– Ты очень озлоблен на свою жизнь и потому так жесток, я, даже, понимаю тебя, в какой-то степени. Всё это так, ничего с этим не поделаешь, только с годами человек либо принимает всё таким каким есть, либо погибает…, в этом ты прав, и потому я продолжу твой пример: придёт человек и отнимет твой последний кусок хлеба у нищего, потому тот всё равно умрёт от голода…, на этом построен «порядок» в этом мире.

– Я согласен с тобой в том, что Князь обязан, если он Князь, как ты говоришь, от Творца, прежде всего, казнить, на глазах у всего народа, прилюдно, предавшую народ дружину – Княжескую дружину. Это его воля, только его, данная ему по праву народом, а иначе…, правды не будет, никогда, по-другому она не завоёвывается. Но этого же никогда не было и никогда не произойдёт, ты сам это понимаешь, тогда, как можно верить Творцу?! Вот потому я считаю, что всё совсем не так, и уж лучше отдать свою жизнь тому, кто в ней нуждается больше, чем просто так прослоняться в поисках утраченных смыслов…, без цели, опираясь только на, пусть интересные, но пустые легенды и проповеди. Помнишь, как мудрец говорил: если я не знаю ничего об Аиде, так я и говорю, что не знаю, а не придумываю о нём небылицы, помнишь? Вон, смотри, весь мир наводнён этими самыми советниками, любыми, какими хочешь.

– Мудрец знал об Аиде, потому так сказал. Знал, что после смерти судим будет – достойными! Нет, не Творцом, а теми, с кем он готов продолжить диалог и после смерти – в Аиде исследовать себя и других, в этом была его цель и, тогда возникает вопрос – не цель разве в этом самого Творца, если он вложил в уста эти слова мудрецу?!

– Может ты и прав…, как всегда. У тебя долгая жизнь за плечами, а что я знаю о жизни или смерти в свои годы, ничего ведь не знаю.

~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~

– Я должен благодарен быть тебе… за всё!

~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~

***

~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~

– За то что вечно жду конца и смерти – а для чего?

В чём смысл жизни той что мне дана Тобой?

~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~

Мужчина лет тридцати, нагой, смуглый от солнечного загара, со свёрнутым выцветшим фиолетовым плащом, переброшенным через плечо, стоял в круге посередине куполообразного зала Храма под висящим над его головой на цепи колоколом. Вокруг него снизу от пола начал образовываться световой голубоватый вихрь, поднимающийся вверх. Он своим светом скрыл от глаз всё вокруг мужчины, и тогда прозвучал громкий внятный голос: «Девять-три-восемь». Световой вихрь начал опускаться, вокруг проступали очертания стен большого, но уже бесформенного каменного зала, перед ним стоял в ожидании такой же высокий в белых одеждах Смотритель, как и в Храме.

– Следуй за мной, – с лёгким поклоном головы сказал Смотритель и пошёл впереди мужчины. Они прошли через весь зал и стали спускаться по очень широкой каменной лестнице. Спустившись, они оказались в огромном каменном зале, повсюду посередине рядами стояли колонны, подпирающие на высоте метров тридцати или выше каменный потолок. Конца зала было не видно, его заслоняли уходящие вдаль колонны. Но больше всего поразило мужчину то, он понял, что это была пещера, вырезанная прямо внутри скалы. Было холодно и довольно светло, но откуда шёл свет было не понятно.

Из-за колонны к ним навстречу вышел среднего роста мужчина, выглядел он лет на сорок или чуть старше, но, пожалуй, его возраст как-то было не определить. В такой же одежде от шеи до пола, как и у Смотрителей, но значительно проще, из обычной грубой ткани сероватого оттенка. Он подошёл к ним, Смотритель отступил в сторону, опустил глаза в пол: «Восьмой», – сказал он коротко и застыл. Тот остановился метрах в пяти от них, у него были правильные черты довольно красивого лица, почти без морщин, глаза глубокие, умные и они немного, совсем чуть-чуть, как будто светились изнутри. В его лице и вообще во всем его облике ощущалась какая-то внутренняя грусть и усталость, а может даже печаль.

– Меня зовут Георгий.

Георгий, какое-то время размышляя, молча рассматривал восьмого. Откуда-то из далека в голове восьмого появилось ощущение небольшой боли, она начала понемногу нарастать или приближаться. Он автоматом одним сознанием отключил боль, но она, перепрыгнув через поставленный барьер, буквально обрушилась на голову восьмого. Боль была резкой, как будто в голову отовсюду били разряды молний. Восьмой сосредоточился на источнике боли, не сопротивляясь, а наблюдая за ней со стороны и одновременно стараясь успокоить своё сознание, не поддаваться панике, в которой он отчасти находился. Но в этот момент снизу в живот ударила мягкая ядовитая волна и его сразу стало ужасно мутить, да так сильно, что он невольно весь скрючился и чуть не упал. И всё равно он держался за своё ослабевающее сознание, из последних сил, не просто цепляясь за него, а стараясь, по возможности, его контролировать. Резко всё прекратилось, восьмой застыл и с облегчением выпрямился в упор и с нескрываемой злостью глядя в глаза Георгия.

– Твой код – восемь, располагайся, завтра приступим к работе, – Георгий развернулся к ним спиной и медленно стал удаляться. Смотритель рукой показал восьмому следовать за ним, они подошли к боковой стене и прошли в скрытый от глаз очень узкий и низкий проход, который почти не был заметен, пройдя по нему по очереди метра два они вошли в просторную и очень высокую комнату. На противоположной стене от входа, от пола до потолка было окно метра два шириной, сбоку стояла деревянная кровать, на противоположной стороне вдоль стены – деревянные большой стол и кресло, рядом один стул. В углу, вырезанная прямо в стене большая глубокая ванна, а из стены торчали два крана холодной и горячей воды.

– Оденься, – Смотритель подошёл к кровати, на которой лежала одежда, на полу стояли высокие со шнуровкой и на толстой рифлёной подошве башмаки. Он помог восьмому одеться в специальный рабочий комбинезон такого же серого цвета, как и у Георгия, с большим количеством карманов и отсеков, потом Смотритель ушёл. Восьмой, сев на кровать, сразу начал изучать содержимое бесчисленный карманов. Там были различные инструменты, блокнот, ручка, аптечка и ещё разные мелочи, о предназначение которых он даже не догадывался. Потом восьмой встал и подошёл к окну, видимо оно было закрыто какой-то тонкой невидимой прозрачной не продуваемой плёнкой. Там далеко до горизонта возвышались снежные вершины гор. Солнце постепенно клонилось к закату и в комнате становилось темно. Осматривая комнату восьмой заметил, что у выхода на стене на уровне груди расположена кнопка, нажав её загорелся свет и в комнате стало светло, но откуда шёл свет было опять не понятно, всё светилось как будто отовсюду сразу. Такие же кнопки он увидел на стене рядом с кроватью у изголовья и рядом со столом, нажав их – свет загорелся от невидимого источника только над столом или кроватью. Оставив включённым свет только над столом восьмой сел в кресло, достал блокнот, ручку и положил их на стол, потом он погрузился в свои невесёлые размышления, отрешённо глядя в каменную стену перед собой.

~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~

– Скажу тебе раз задал ты вопрос себе

Мне ничего не надо веришь слову

Тебе она дана лишь для того чтоб насладиться ею

Для радости она для созидания дана.

~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~

Через некоторое время, так ничего и не написав, он положил блокнот и ручку обратно в карман комбинезона, выключил свет и лёг, не раздеваясь на кровать, поверх одеяла. Ему снился солнечный летний день, зелёный берег реки или канала, а он почему-то старался убить какого-то врага и ни как это не получалось…, в голове звучал громкий звон, и он бежал к кому-то в сторону от врага….

Восьмой проснулся резко от очень сильного внутреннего толчка, от которого он буквально вылетел с кровати на пол, было абсолютно темно и гремел звонок. Спросонья, ещё ничего не понимая, восьмой на ощупь включил свет. Наконец сообразив, что надо быстро выйти из комнаты, он протиснулся боком в проход в стене и стал пробираться к выходу. В зале отовсюду бежали в таких же комбинезонах, как у него, люди и быстро строились в шеренгу по росту. Восьмой сразу сообразил, что, отойдя сейчас от стены, он уже не найдёт вход в свою комнату, потому он молниеносно отсчитал количество колонн от лестницы до той колонны, за которой был проход в его комнату и сразу встал в шеренгу. Краем глаза, почти автоматом, восьмой отметил для себя, что в строю примерно человек тридцать. Все замерли, звонок умолк. Перед ними стоял, в таком же комбинезоне, как у них, Георгий. Глаза его сегодня были совсем другими, не теми, которые видел восьмой вчера, сегодня они были серые, стальные и безжалостные, он смотрел на всех не как на людей, а скорее перед ним были аппараты, бездушные роботы, которым он просто отдаёт команды.

– С этого момента вы все в моей полной власти, наши отношения укладываются в одно слово – борьба. Вы все будете бороться со мной, а я с вами. Останется только один! Распорядок следующий: в четыре подъем, в пять построение, потом работа, после полуночи комнату не покидать. Сколько утром вышло – столько же вернулось, независимо ни от чего. Вопросы есть?

– Есть, – раздался чей-то голос, но сразу же спросивший, схватившись за горло, стал медленно оседать и упал, корчась на полу от боли.

– Ещё вопросы? – Стояла абсолютная тишина! – На выход, в колонны по трое.

Подхватив под руки уже поднимавшегося с пола спросившего, все быстро строем пошли к лестнице. Восьмой понял, что он проспал своё время с четырёх до пяти и потому на весь день остался голодным. Всё происходило как-то быстро, точно и мозг восьмого бешено работал, пытаясь разобраться в ситуации. Строем они начали подниматься по лестнице, по той с которой вчера восьмой спустился в зал, Георгий шёл позади и в этот момент восьмой почувствовал на себе острый и неумолимый взгляд ему в спину, такой, от которого у него всё похолодело внутри. Такой ненависти и злобы по отношению к себе восьмой ещё не испытывал никогда – это была угроза, смертельная угроза. Враг бросил вызов, и он не отступит, а станет медленно и с наслаждением делать всё, чтобы восьмой погиб, неминуемо, причём, чем более мучительной будет смерть, тем врагу лучше. Он будет добиваться именно мучений, он исчадие ада, воплощение зла, вспомнились ему давно ещё сказанные слова библиотекаря.

Строй поднялся по лестнице и остановился в нерешительности на большой площадке наверху, не зная куда теперь идти, вокруг были одни каменные стены. Георгий поднялся за ними, вышел вперёд и пошёл влево к дальней от них стене. Каменная стена начала медленно, сотрясая каменный пол где-то глубоко, отодвигаться в сторону и когда Георгий подошёл к ней, то перед ним уже был открыт выход из пещеры, но такой большой, что в это невозможно было поверить, наверное, Титаник смог бы свободно поместиться в нём не задевая стен. Все стояли поражённые увиденным, Георгий казался крошечным в каменном проёме, он вышел наружу и остановился, глядя вдаль. В этот момент все неожиданно оживились и побежали, сохраняя строй. Они выбежали из пещеры, перед ними расстилалась большая каменная и гладкая долина, был очень сильный мороз, холод сразу начал охватывать восьмого беспрепятственно проникая сквозь комбинезон. Хотя было ещё темно, но видно все вокруг было, как ни странно, довольно хорошо. Восьмой уверенно бежал вместе со всеми, практически не отвлекаясь на то, чтобы хоть бросить взгляд на окружающие его панораму, всё его внимание было сосредоточенно только на том, чтобы держать строй. Бежали почти в ногу. Пересекли плато, когда начало светать. Пробежали по небольшому ущелью, в конце которого выбежали на открытое пространство – перед ними расстилались горы до горизонта и там далеко всходило солнце. Вдруг они неожиданно перешли на шаг и начали спускаться. Восьмой увидел, что сразу от ущелья началась довольно широкая дорога, выложенная очень ровно из разного размера плоских камней, как мозаика. Дорога шла вниз, и они строем шли пешком, потом начался подъем, они строем сразу побежали, опять спуск – пешком, подъем – бегом. К полудню солнце начало сильно припекать, стало жарко. Восьмой уже так устал, что с трудом мог воспринимать окружающее, он смутно различал только дорогу под ногами и ноги впереди бегущего, как на привязи. Всё его сознание практически отключилось, и он как все, то бежал, то шёл, подчиняясь только общему движению, ничего не понимая и не воспринимая: куда, зачем, где? Неожиданно строй свернул в сторону от дороги и пошёл по бездорожью, даже не пошёл, а полез через большие острые камни, но старясь, как могли, не нарушать строй. Через час, уже падая от изнеможения, они вышли к горному озеру, сразу встали с большим трудом, но всё также вытянувшись в струнку строем на его берегу. Оно было гладким, как зеркало, шириной метров двести или чуть больше.

– Раздеться, переплыть озеро и вернуться.

Голос Георгия восьмым даже не воспринимался, он его, наверное, даже не слышал, у него двоилось в глазах и чудовищно болела голова, как будто молот бил внутри неё. Скорее интуитивно поняв приказ, он судорожно сразу начал раздеваться, как все, даже не сознавая, что конкретно надо делать. Он плыл и плыл, взмахивая руками в ледяной воде, захлёбываясь, кашляя, останавливаясь без сил, и снова плыл, как заведённый. Плывя обратно, как в чёрном тумане, восьмой рукой ударил кого-то под водой. Он не видел кто это, но восьмой остановился и стал ощупывать руками что-то, это была чья-то голова, он постарался схватить того за волосы и когда уже потянул вверх, то неожиданно ударился очень сильно коленом об острый, непонятно откуда взявшийся, камень под водой. От неожиданного удара волосы выскользнули из рук, но он тут же схватил тонущего за руку, тот даже не цеплялся, но он всё равно потащил того наверх и сразу, ещё сильнее, опять коленом ударился о тот же камень. Восьмой судорожно оглядывался и как он не пытался нащупать что ни будь под водой ничего не было, только вдалеке впереди и позади всплески плывущих людей. До берега было ещё не менее ста метров, в голове мелькнула мысль, что нельзя останавливаться, надо шевелиться, пусть медленно, но не стоять, иначе сведёт от холода ноги или руки, он поплыл к берегу. Кое-как, ничего не чувствуя, восьмой всё-таки добрался до берега. Он не смог встать на ноги, а просто выполз, опираясь на локти, на половину туловища из воды и так остался лежать на какое-то короткое время без сил на камнях. Восьмой видел, что многие лежат, как и он на берегу, не в силах подняться, а некоторые уже одеваются, он попытался встать на ноги и почувствовал острую боль в колене. Опираясь на руки и одну ногу доковылял до своей одежды и сел на камень, рассматривая колено. Ощупал его и осторожно сгибая убедился, что колено не сломано, просто сильный ушиб и небольшая, но глубокая резаная рана. Хорошо, что так, думал про себя восьмой, колено в ледяной воде не распухло от естественной заморозки, он быстро открыл карман комбинезона и достал пакет аптечки. Вчера, рассматривая содержимое карманов, он знал, что внутри и помнил – там лежит тюбик с мазью, которая очень хорошо помогает при сильных ушибах. Быстро продезинфицировал рану, втёр мазь в ушибленное место и натянул небольшой стягивающий бинт, потом одел комбинезон и сидел на камне, пока остальные ещё доплывали и одевались. Как только последний оделся все сразу построились и начался путь в обратную сторону. Восьмой старался как-то мысленно заглушить боль в ноге, но это не получалось, нога плохо слушалась, её постоянно и неожиданно сводили судороги, было ощущение, что она отнимается, от этого он всё время оступался, спотыкался и нарушал строй. Один раз, оступившись, упал на руки и сразу получил сзади сильнейший удар в спину, как будто тонкой палкой или плетью. Удар был очень точен, «в наиболее болезненную точку», – автоматом в мозгу восьмого сама собой отпечаталась мысль. В глазах от боли потемнело он ударился лицом обо что-то твёрдое и одновременно почувствовал, как его, не сбавляя шага, быстро подхватили под руки и рывком поставили на ноги. Он снова, как мог, держался в строю, по лицу текла кровь. Вдруг, на середине пути строй замер. Георгий прошёл по склону немного в сторону и остановился.

– Отсюда пойдёт дорога, – и махнул рукой в направлении далеко расположенных заснеженных вершин гор, – начинаем! – коротко и жёстко отрезал он.

Сзади на пояснице в комбинезоне располагался большой накладной карман, в котором восьмой ещё вчера видел несколько пар различных рабочих перчаток. Все одели их и начали вручную расчищать от камней широкое пространство, и складывать их в большие кучи в стороне от того места, где будет проходить дорога. Восьмой, как мог, работал наравне со всеми, не показывая виду, что нога практически перестаёт подчиняться. Он старался ступать как можно осторожнее, выбирая место, и ставил ногу, скорее на ощупь, чтобы не оступиться, но всё-таки один раз нога предательски подвернулась, и он упал на бок, выронив большой камень, который нёс в руках. Удар был точен и безупречен, но теперь в самой болезненной точке в живот. Восьмого жёстко скрючило от невыносимой боли, в голове стоял звон, как будто он одновременно головой со всего маха влетел в колокол, острая боль держалась некоторое время, потом отступила, восьмой с трудом поднялся, вытер лицо перчаткой, чувствуя, что снова ударился об острые камни лицом. Солнце скрылось за вершинами гор, стало темно и опять очень холодно, все построились, начался путь домой. Со всех сторон раздавались крики от боли и звуки спотыкающихся людей. Строй совсем развалился, он напоминал уже стадо, сбившихся и толкающихся в безумном страхе, с выпученными глазами, животных, которых неумолимый пастух сзади заставляет силой ударами кнута идти вперёд, не обращая внимания на боль, страх и охватывающую животных панику. Но, как ни странно, восьмой вдруг не зависимо от себя, даже не вникая в то, что происходит, преобразился. В мозгу отчётливо воспринималось, что колено болит невыносимо, фиксировалась тупая изматывающая боль, которая распространилась и на бедро, но он совсем вдруг, неожиданно для себя, перестал заботиться о ноге. Совсем! Он перестал обращать не просто на неё внимание, он перестал обращать внимание на себя, вообще, а просто констатировал, что на ногу можно опираться и идти вперёд, идти или бежать. В ботинках ноги горели так, как будто он шёл по раскалённым углям, он отчётливо понимал, что там внутри всё совсем не в порядке – и это тоже его совсем не беспокоило, пусть горят, но он же идёт, бежит. Спереди и сбоку постоянно кто-то оступался или падал, он автоматом подхватывал под руку и ставил их на ноги и снова шёл, бежал…, а в голове, как метроном под каждый шаг звучал выбранный им ритм: «Идти, идти…, идти…, иди, иди…, иди!». Всё отошло куда-то в сторону, как мешающее: и силы, и боль, и смысл, и понимание…, осталось только сознание, которое ничего не чувствуя, не обращая на восьмого никакого внимания, просто отдавало приказы телу, а оно безропотно подчинялось и почему-то вдруг перестало сопротивляться, а наоборот помогало, будто знало само, что ему надо делать и как.

~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~

– Творить…, ведь это лишь иллюзия Тебя

Чтоб просто оправдать своё существованье.

– Не надо ничего мне от тебя!

– В твоих словах лишь заточенье

В труде Ты видишь радость данную Тобой

Бесплотный дух паря в бескрайнем море бытия

Познать хотел Ты – или Я!?

– Но в этом лишь твоё желанье!

~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~