Культура бритых яиц

Ваза с фруктами, бутылки, блюдо с розовой горой раков и креветок – все было сдвинуто на край длинного деревянного стола. На свободное место волосатая рука возложила маслину, и мужественный голос произнес:

– Не успеешь доползти на счет двадцать – получишь по жопе, поняла?

Метрах в трех от маслины, животом на деревянной поверхности, лежит голая девка со связанными за спиной руками. Неуклюже задевая столешницу подбородком, она кивнула головой.

– Да, Господин.

Спортивный коротко стриженый брюнет шагнул в ее сторону, взмахнул плеткой и начал отсчет.

– Раз…

Извиваясь всем телом, девица поползла вперед. Сидящий на диване толстый человек поднял рюмку водки и произнес чудесным, оперного тембра, голосом:

– Па-а-алзет, сука…

Он со смаком выпил и закусил лимоном. Ему далеко за пятьдесят, красное лицо обрамлено большими щеками, седые волосы клубятся на мощной груди. На счет «десять» девица преодолела половину дистанции. Толстяк, сложив руки на животе, смотрел на нее с улыбкой. Здесь хорошо: обширная студия оборудована всем необходимым – крест у стены, широкая лавка с колодками в головах, гинекологическое кресло, приспособление для подвешивания. Блики света плавно покачивались на потолке, вторя слабым движениям воды в небольшом бассейне.

– Восемнадцать, девятнадцать…

Женская голова была уже рядом с маслиной и попыталась взять ее распухшими губами, но толстый человек схватил со стола маслину и отправил себе в рот. Оперный голос возвестил:

– Не успела, лапуля! Дай ей по жопе, Стас!

Брюнет, примерившись, отвесил пару ударов средней силы, девица, закусив губу, мотнула головой.

Толстяк приступил к креветкам. Девушка теперь сидела на столе, ее руки были скованы за спиной наручниками. Стас зажал левый сосок прищепкой, барышня шевельнула плечами пытаясь отодвинуться, но мастер, твердо взяв ее за плечо, вернул тело в исходное положение. Вторая прищепка надета на правый сосок, ногти девушки впились в ладони, она закрыла глаза. Движениями стоящего у мольберта художника Стас нанизал еще дюжину, теперь гирлянда прищепок повторяла своей линией овал груди. Отступив на шаг, он полюбовался результатом, вернулся к столу, выпил водки, погладил себя по бритому паху. Фигура девушки напоминала бронзовую статуэтку: прямая спина, ягодицы покоятся на пятках, согнутые в коленях ноги радуют глаз овалом бедра и рельефной мышцей голени. Красота, скорее всего, и в самом деле спасет мир, больше-то нечему…

Толстый мужчина проглотил очередную креветку и, глядя на девушку, обратился к Стасу, возвращаясь к своей любимой теме:

– Ты, Стасик, думаешь, система изменилась? Хэ! Не валяйте дурку! «Конкурыночные» отношения для тех дурачков, что с лотка торгуют! И тех невидимая рука Лужкова регулирует…

Толстяк поднял палец, и звук его мелодичного голоса сделал слова особенно убедительными.

– Вы знаете правила. И, бля, себя, бля, по ним ведите… Попал – терпи. Не сахарный. Потерпишь – предложим синекуру. Немного погодя… Если ты не пуп земли.

Не первый раз внимающий этой мудрости Стас встрял в монолог:

– А если – пуп?

– Тогда – в Лондон! Пацаны, которым правила не писаны, там тусят. Борются за права арабских негров и беспризорных кагебешников… Если доехать успевают…

Дождавшись паузы, девушка робко обратилась к Стасу:

– Больно, Господин.

Тот покачал головой:

– Терпи и улыбайся, сучка.

Толстяк кивнул и назидательно покачал пальцем.

– Все правильно: слабый – терпи! Слабый – молчи! Это – по правилам.

Оторванная голова креветки упала в тарелку.

– Сильный насилует слабого – вот и весь рынок. А тот должен улыбаться.

Была какая-то странная гармония в очертаниях подтянутого живота и сильных бедер девушки и расслабленного брюха обладателя оперного голоса. Проникшись ею, толстяк погладил свое чрево пятерней. Его пространные речи были результатом хорошего настроения, он расчувствовался настолько, что, когда девица отправилась в душ, понизив голос, доверительно обратился к брюнету:

– Я, Стасик, хочу, вам с Глебом свою долю продать. Заебал меня этот ваш банковский бизнес. Завод в Индии начинаю строить, родинка между ушей в качестве товарного знака и всякое такое…

Глаза Стаса вспыхнули, схватив лежащий на диване мобильный телефон он подбросил его и ловко поймал:

– Это очень интересно, Евгений Павлович!

Эшторил

Самолет из Парижа прилетел в Лиссабон поздно вечером, в отеле они оказались уже ночью и первым впечатлением от океана стал запах. Утром, взяв машину напрокат, они поехали из курортного Эшторила в Лиссабон. Однополосная, с редкими местами для разворотов, дорога вилась вдоль берега, с левой стороны крошечные домики облепляли возвышенности, узкие улочки взбирались вглубь материка. Справа коричневая, серьезная волна катила на серую стрелу пирса, гнала перед собой запах соли и прибоя, рейд пестрел многоцветием яхт, солнце таяло в очень светлом небе. Дорога до столицы Португалии заняла полчаса.

«Эшторил… Лишбоа… Вашко Да Гама» – бубнил гид. Эшторил… Европа была не здесь, это точно. Аристократическая резервация времен второй мировой войны закончилась рыбацким поселком и самым большим (и бестолковым) казино в Европе. Гуляя в Лиссабоне по набережной реки, впадающей в океан, они подошли к башне серого камня, изображенной на всех сувенирах. Отсюда, напутствуемые генералом Салазаром, каравеллы отправлялись открывать Африку, Америку и прочие белые пятна. Паша обошел вокруг, восхищенно всматриваясь в зубцы стен, башенки, бойницы. «Настоящая!» – крикнул он, показывая рукой на сооружение. «Мама, сфоткай меня!».

Примитивные формы башни, простота пейзажа – широкая река, покрытая лесом гора на другом берегу – только подчеркивали грубое величие этого места. Орнамент стен храма XV века, где преклоняли колени все моряки, вернувшиеся из экспедиций, вился морскими узлами, статуи королей и королев надменно выступали из серого камня.

На карте мира, выложенной во всю площадь из красного и белого мрамора, благодарно подаренного Португалии Южно-Африканской Республикой, стрелками были обозначены маршруты португальских мореплавателей. Павлик медленными важными шагами, всматриваясь в контуры континентов, обошел все маршруты. Он читал вслух имена капитанов и даты, Светлана снимала сына на видеокамеру. За время этого кругосветного путешествия Глеб успел выкурить три сигареты.

После обеда они гуляли по берегу океана в Эшториле. Отлив, подчеркивая пустоту пляжа, обнажал навал каменных кругляшей, собиратели морских гадов брели среди них с ведрами в руках. Крохотные кабачки со смуглыми, черноволосыми официантами, во множестве ютились у берега. В таких количествах существовать они могли только за счет кормления групп, прибывающих на бизнес-форумы. Прошлогодняя реклама увядала на облезающем баннере, ветер бил в выпуклость каменной стены, грудью обращенной к воде, стада пенсионеров в длинных шортах трусцой обегали океан. Некоторые упорно крутили педали бесплатных, грубо, но прочно сделанных велотренажеров, вонзенных в бетон набережной.

Их отель приткнулся через дорогу от пляжа рядом с заброшенным соседом (заколоченные двери первого этажа, рекламный плакат прошлогоднего чемпионата серфингистов высотой в остальные одиннадцать). Стекло, бетон и мрамор диковато смотрелись рядом с колумбовой вечностью океана. Призмы прозрачных лифтов, гудели на восемь этажей вверх, язык бассейна «с эффектом бесконечного края» нависал над автотрассой. Тонкая линия горизонта была белой, волна у берега – серо-коричневой, песок – рыжим.

На следующий день они поехали в Cabo de Roca – самую западную точку Европы. Через несколько километров после выезда из Лиссабона дорога стала петлять между высокими, покрытыми густым низкорослым лесом, холмами, подниматься на гору и круто спускаться вниз. День выдался пасмурный, тяжелые тучи скрывали солнце, снимки окрестностей выходили неважными. Через час с вершины очередного холма стал виден океан, а еще через двадцать минут они достигли цели путешествия.

Оставив машину на пустой площадке для парковки, они двинулись к берегу, поросшему густым низким кустарником и плотной травой. Впереди, почти на краю обрыва, был установлен узкий обелиск грубого камня с крестом наверху. Справа осталась окруженная одноэтажными постройками белая прямоугольная башенка с красным цилиндром маяка на ней. Обелиск был отгорожен от обрыва низким каменным забором. Глеб взял сына за руку и, под Светкины возгласы «Осторожно» и «Не надо!» выдвинулся в опасную зону. Самый край берега был истоптан ногами смельчаков, зеленая поросль продолжалась на вертикально уходивших вниз скалах. Метров сто пятьдесят – двести, ага… Внизу полдюжины острых утесов были окружены кольцами пены, вода у берега была почти бурой, чуть дальше – серо-синей, еще дальше голубой, а у самого горизонта – прозрачно-воздушной. Линии горизонта почти не было видно. Они стояли на краю земли и отсюда, с крутого берега, казалось, что вдали гладь океана опускается вниз, загибается, возникало ощущение округлости земли, ощущение пропасти, и там, далеко, в этой пропасти, была Америка.

Когда мать загнала мужчин в безопасную зону Паша заявил:

– Мой микроорганизм ищет пищу!

Раскинув руки в стороны, он закрутился на месте, оглядывая окрестности.

– Нашел! Вон там Макдональдс!

Но там был не Макдональдс, Паша ошибся, приняв за него красно-желтую рекламу магазина сувениров. После некоторых препирательств микроорганизм согласился на рыбный ресторан.

По возвращении в Эшторил Паша героически искупался в океане, был отмыт от песка в ванной и в девять вечера уже спал; родители с бутылкой портвейна за пятьдесят евро устроились за столиком на балконе. Темнело здесь быстро. Свет в комнате за стеклянной стеной был выключен, впереди висела непроглядная тьма неба, груды лодок покачивались на черной, тускло подсвеченной огнями круглосуточного супермаркета, воде, воздух пах жирными водорослями. На идущей вдоль берега дороге и невидимом пляже было очень тихо.

Последние несколько минут они сидели молча, и Глебу показалось, что жена взглянула него, пряча улыбку. Он разлил остатки вина по бокалам, затушил в пепельнице сигарету.

Они стояли в ванной, он держал душ над ее головой. Струйки воды буравили волосы, капли разбегались по смуглой спине, стекались в ручеек вдоль позвоночника, к ложбинке между ягодицами. Пена толстым шарфом сползала по плечам вниз. Горячее бедро, маленькая белая грудь, мокрые, гладким шлемом облегшие голову волосы. Она повернулась к нему лицом, коснулась рукой живота…