Глава 1: В которой происходят всякие странности

Ненавижу местные самолёты. Это не средство передвижения, это какой-то особый вид пытки.

Впервые мне выпала сомнительная честь вкусить все “прелести” полёта образца 1939 года в компании Панасыча. Имею в виду, мне – Алексею Реутову. Выдающееся событие произошло, когда мы с Шипко отправились в коммуну, где дед провел первый год своего сиротства. Но там возникла крайняя необходимость. Время поджимало, переместиться из Подмосковья под Харьков нужно было срочно. А тетрадочка, спрятанная в коммуне настоящим Алёшей, имела слишком большое значение.

Я вообще летел в трясущемся самолете рядом с Панасычем, проклинал все на свете и практически на сто процентов был уверен, что мы ее не найдем. Однако, спасибо учителю словесности. Он сохранил Алешин дневник.

Кстати, про тетрадочку. Естественно, берег ее, как зеницу ока. Тот факт, что я пока не вижу подсказок, ведущих к архиву, не говорит о том, что их там нет.

Когда фины обыскивали мой вещмешок, дневник деда, естественно, нашли. Он не показался им интересным. Сразу было понятно, записи, как и различные рисунки, сделаны детской рукой. В ответ на их удивленно вытянувшиеся физиономии я невозмутимо заявил, что питаю слабость к предметам, оставшимся на память о родителях. Теперь столь важная в будущих поисках вещь лежала на дне чемодана, прикрытая костюмами и нижним бельем.

Честно говоря, еще в секретной школе, после возвращения из коммуны, перечитал по сто раз каждую строчку дневника. Ничего особо выдающегося не нашел. Либо Алеша – гений конспирации, либо я туповат. Просто рисунок рисунком, но там еще были записи за достаточно большое количестао дней. В том числе, проведённых в Берлине. Я надеялся, вдруг найдётся какая-нибудь дополнительная подсказка. Потому что на данный момент у меня в наличии имеются и часы, и дневник, а вот версий, куда Сергей Витцке мог спрятать архив – ни одной.

Насчет рисунка тоже не могу сказать, будто он радикально просветил мое сознание. Правда, надо отдать должное, у деда явно был талант. Рисовал он в шесть лет весьма неплохо. Я в прошлой своей жизни, будучи взрослым человеком, точно не смог бы, как дедуля.

На тетрадном листе он изобразил кабинет управляющего банком. Ну… Я так думаю, что это – кабинет. Стена, с висящими на ней часами; большой стол, за котором сидел мужик с достаточно упитанным лицом, высокое окно за спиной мужика – все это я уже видел.

Рядом со столом дед изобразил еще одно кресло. В кресле сидел Сергей Витцке. Естественно, вывод о личности персонажа был сделан вовсе не потому, что Алеша совсем уж являлся вундеркиндом в свои годы. Талант несомненно имелся, но все же не уровня профессионального художника. Похожести, скажем прямо, маловато. Я видел прадеда в сновидениях. Хотя, возможно, именно так отца оценивал дед.

В шесть лет все кажется иначе. Вот и Сергей на рисунке деда казался выше, плечи его выглядели шире, на голове имелась ну о-о-о-очень густая шевелюра и гордый профиль слегка навевал мысли об орлах.

В общем, мужчина с львиной гривой мало походил на Сергея Витцке, однако над его головой было написано слово “папа”. Думаю, вряд ли ребенок обозначил бы подобным образом кого-то левого.

Общая экспозиция картины идеально совпадала с тем сном, который привиделся мне в первые дни пребывания с школе. Именно такую сцену я наблюдал во сне, когда прадеду обещали сделать памятную надпись на памятном подарке.

И да, какие-то загогулины тоже имелись. Алёша действительно воспроизвёл символы, которые на первом, оригинальном варианте оставил Сергей Витцке. Другой вопрос, что лично мне они не говорили вообще ни о чем. А с Судоплатовсм встретиться так и не получилось. Но я знал наверняка, дневник надо беречь. В этом дневнике есть важная информация.

В общем, когда в первый раз мне пришлось лететь с Панасычем ради тетрадки маленького Алеши, я хотя бы понимал, во имя чего рискую. Но даже тогда полёт оставил неизгладимый след в моей душе. Я раз и навсегда зарёкся повторять сей вообще ни разу не увлекательный аттракцион. Однозначно, в новой жизни лётчиком мне не быть. И слава богу, что дед оказался разведчиком, а не каким-нибудь ассом военно-воздушных сил.

Кто же знал, что опыт придётся повторить.

Ничего не имею против самолётостроения в 1939 году, и может, они все тут большие молодцы, но у меня, пока мы добирались к Берлину, снова присутсвовало твердое убеждение, что я никуда не долечу, что самолет рассыпется прямо в воздухе.

Естественно, предвзятое отношение и отсутствие веры в инженерных гениев 1939 года – это побочный эффект жизни в более продвинутом времени. Умом я данный факт понимал, все познаётся в сравнении, но легче от этой мысли во время полёта ни черта не стало.

К сожалению, фины не смогли еще придумать более удобный способ, чтоб быстро попасть в Германию. Хотя, по-моему, и не смогут. Не помню, кроме самолётов будет ли там другое прямое сообщение. По-моему, нет.

Я так понял из рассуждений Эско Риекки, когда мы готовились к поездке, еще была возможность сделать это по воде. Но только до определенного места. Потом придется долго пилить на поезде. А Эско Риекки сильно нервировало слово “долго”. Он настолько рьяно жаждал свалить быстрее из своего любимого Хельсинки, что длительный путь даже не рассматривал. Отчего-то Риекки был твердо уверен, в Берлине со мной уже ничего не случится.

Тем более, рейс, на котором предстояло лететь, хоть и считался гражданским, из пассажиров включал только Ольгу Константиновну, ей тоже пришло время возвращаться в Берлин, близкое окружение актрисы и меня в компании начальника сыскной полиции. Данный факт Риекки расценил как признак высочайшего доверия со стороны немцев. Видимо, конкретный рейс относился к категории тех, которые в будущем назовут чартерными.

Риекки нервничал с каждым днем все сильнее и ждал отлёта, словно ману небесную. Мне кажется, ему везде мерещился Клячин. Или нет… Наверное, Клячин везде мерещился мне, а начальник сыскной полиции чувствовал мое напряжение и потому волновался сам.

Я же, если честно, реально превратился в параноика. Мне постоянно казалось, будто спину прожигает знакомый взгляд волчьих глаз дяди Коли. Вот прямо чувствовал его кожей.

Что интересно, пока находился в номере, ощущения притуплялись. Стоило выйти хотя бы в коридор гостиницы, начинало невыносимо свербить между лопаток. Я с большим трудом сдерживал желание оглядываться по сторонам каждые пять минут. Думаю гости отеля, встречавшие меня в эти дни, заподозрили, что с ними в одном здании живёт псих. Потому как психом я со стороны и выглядел.

Вполне понятно, Клячин далеко не супермен. Да, опытный, да, жестокий. Но всего лишь человек. Вокруг меня в Хельсинки ошивалось такое огромное количество сыскарей, особенно после случившегося с Куусари, что при всем желании товарищ старший лейтенант госбезопасности не имел вообще никакой возможности подобраться близко.

Более того, Риекки настолько впечатлился моей помощью в плане его противостояния с военной разведкой, что на полном серьёзе велел каждому сотруднику в случае опасности прикрывать объект охраны, то есть меня, собственным телом. Ну и плюс, конечно, за сохранность важного для немцев товарища, с Риекки спросили бы по полной программе.

Однако, надо отдать должное, Эско моим состоянием проникся. Вопросов он больше не задавал, но стоило мне вздрогнуть и оглянуться, начальник сыскной полиции мгновенно превращался в охотничьего пса. У него даже ноздри начинали раздуваться так, будто он вот-вот возьмет след. Если мы, конечно, в этот момент находились рядом.

В общем, с каждым днем, проведенным в Хельсинки, и я, и Эско имели все шансы получить нервный тик. Правда, по разным причинам. Меня беспокоило, что Клячин по-прежнему не проявляет активности и не выходит на контакт. Риекки беспокоило, что Клячин может проявить активность. Конечно, начальник сыскной полиции делал вид, будто все у него под контролем, но при этом, и я это видел прекрасно, он сильно переживал за мою жизнь.

Поэтому, как только стало известно о точной дате отъезда, пришлось брать, что дали. В Германию мы полетели. Я так понял, Эско просто поставили перед фактом.

Все время, пока самолет трясло и мотыляло, я сидел, вцепившись в ручки кресла, благо они имелись, и упорно изображал спящего. Не хотелось показывать слабость в присутствии фина.

Впрочем, начальник сыскной полиции тоже был немногословен. Он вообще вёл себя странно с самого утра, смотрел в мою сторону так, будто я занял у него очень, очень много денег, а отдавать не собираюсь.

Когда самолёт, наконец, приземлился, я выдохнул с облегчением. Вообще, конечно, было бы очень глупо, если бы самолёт рухнул на землю. Чистый анекдот про колобка. От медведя ушел, от волка ушел, от деда с бабкой укатился, а помер нелепейшим образом.

– Темпельхоф… – Многозначительно и пафосно произнёс Риекки, глядя в окошко.

Видимо, так назывался аэропорт, где мы садились. Я напряг память, вспоминая название, которое озвучил господин полковник. Вернее, попытался найти его в своей прошлой будущей жизни, до которой еще чертова уйма десятилетий. Однако, насколько помню, в Германию мы летали через Франкфурт. Никаких Темпельхофов не знаю.

– Посмотри. – Эско покосился на меня, а затем кивнул в сторону иллюминатора. – Потрясающий вид.

– Премного благодарен. Обойдусь. – Сдержанно ответил я.

Наверное, в представлении Эско Советский союз в своем развитии ушёл не далеко от большой деревни, раз он считает, будто меня должен привести в состояние восторга аэропорт.

– Тебе не интересно? Это же Темпельхоф. – Не успокаивался настырный фин.

– Да хоть Льюльяйльяко! – Ответил я раздражённо. – Быстрее бы уже сели и все. Вообще, кстати, не понимаю, почему нам предоставили гражданский самолёт. Мне казалось, столь важную персону можно было бы отдельным рейсом отправить. Имею в виду, что-то военное и серьёзное.

Эско хмыкнул, окинул ироничным взглядом “важную персону”, а затем снова демонстративно отвернулся к окошку, чтоб наблюдать как приближается земля. Финский извращенец…

Вообще, конечно, недовольство гражданским рейсом я разыграл перед Эско специально. Давно не трепал господину полковнику нервы своим поведением зажравшегося русского, который из грязи сразу попал в князи. Непорядок. А то господин Риекки расслабится и выйдет из-под контроля. Из-за ситуации с Куусари он и так едва не начал относится ко мне слишком хорошо, а нам такое не нужно.

Едва железная птичка замерла, перестала гудеть и трястись, я вскочил с кресла, схватил чемодан и вознамерился очень быстро рвать когти на улицу. Тем более, мы с Эско сидели к выходу ближе остальных.

На Ольгу за все время полета я старался не обращать внимания. Не потому, что хотел обидеть или зацепить ее. Ни в коем случае. Вот с Чеховой у нас, как раз, отношения сложились прекрасные. Просто молодой тип, который отирался рядом с ней, показался мне подозрительным. Отчего-то имелась уверенность, парень точно не из свиты актрисы. Слишком уж казенный был у него вид.

Я решил, что этого товарища к Чеховой приставил Мюллер, а потому лучше особо не светить наше с ней близкое общение. Близкое, конечно, не в том смысле, который возможен между мужчиной и женщиной. В данном случае, речь идет о дружбе и родстве душ.

И кстати, мы действительно очень сблизились. Ольга Константиновна расположилась ко мне настолько, насколько вообще это уместно в нашей ситуации. Вот только от ее расположения мне было не холодно, не жарко. Приятно, это да, но толку от моих “приятностей” – ноль.

Естественно, как любой нормальный мужчина, встретивший умную, красивую, образованную, интересную особу, я испытывал огромную симпатию к Чеховой. И конечно, не буду врать, как женщина она мне нравилась очень сильно.

Однако, к той цели, которая стояла передо мной изначально, я пока не приблизился. С вербовкой актрисы вышла заминка. В Хельсинки чертовы финские сыскари кружили со всех сторон, словно маньяки со стажем. Да, они не подходили близко, но с другой стороны, когда из-за каждого дерева торчат физиономии подчинённых Эско Риекки, не очень удобно делать предложения о сотрудничестве в пользу НКВД. Поэтому, время, которое мы проводили на прогулках по парку, было приятным, но вообще ни разу не продуктивным.

Данный факт сильно расстраивал. В Берлине встречаться с Чеховой будет сложнее. Не говорю про все остальное. Мне на почве неудавшейся вербовки даже пару раз снился Панасыч. Чекист смотрел строгим, укоризненным взглядом, а потом мерзким голосом говорил: “Ну ты и лапоть, Реутов. В рот те ноги…”

В любом случае, выбора нет. Раз не вышло в Хельсинки, придется напрячься в Берлине. Я должен завербовать Чехову любым способом. Шипко раз сто говорил об этом при наших встречах. Ольга Константиновна очень нужна в роли агента. Именно поэтому в самолете я вообще не смотрел в ее сторону. Опасался, что человек Мюллера заметит лишнее.

Я быстренько прошел к выходу и с огромным удовольствием выскочил на улицу. Судя по громкому сопению, раздавашемуся за моей спиной, Эско не отставал.

Едва почувствовал твердую почву под ногами, аж дышать стало легче. Честное слово.

– Алексей!

Не успел отойти от самолета, как меня окликнули. Это было немного неожиданно, потому что окликнула именно Чехова.

Актриса вместе со свитой вышла следом за нами с Риекки, но я думал, она сразу направится к машине, которая ее встречает. А вот не угадал. Ольга зачем-то решила на глазах у кучи лишних свидетелей выделить мою персону.

Странно… Чехова умна. Она должна понимать, почему “последний русский Алеша” держится в стороне. Даже без учета моих настоящих планов, одно дело “дружить” в Финляндии, где актриса свое пребывание не особо светила, и совсем другое – в Германии, где она настоящая звезда.

Естественно, я повернулся к Чеховой, изобразив радостное выражение на лице. В принципе физиономия у меня и так была счастливой, но по другой причине. Я испытывал неимоверный восторг от мысли, что в ближайшее время не придется больше никуда лететь. Даже пыхтящий Эско Риекки казался мне сейчас неплохим человеком. Теперь же это счастье я направил на Чехову.

– Мне жаль, что в Берлине видеться придется реже. – Сказала она по-русски. – Сам понимаешь, здесь немного иначе все.

– Конечно, понимаю. – Я еле заметно тронул руку актрисы.

Это был такой намек на дружескую близость. Мол, не переживай, я вообще крайне понятливый тип.

– Ты, когда освоишься на новом месте, непременно найди мой адрес в телефонной книге. Мы обязательно устроим с тобой праздник по случаю приезда. Все-таки, значимое событие. И… Обсудим все, о чем не успели пооткровенничать…

– Хорошо. Договорились. – Кивнул я.

Последняя фраза Чеховой… Она звучала как-то… как-то не так. У меня возникло ощущение, будто Ольга говорит об одном, но имеет в виду что-то другое.

– И еще… – Актриса вдруг подняла руку, прикоснулась ладонью к моей щеке и легонько провела пальцами по коже. Естественно, по моей коже своими пальцами.

Со стороны ее жест выглядел достаточно личным и даже в некотором роде интимным. Вот от такого поворота я вообще обалдел. Зачем она прилюдно даёт повод считать, будто нас связывает нечто бо́льшее?

А потом, в следующую же секунду, меня пронзила догадка. Ольга сделала это специально. Вот именно, ей известно, что за нами сейчас наблюдают. Она своим поведением как бы демонстрирует этим наблюдателям: “Да, у меня роман с молодым мальчиком. Могу позволить.”

А зачем Чеховой пришла вдруг в голову блажь играть подобную роль? Чтоб скрыть нечто более важное. Другого объяснения не вижу.

Со стороны нас можно было принять за влюблённую пару, а вот ее взгляд, который видел только я, наоборот, стал внимательным, серьёзным, даже, наверное, пытливым.

– Будь осторожен. Думаю, нам будет о чем поговорить. – Добавила Ольга, а потом так же внезапно убрала руку, развернулась и стремительно пошла к встречающей ее кучке людей.

– Я смотрю, вы с актрисой стали очень близки…

Эско, тактично притормозивший в стороне, чтоб не мешать, теперь вразвалочку приблизился ко мне. В довесок к своей двусмысленной фразе он усмехнулся и многозначительно поиграл бровями.

– Мне казалось, она с твоей помощью всего лишь ностальгирует по Родине. Вы, русские, любите пострадать по утраченному.

В отличие от Ольги, Риекки говорил теперь на немецком. В принципе, логично. С финским у меня не задалось, тут уж извините, поэтому в Хельсинки полковник свободно общался на великом и могучем. Но здесь, в Германии, решил, что это будет уже неуместно.

– Господин полковник, если вам кто-то когда-то сказал, будто ирония и сарказм – ваш конёк, найдите подлеца и плюньте ему в рожу. Он вас здорово обманул. – Ответил я начальнику сыскной полиции.

Затем покрутил головой, соображая, куда именно нужно двигаться, и легкой походкой направился к зданию аэровокзала.