Она стукнула пятками кобылу в бока и та, повинуясь ее воле, поскакала прочь через открытые ворота, в поле и лес. Людолов долго смотрел ей в след в глубоком раздумье. Очень долго, и никто в это момент, даже любопытствующая стража, не смела, посмотреть в его страшное лицо.

***

– Ну вот – теперь мы снова вдвоем, – заключил людолов с грустной улыбкой непонятно кому – толи коню, толи голове Вольга, толи для самого себя.

Седельная сумка продолжала тихонько позвякивать, подпруга скрипела, отрубленная голова в мешке неспешно покачивалась. Бес рысил по тракту без понуканий хозяина, не мешая его думам. Людолов склонил голову, прикрытую капюшоном и, казалось, дремал, но чуткий слух привычно отслеживал каждый подозрительный звук, будь то шорох листвы или скрип оттягиваемой тетивы. Эта привычка не раз спасала ему жизнь, и княжий охотник был абсолютно уверен, что никто к нему незамеченным не подберётся.

Впрочем, теперь эту самую опасность Людолов, после вчерашних откровений, чуял с самого выезда из таверны. Её запашок витал в воздухе, всё гуще и осязаемее. Незримым напряжением крался за ним, но как ни старался охотник прогнать дурные мысли, источник напряжения он найти не мог. Лес и сам тракт были чисты, говорили слух, зрение и обоняние.

Несколько часов спокойной езды и вовсе его расслабили. Когда-то его учили, что ни в коем случае нельзя показывать, что обнаружил засаду. А если засаду не обнаружил – тем более, кажись совсем расхлябанным и беззащитным. Тем неожиданное будет для врага твой отпор – именно так он и поступал.

Людолов улыбнулся, откинувшись в седле, хотя внутренне был собран словно для прыжка. Это была привычная работа опытного, матерого хищника. Сделать из себя приманку, живца по, должно быть, самой древней уловке пращуров. Древней, но по-прежнему действенной. Охотник бросается на добычу, будучи абсолютно уверенным, что она от него никуда не денется. И тут добыча самая оборачивается охотником, а всё вокруг превращается в её капкан. Хлоп! И нет охотника. Подлость, коварность, бесчестие – вот чем считали в Киеве такой его подход. Говорят, в детинце его многие не любили за это. Плевать! Это гридням в поле полевать, здравицы орать, да угощенье княжье жрать – в этом всем они, спора нет, горазды. А у людолова своё дело, и еще неизвестно – чье опаснее, да кто князю больше пользы приносит!

Вольг оказался лишь частичкой правды – малым звеном. Воевода в Киеве – об этом Великий князь обязательно должен узнать! Узнать и далее – искать след. Воевод в Киеве – с полдюжины, если не считать бояр, ведь разбойник мог и напутать – его дело – маленькое. Как же все недооценивали все происходящее? А враги его уже полюют – как в воду глядел, отсылая Вассу. Ну, ничего, скоро они обязательно покажутся, не могут не показаться, а уж тогда… Усилием воли Людолов смирил мысли и чувства, покачиваясь в седле и будто дремля на ходу.

Тракт выходил к мосту, к нему по крутому берегу вела ещё одна дорога. Когда Людолов оказался почти у моста на этой дороге показались всадники. Поскольку тропинка спускалась вниз, то всадники оказались на холме, позади них светило едва вошедшее солнце, поэтому разглядеть их Людолов не мог, только увидел, что их двое, верхом на крупных конях, а значит, скорее всего, воины.

Охотник остановил Беса, выжидательно посмотрел на вершину склона, где были всадники, но они никак на него не реагировали. Людолов продолжал стоять в низине, никак не выдавая своего нетерпения. Один из всадников кивнул другому на людолова, и оба, неспешно, поехали вниз. На середине пути, сообразив что-то, раскинули пустые руки, показывая свою не враждебность.

– Хой, здравствуй добрый молодец, кто будешь? Откуда? рады встрече мы, ой…

Попутчик осекся, когда Людолов скинул капюшон, открыв изуродованное шрамами лицо с разными глазами. Даже кони заржали и отпрянули так, что наездникам пришлось их усмирять.

– Я людолов князя Киевского Владимира – аль не узнаете? Еду по своим делам. Вы, чьи будете?

Наездники тревожно переглянулись, кони у них были неплохие, степных кровей, а вот бронь – паршивая: кожаная куртка с редкими полосами железа. Из оружия – небольшие топорики, тоже не великой цены. Один из них был рыжий, рябой, с носом, свёрнутым на бок, другой беловолосый, густобровый, курносый. У обоих редкие бороды едва скрывали подбородки.

– Здрав будь, – робко начал беловолосый. – Я Зояр, это вон Быструн. И мы не чьи-то холопы, а свободные вои. Купеческие охранники. Вот приехали узнать, как тут и что.

– А где ваш караван?

– Так позади остался. А мы – в стороже.

– Много вас?

– Четыре возка, пять да десять людей. Охранных воев – восьмеро.

– И все такие же лихие?

– Есть и постарше.

Людолов хмыкнул, по этому звуку нельзя было понять, разочарован он или нет.

– Мы это, в ваши дела не лезем, – набрался смелости Зояр. – Но мы тут в Киев едем, а говорят тут окрест – тати озоруют. Причём не просто грабят, режут, душегубят, а чуть ли не живьем едят. Может, господине, с нами поедете? Я как вижу, всё равно в одну сторону едем. А вы – подспорье доброе в любой возможной схватке.

Людолов заиграл желвакам – он думал долго. Так что молодцы стали переглядываться, когда он, наконец, изрёк:

– Поезжайте. Если захочу – присоединюсь. Мне все – едино.

Людолов отъехал от моста, давая дорогу каравану, и застыл вместе с конём словно изваяние.

Один за другим через мост стали переваливать и спускаться возки с товаром. Охранники и возничие опасливо косились на недвижимого богатыря в вороненной кольчуге, со следами застиранной крови на одежде, который вроде даже не моргал, провожая их своими пугающими глазищами.

Лишь один раз главный в охране каравана, судя по добротной броне, вскинул руку в приветствии, а главный купчик, если судить по богатому кафтану, испуганно привстал и снял шапку.

Людолов дождался пока весь караван проедет по мосту, затем пришпорил Беса и поехал вслед. Легко догнал поезд и встал в середину. На него оглядывались, но никто не препятствовал. Главного из воев найти было легко – на его плечах было больше всех железа и украшений – и после короткого приветствия, завязал вялотекущий разговор. Звали купца Борчей, имя было степным, хотя сам охранник вряд ли был из печенегов – пусть и смуглый, но недостаточно: загар в самом низу шеи был заметно светлее лица. Черты лица скорее в нем выдавали угра*¹¹, чем привычного в здешних степях печенега: у него были мелкие, чуть на выкате, глаза и никакой скуластости. Правую его щёку пересекал глубокий шрам, плохо сросшийся. От этого Борча постоянно кривил губы и, казалось, что он криво улыбается, дразня людолова похожей улыбкой. При этом Борча обнажал зубы, которых тоже был недобор. Красавцем его бы никто не назвал, но Людолов привык судить не по внешности, а по делам и собственному чутью. У князей на службе порой такие изуродованные встречаются, а честнее и вернее их – нет! Зато златокудрых красавцев полно таких гадюк, что только держись. Внешность – обманчивая величина.

– С вышгородской ярмарки путь держите? – спросил Людолов.

– Что ты, – Борча скривился ещё больше, – улыбнулся его же улыбкой. Обрадовался, что грозный слуга князя, может и о людских делах говорить.

– Она почитай луну как закончилась. Мы с Бортьего Брода едем, товар на рынок в Киев везём.

– Спешили, поди?

– Не, нам не к спеху, а то и вовсе повезёт до дождей остаться, тогда все гривны можно в городе промотать без зазрения совести, – Борча засмеялся собственной шутке.

Людолов кивнул, хотя давно уже чуял, что у одной из лошадей хомут почти стёр в кровь шею. Другая вполне себе бежала бодро, может от того, что выглядела более сытой и холеной.

– А что на продажу везёте? Воск, мёд? – Людолов потянул носом, хотя уже и без того знал ответ.

– Да не, на Бродах у моего нанимателя есть тиун знакомый. Он ему товар по выгодной цене продаёт. Ой, ну ты не думай, – спохватился Борча и округлил глаза, – князя обдурить и не думаем. Сам ведь знаешь, тиунам народ сам подарки тащит, угодить пытается, знают они, где товар по дешевке можно взять. А когда продавать будем – все пошлины уплатим, как положено. Чем хочешь, могу поклясться! Даже тиуна приведу, что у нас товар примет. А ещё…

Людолов отвернулся, показывая, что ему разговор не интересен. Заметив это Борча, недовольно кривясь, замолчал.

Телеги поскрипывали, копыта цокали по земле, караван неспешно ехал по тракту вдоль реки. С одной стороны обрывался крутой берег, вдоль которого тёк приток Днепра, с другой густой лес. Дорожка была весьма узкая, так две телеги с трудом могли разъехаться.

– Хороший год выдался, – неожиданно изрёк Людолов.

Борча удивлённо посмотрел на него – он уже не думал, что Нелюдь заговорит вновь.

– Эт да. Урожай богатый, мора не было, даже степняки не озоровали.

– Только разбойники.

– Что разбойники?

– Ну, ваши сказали – разбойники озоруют.

– А, да. То дело привычное, чай не орда степная.

– Не орда, – подтвердил охотник, на миг, нырнув в воспоминания. – А чего хозяин твой будто на иголках?

– Он мне не хозяин, – мягко, но твёрдо, сказал Борча и сплюнул. – Даже не наниматель. Можно сказать, мы с ним урядились, что если товар довезём, то долю от добычи я получу.

– От добычи, – повторил Людолов и улыбнулся.

– Да, понимаешь, надоело по шляхам да трактам кататься, вот думаю, ещё пару караванов сопровожу, и с накопленными деньгами на земле осяду. Думаю, где-то на Закате землицы взять. Там орды под боком – нету.

Людолов продолжил слушать речь охранника, на этот раз, слушая с участием, иногда одобряя кивком ту или другую фразу Борчи.

Тот продолжал неспешный монолог, всё больше радуясь, что разговор налаживается. Ну а что, хоть Нелюдем его за глаза кличут, так и пусть – зато он в ближниках у князя! А такая дружба всем может пригодиться.

– Может, привал сделаем? – предложил Борча. – Солнце уже за маковку перевалило.

– Нет, – впервые за долгое время обронил слово, Людолов. – До заставы доберёмся, там отдохнём.

– Что ж, тоже, верно, – согласился охранник. – Быстрее приедем, быстрее со всем разберёмся.

Борча взял с пояса фляжку, отхлебнул, протянул Людолову:

– Из Тамани, пусть и разбавленное. Будешь?

Охотник отрицательно мотнул головой.

– Как знаешь. Пойду купчику нашему скажу, что да как – пусть не волнуется. До заставы, так до заставы. Вех, побудь рядом с гостем, чтобы не скучал.

Борча уехал к первому возку, а к Людолову подъехал скуластый крепыш, чьи глаза почти утопали в глазницах.

– Хорошо вам с таким батькой? – изрёк Людолов, с улыбкой, дружески похлопав отрока по плечу.

Вех будто и не удивился, ответил тоже с улыбкой:

– Хорошо.

И захрипел, когда кривой нож Людолова вонзился ему в шею. В самый низ, где белела полоска более светлой кожи, почти такая же, как у Борчи.

Охранник, что ехал рядом с возничим на второй телеге, в этот же момент уткнулся в упряжь лошадей, захрипев и забулькав. Из шеи чуть пониже затылка у него торчал метательный нож.

Охранник на третьем возке ехал совсем рядом с ними, и услышал знакомый хруст, с каким сталь пробивает хрящи, мясо и кость, но успел лишь привстать перед тем, как увидел что-то ярко-блеснувшее перед глазами.

Людолов хоть и бил с левой руки, просёк лицо воину и разрубил всю височную кость, затем толкнулся свободной рукой от луки седла, ногами от стремян, и легко взмыл в воздух. В полёте, используя силу своего толчка, освободил саблю из разрубленной головы, и мягко приземлился на груз в возке. Там было что-то мягкое – может, в самом деле, шерсть или шкуры.

Охранники на возках уже вскочили, замахиваясь сулицами, конники потянули из ножен клинки, а двое взялись за луки. И тогда Людолов завыл по-волчьи, мощно, с прирыком. Завыл протяжно и страшно, как целая стая голодных зверей лютой зимой. От такого звука в животе сразу пустеет и становится холодно, а руки-ноги предательски слабеют.

Воины может, и совладали бы со своим страхом, но лошади не смогли – встали на дыбы, забили копытами, заржали и только Бес стоял как вкопанный – он и не такое слышал. И видел.

Людолов увернулся от сулицы, брошенный со спины. Охранник перед броском второй замешкался, не того ожидал, бросая в спину, и Людолов сам прыгнул к нему на последний возок. Через один удар сердца рука с зажатой в кулаке сулицей упала в дорожную пыль, а следом за ней свалился и ее хозяин, захлёбывающийся кровью из распоротого горла.

Людолов хищно огляделся, скорее не увидев, а почуяв, отреагировал, приподняв плечо – о плотную вязь доспеха на нём бесполезно звякнул метательный нож. Пеший молодчик остался последним, остальные конной толпой, уже мчались к месту бойни, вознамерясь порубать княжьего слугу. Купца и возницу как ветром сдуло с телег – попадали на тракт и спрятались под возками.

Зояр и Быструн, только-только успокоившие коней, тут же были атакованы людоловом, действующим со стремительной грацией рыси. С невероятной сноровкой, походя, Нелюдь выдернул из чехла у седла громадную датскую секиру.

Зояр развернул и пришпорил коня, что правильно, поскольку у него в руках был лишь лук, а вот Быструн поднял щит, достав с пояса топорик. Зря он так поступил – людолов оттолкнувшись от возка, рубанул вкруговую, так что воздух завыл, вложив вес тела в удар по щиту. Тяжелое лезвие как лозу, прорубило щит и, не останавливаясь, ударило в голову. На Быструне был шлем, и секира не просекла лоб, а лишь оставила вмятину – хрустнули позвонки, и оглушенный вылетел из седла.

Людолов мягко упал на землю, обернулся. К нему спешили пятеро всадников: трое ошую*¹², двое одесную. Справа к нему рвался Борча с одним наездником, как раз мимо Беса. Людолов коротко переливисто свистнул, по-особому, как мог только он. И жеребец словно взбесился, причём всеми четырьмя копытами: сначала мощно лягнул назад, от чего лошадка переднего всадника кувыркнулась вперёд, а сам охранник перелет через ее голову – хряскнули кости и человек остался лежать там, где упал. А Бес моментально встал на дыбы, замолотил передними ногами в воздухе. Борча тоже махнул саблей пару раз, пытаясь отбиться от осатаневшей скотины, но получил удар копытом в грудь и свалился с коня.

Против Людолова остались трое всадников и один пешец. Последний принялся скакать горным козлом, с возка на возок, стараясь быть дальше от охотника. От стрелы в лицо Лют закрылся плоскостью топора. От стрел со спины, из лука уехавшего Зояра, его защищала лошадь Быструна. А вот всадники впереди не спешили атаковать. Видимо сообразили, что на тесной дороге, без разбега у них не будет преимущества перед здоровяком и его здоровенной секирой.

Лучник, привстав в стременах, метал одну за другой, стрелы. Оставшиеся всадники стали разворачивать коней. Пешец тоже застопорился, оглянулся на своих уезжающих друзей, и тут же получил метательный нож в глотку. Не глядя более на него, охотник бросился в погоню за всадниками.

На бегу он увернулся от одной метко пущенной стрелы, вторая прошла по касательной и застреляла в кольчужном рукаве, затем Людолов ловко принял в сторону от лягнувших в него копыт. На лошадку он не обиделся, животное есть животное, а он и впрямь ведь страшный. А вот её наездника он рубанул по ахиллу. Его вопль уже был в спину, Лют ринулся дальше. Поднырнул под укол копья, перехватил его, потянул на себя, и воткнул засапожник в пах её хозяина. После чего от души хлопнул по крупу лошади, та взяла в галоп и почти сразу столкнулась с лошадью лучника.

Робкая тень, за которой он наблюдал краем глаза, оказалась рядом. Он, не глядя махнул своим страшным топором, и воин на возке лишился обоих ног ниже колен. Лучник меж тем бросил затею, попасть в Нелюдя из лука, развернул и пришпорил коня – прочь от этого дурного места! Тогда княжий охотник подобрал копьё, которым его хотели попотчевать, длинное и тяжелое, явно для всадника и неудобное для метания, но уж что было. Запрыгнув на возок, на котором всё ещё вопил воин, молотя обрубками по грузу и заливая чехол кровью, княжий слуга примерился и, с хеканьем, метнул копьё. Оно попало точно во всадника. Могло и не убить, поскольку у того на спине висел щит, но засело в нём крепко. Лют выдохнул сквозь зубы, тут же услышал треск рядом. Отпрыгнул, даже не видя опасность. Оказалось, что из залитого кровью чехла, натянутого над грузом, торчало копьё.

Людолов спрыгнул на тракт. Борча. Стоит, улыбается, поигрывая его же саблей. Молодец, хитро подсунул копьё внутрь кузова, сам за бортом прятался – могло б и выгореть. И не стоять бы сейчас княжьему слуге, а корчится, путаясь в своих кишках, крови и дерьме из пропоротого брюха.

– Бежать не будешь? – спросил Людолов.

– Сам беги, нелюдь поганая, – Борча прыгнул на него, ударил с двух рук.

Людолов принял взмах на обух секиры, оттолкнул клинок, одновременно уходя вбок и за спину врагу.

Борча всё понял правильно, рванул вперёд и резко развернулся, махнув саблей понизу. Он мог ранить охотника, если бы тот сунулся за ним в след, но Людолов не купился.

– Прекрасная сабля! Знаешь ты толк в оружии, – прохрипел, скалясь Борча. – Я ее оставлю себе, когда она перерубит тебе глотку.

– Она не любит менять хозяина, – любезно улыбнулся в ответ людолов, и немедленно атаковал. Он слышал дробный рокоток в дали. Такой звук от множества копыт, когда всадники несутся во-весь опор. И так как звук был с той дороги, которую он прошел сегодня – вряд ли это были друзья.

Пользуясь преимуществом длины рук, своей мощи и тяжести оружия, людолов обрушил на врага и его щит град тяжких ударов. Борча отбивался, отступая, ловко подставляя щит так, чтобы принимать удары не силой, а вскользь. Нелюдь теснил без малейших шансов на контратаку, без устали махая тяжеленой секирой на практике доказывая, что «двужильные» – существуют. Безнадежно отступая и уступая, Борча оказался на открытом месте, за телегами. Щит затрещал, рука, не смотря на ухищрения, стала плохо слушаться и наливалась тупой болью одеревенения. Борча попытался прыжком разорвать дистанцию, чтобы сбросить с руки остатки щита и метнуть нож. Это почти удалось – щит таки слетел обломками, но вот метнуть нож с левой руки не вышло – ее обожгло тупой болью, а бросок вышел курам на смех. Поймав насмешливый взгляд Люта, мужчина скрипнул зубами, и воины закружили друг напротив друга, словно скованные невидимыми цепями.

– Как нас раскусил? – переводя дыхание, но, не переставая улыбаться, спросил Борча.

– Загар на шее. Прошлый доспех у тебя был с более высоким воротом, – ответил Людолов, ровным голосом – он, казалось, нисколько не запыхался.

– Да и у твоих друзей – тоже. Говорил, что едете от Бродов и не спешили, а лошадки заморенные. Одна свежая в упряжи. Должно быть, зарубили одну лошаденку, когда купцов резали? Пришлось свою впрягать.

– Торгаши сами бузить начали. Сидели бы тихо – остались бы целые.

– Врешь! Таких видоков – никто в живых не оставляет! Да и что б было, если б я с ними заговорил сразу?

– Сказали б то, что велено! Да и кто со смердом лясы точить будет? Им велят – они – делают. Но в одном ты прав – один хер всех бы порешили. Судьба у них така.

Людолов понимающе кивнул.

– Своих в плохую бронь облачил. Неужели на самом деле надеялись меня обдурить?

– Так почти вышло же?

– Почти. Вот ты и сейчас время тянешь. Думаешь, подмога придёт, хоть за пособников твоих порубленных отомстит? Может даже тебя спасёт. Думаешь, я не слышу грохот копыт по тракту?

Улыбка на лице Борчи, сменилась удивлением, когда Лют, коротким ударом, сбил оружие врага в сторону, вторым нанёс укол выхваченным засапожником в горло. Клинок вспорол все – от кадыка до яремной впадины, пустив целый поток крови. Ватажник удивленно перхнул захлебываясь, а его запястье уже хрустело в каменной хватке – Нелюдь вывернул его руку и отобрал свою саблю. Приблизил лицо нос к носу к умирающему разбойнику.