли? Такая стратегия означает выход из бизнеса, закрытие лавочки, лежание на печи с головой, засунутой под подушку. Ладно, думаем дальше.