Бомба в «китайской стене»

Во второй половине дня 23 июня 2005 года по городу расползается слух – в доме 16 восьмого микрорайона, более известном в городе как «китайская стена», нашли бомбу. Чуть позже местные новости, со ссылкой на прокуратуру сообщили, что в подъезде дома обнаружена коробка из-под торта, в которой находилось мощное взрывное устройство из гексогена, способное обрушить несколько подъездов дома. Жители эвакуированы, вызвана бригада саперов Тюменского ОМОН, которые обезвредили бомбу, вывезли за город и уничтожили. Также сообщалось, что взрывное устройство изначально было передано жительнице дома, дочери известного в городе предпринимателя.

Событие очень взбудоражило жителей города, о бомбе в «китайской стене» знал практически каждый. Оно быстро обросло слухами и версиями, передаваемыми из уст в уста. Жители злополучного дома были реально напуганы, так как на тот момент прошло еще немного времени с момента террористических актов в центральной России, когда при взрывах домов погибло огромное количество людей. Тем более что тоболяков пугали все тем же страшным словом «гексоген», которое несколько лет назад страшило всю страну.

Как выяснилось позже, эту коробку из-под торта принесли два мальчугана по адресу, где проживала с семьей Ольга Волкова, в девичестве Голандо, старшая дочь Владимира Игоревича.

Накануне, в районе вещевого рынка «Арбат» к двум мальчикам школьного возраста подошел мужчина и попросил за определенную плату отнести по адресу коробку с тортом и передать ее девушке Лене. Примечательно, что так зовут старшую дочь Ольги, внучку Голандо. С этим тоже связан интересный момент, о котором я расскажу позже. Дверь мальчикам открыла сама Ольга, но, выслушав их, коробку не взяла, попросила оставить ее между этажами, а мальчиков завела в квартиру. После этого она позвонила отцу, а потом вызвала милицию. Приехавшие сотрудники, по всей видимости, передали информацию дальше и к месту происшествия стали стягиваться представители различных силовых и следственных структур. Был вызван кинолог, из рапорта которого следует, что его собака, обследовав коробку, показала наличие взрывчатых веществ. После этого было принято решение вызвать бригаду саперов Тюменского ОМОН, потому как таких специалистов в Тобольске не имелось.

Приехавшие саперы, согласно рапортам, определили, что в коробке находится взрывное устройство, вещество в котором по запаху напоминает гексоген. Но, несмотря на заключение саперов, что взрывное устройство может подлежать транспортировке и быть направлено на экспертизу, коробка была вывезена за пределы города и уничтожена с помощью гидропушки, в процессе чего произошел взрыв. На месте взрыва каких-либо остатков взрывного устройства обнаружено не было.

Городской прокуратурой было возбуждено уголовное дело по факту изготовления и передачи взрывного устройства, а также покушения на убийство гражданки Волковой Ольги Владимировны. Впоследствии, уголовное дело было объединено с ранее возбужденным по факту вымогательства у гражданина Голандо Владимира Игоревича.

Но еще до того момента, как мне стало известно с кем именно связано данное происшествие, внимание привлекло именно то, что сообщали новости, ссылаясь на следователей прокуратуры. Интересно было, что же именно там обнаружили, раз прокурорские работники на месте заключили, что мощность бомбы при взрыве была способна разрушить несколько подъездов дома. Тем более, взрывное устройство по умолчанию позиционировалось как небольшого размера, раз уместилось в коробку из-под торта. И это при известных обстоятельствах, что при терактах в Москве и Волгодонске преступники мешками привозили гексоген и складировали его в квартирах первых этажей. То есть масса того гексогена, что в реальности разрушил дома и унес много жизни, исчислялась если не тоннами, то, по меньшей мере, сотнями килограммов. Для чего тобольской прокуратуре нужно было умышленно дезинформировать общественность и создавать паническое настроение среди жителей дома, когда в подобных случаях, даже при наличии реальной опасности, они должны действовать с точностью до наоборот.

Забегая вперед, скажу, что в действительности в коробке из-под торта находилась обычная алюминиевая банка из-под «Фанты» емкостью 0,33 мл, наполненная монолитной массой светлого цвета, в которую уходили провода от примотанного к банке радиопейджера автосигнализации. И прокуратуре несомненно было изначально известно, что из себя представляет «взрывное устройство».

Если на тот момент у меня закономерно промелькнуло какое-то сомнение, то сейчас, основываясь на материалах дела и показаниях непосредственных участников тех событий, я уже уверен, что никакого реального взрывного устройства в помине не было. Как, собственно говоря, считаю, что и вся эпопея с вымогательством у гражданина Голандо, это не более чем фикция. Фактические доводы этим заключениям я приведу в процессе изложения событий.

Я, конечно же, заострил свое внимание на произошедшем, тем более, когда узнал, чья семья оказалась в центре событий. И даже участвовал в каких-то общих обсуждениях по этому поводу со своими знакомыми. Но я никак не мог предположить, что это происшествие коснется меня вплотную.

Первое задержание

Утром 27 июня мне позвонили из городского УВД и так же ненавязчиво, как прошлый раз звонив из ОБОП, попросили срочно подъехать для разрешения какой-то незначительной формальности. Посещение ОБОП с неприятным разговором еще были свежи в памяти, поэтому звонившему я ответил, что заеду, если будет на это время, а большего не обещаю. После такого ответа тон звонившего в корне переменился, и прозвучало что-то типа: «не вздумай прятаться, мы тебя все равно найдем». Подобное заявление меня донельзя возмутило, я сказал ему, чтобы подобным тоном он разговаривал со своими приятелями, и положил трубку. Минут через пять позвонил уже другой человек, извинился за ранее звонившего, и со всей обходительностью попросил меня подъехать к ним как можно быстрее, заверяя, что возникшие вопросы не терпят отлагательства. Недолгим разговором сошлись на том, что появлюсь у них я не ранее обеда. У меня, в принципе, на тот момент не было никаких дел, просто остался неприятный осадок от первого телефонного разговора, и было ощущение, что это не последний неприятный разговор на сегодня, поэтому я решил, что пусть меня подождут, если уж это сильно им надо. Однако даже не мог предположить, как закончится тот день.

Приехав после обеда в УВД и найдя нужный мне кабинет, я обнаружил на табличке, что хозяином его является начальник так называемого «убойного» отдела угрозыска Анатолий Иванович Глухих. В кабинете кроме него самого и нескольких сотрудников угрозыска я застал уже известных мне Сережу Новоселова и Диму Радиона.

Также, внимание тогда привлек, казавшийся очень молодым, энергичный паренек, которого все называли Димой. Впоследствии, из-за смазливой внешности и сходства с певцом, я в своем кругу общения прозвал этого Диму «Биланом», и был потом крайне удивлен, что ассоциативно данное прозвище окажется его настоящей фамилией. И тот день, 27 июня 2005 года, можно назвать днем знакомства с Дмитрием Александровичем Биланом. Осенью 2007-го он будет занимать должность начальника угрозыска, а летом 2012-го, покинув эту руководящую должность, будет возглавлять тот самый «убойный» отдел, в кабинете начальника которого мы и познакомились.

Мне уже трудно вспомнить все разговоры, продолжавшиеся с обеда до вечера 27 июня 2005 года, но суть их сводилась к одному – никто не сомневается в том, что я либо организатор, либо идейный вдохновитель вымогательства у бывшего тестя. При этом для меня лучше всего будет выдать все пароли, явки и агентурные связи. В подтверждение своих обвинений мне приводили какую-то карту СТК (сервисная телефонная карта), которая якобы была использована мной и одновременно, с их слов, использовалась при звонках родственникам Голандо с таксофона.

В то время основным оператором сотовой связи в Тобольске был «Ермак RMS» от компании «Уралсвязьинформ» и карты СТК использовались как для пополнения баланса мобильных телефонов, так и при звонках с таксофонов.

Согласно детализации моего мобильного, 17 мая 2005 года мной действительно был пополнен баланс телефона на сумму меньше полного баланса подобной карты. И по утверждениям оперативников в начале мая эта же карта была использована для звонков с таксофона на домашний телефон Яриных, при котором, правда, с ними не разговаривали, а включали музыку «похоронного марша».

Тогда я принял эти слова на веру, но спустя восемь лет, ознакамливаясь с материалами уголовного дела, я не нашел этому подтверждения. В показаниях Яриных есть такой момент, что как-то ночью к ним на домашний телефон поступали звонки и в трубке был слышен «похоронный марш», а также в деле имеется масса детализаций карт СТК, которые в тот временной период использовались для звонков с таксофона на домашний номер Яриных. Но вот номер моего мобильного в них нигде не фигурирует.

Хотя одну очень интересную вещь я в этих детализациях нашел – с использованием одной карты СТК три дня подряд в начале января примерно в одно и то же вечернее время с небольшой продолжительностью разговоров звонили с таксофона, расположенного в коридоре хирургического отделения третьей областной больницы. А интерес к этим звонкам у меня был вызван тем, что в те самые дни в том самом отделении находился я сам после операции, сначала в реанимации, потом в общей палате. Кто был инициатор тех звонков, и имеют ли они отношение ко мне для меня до сих пор остается загадкой.

Еще один интересный момент тут прослеживается, если вникнуть чуть глубже. Предположим, что кто-то действительно звонил Яриным и включал «похоронный марш». Но где здесь взаимосвязь со звонками по вымогательству? Что давало основания считать, что это звонили одни и те же люди? Если взять только то, что данная музыка связана со смертью, но это довольно субъективное восприятие. Если бы включали «свадебный марш», то тогда хулиганов равносильно надо было бы привлекать за сексуальное домогательство.

Но все эти мысли пришли уже гораздо позже, а действительные факты на тот момент известны не были. Оперативники упорно утверждали, что я организатор вымогательства, а карта СТК это подтверждает. По поводу карты все звучало настолько убедительно, что я начал перебирать в памяти все моменты за последнее время, когда на баланс мобильного вбивал случайные карты. Такое нечасто, но бывало.

Сейчас, наверное, сложно будет это понять, но в то время эти карточки были равносильны деньгам, а чтобы проверить у случайно попавшей в руки карты баланс времени уходило около минуты. Вот, например, что сделает простой обыватель, найдя обычную сим-карту. Вставит в свой телефон, проверит на предмет работоспособности и наличие пин-кода, и обязательно полюбопытствует балансом, а то и переведет его на свой номер. Только вот деньги на номере мобильного все же принадлежат конкретному абоненту, а деньги на той же сервисной карте, это уже потерянные кем-то деньги. Поэтому нисколько не было странным, обнаружив где-нибудь карту СТК, проверить ее баланс. В мае 2005-го был случай, когда моя вторая жена Марина после выгула собаки принесла и отдала мне такую карту. Сказала, что подобрала ее прямо у нашей входной двери и подумала, что, возможно, выпала она у кого-нибудь из нас. Автоматом, проверив ее баланс, остаток на карте я скинул на баланс мобильного.

Ассоциировав эту случайную карту с той, которую мне вменяли оперативники, я поведал им эту историю. Они откровенно посмеялись, сказав, что эту историю я выдумал экспромтом. Велико же, наверное, было их удивление, когда несколькими часами спустя при допросе моя супруга Марина также вспомнила тот случай с картой и подтвердила мои слова. Но за неимением другой кандидатуры они коллективно уже определили меня в преступники и не хотели в этом разубеждаться. Я не скажу, что в процессе всех разговоров присутствовали грубость или угрозы со стороны сотрудников, все происходило довольно дипломатично. Хозяин кабинета, где проходила беседа, Анатолий Иванович Глухих, показал себя тогда с очень профессиональной стороны, что нельзя не отметить. Ведя разговор на несколько тем одновременно, он тщетно пытался меня подловить на каких-нибудь несостыковках и противоречиях.

Ближе к вечеру приехал, на тот момент еще молоденький, следователь городской прокуратуры Евгений Евгеньевич Курмаев. К слову будет заметить, сейчас он возглавляет управление по надзору за уголовно-процессуальной и оперативно-розыскной деятельностью прокуратуры Тюменской области. А тогда оперативники называли его панибратски просто Женей. Допрашивать официально он меня не стал, а, посовещавшись с остальными и дождавшись приезда вызванного для меня дежурного адвоката, стал оформлять протокол задержания. Я, конечно же, был возмущен таким поворотом событий и в протоколе написал короткое эссе о том, что считаю задержание незаконным и необоснованным.

В протоколе не было указано даже намека на то, в чем именно я подозреваюсь и в связи с каким преступление, хотя мотивы задержания следователь был обязан указать в соответствии с законом. Единственное, что Курмаев обозначил – это формальное основание для задержания, предусмотренное п.3 ч.1 ст.91 УПК РФ и указывающее на то, что «следователь имет право задержать лицо, подозреваемое в совершении преступления, когда на этом лице или его одежде, при нем или в его жилище будут обнаружены явные следы преступления». Само собой ни при мне, ни в моем жилище никаких следов преступления, а тем более явных, никто не обнаруживал. Поэтому этот курмаевский протокол задержания можно смело обозначить первой из многочисленных фальсификаций по уголовному делу ^[1].

После этого я был препровожден в изолятор временного содержания, где в довольно неплохой компании мне пришлось провести двое суток.

Дежурным адвокатом, которого вызвали для соблюдения формальности задержания, был Куттус Рахимов. Его же на следующие сутки привел с собой Курмаев для проведения допроса подозреваемого.

В силу закона, с момента допуска адвоката Рахимова к делу он являлся моим полноправным защитником. Впоследствии он не заявлял о невозможности меня защищать, а я не заявлял отказа от этого защитника. Независимо от его дальнейшего участия в следственных действиях, он фактически оставался моим законным защитником до вынесения приговора. Позже я разъясню, к чему я делаю акцент на статусе адвоката Рахимова.

Проводя допрос подозреваемого, Курмаев дважды умудрился нарушить процессуальный закон – с момента задержания прошло более суток, и допрос был проведен после 22 часов, то есть в ночное время, хотя обстоятельств, препятствующих соблюдению норм закона, не было. Сам допрос, по сути, имел чисто формальный характер, вопросы в основном касались моих отношений с Голандо и его родственниками, поэтому и сказать Курмаеву мне было особо нечего.

Еще через день, 29 июня днем, меня вывели из камеры ИВС, и я вновь оказался в кабинете Анатолия Глухих. Не знаю, что они от меня хотели услышать, но через почти двое суток в камере желания общаться с оперативниками у меня не было, что я и дал им сразу понять. Видя, что разговора не получится, меня снова препроводили в ИВС.

Вечером того же дня, когда истекали 48 часов с момента задержания, в ИВС пришел Курмаев в сопровождении Рахимова, ознакомил меня с постановлением об освобождении из изолятора временного содержания, где основанием освобождения было написано «подозрения в отношении данного лица не подтвердились» ^[2]. Я был освобожден из-под стражи и по закону уже не являлся подозреваемым. На выходе из ИВС меня встретил Дима Билан и буквально упрашивал на пять минут подняться к ним в кабинет. Я ответил отказом, сказав, что и так что-то тут загостился, после этого поехал домой.