Есть еще один немаловажный аспект, о котором следовало бы помянуть. Дело в том, что мы живем в двух мирах одновременно – внешнем физическом и нашем внутреннем – метафизическом. То есть, скорее всего, есть и третий, и четвертый, и пятый миры, но это категории столь зыбкие и удаленные, что говорить о них пока не стоит.
Если же анализировать взаимодействие с нашими главными мирами, то вывод о том, что люди живут исключительно во внешнем материальном мире, глубоко ошибочен.
Пример с человеком, впервые услышавшим тишину и голос природы, наглядно доказывает, что даже внешний мир мы превращаем со временем в набор правил и клише, которые усваиваем как армейский устав, как нечто устоявшееся и незыблемое.
Просыпаясь утром, мы открываем глаза и видим свою комнату. Точнее – нам кажется, что мы ее видим. В действительности ученые медики давно выяснили, что повторяемые из года в год картинки человеческий мозг превращает в подобие фотографий. Мы глядим в окно и видим «фотографию» родной улицы, глядим на родственников, соседей или коллег по работе и снова наблюдаем не живых людей, а образы, запечатленные однажды в памяти. Жена обижается, что муж не заметил ее новой прически, не догадываясь, что он действительно ее не увидел. Мозг по-своему оптимизирует работу зрения и нейронов, прибегая к обобщенным картинкам, и именно так мы теряем порой вещи, лежащие у нас под самым носом. Скажем, в рассеянности мы положили на стол телефон, о чем-то на минуту задумались. Чуть погодя, ищем глазами телефон и с недоумением убеждаемся, что на столе его нет. Мы рыщем по комнате, тщетно напрягаем память и ничего не можем понять. А еще через некоторое время, когда мысленное напряжение включает «реальное» зрение, телефон наконец-то «проявляется» из небытия, оказываясь где-нибудь на углу все того же стола.
Таким образом, все наши миры тесно увязаны воедино, и познавать внешний мир без постижения внутреннего невозможно.
Следовательно, лишая себя всего того, что таится в нашей генетической памяти, в интуитивных путешествиях и общении с собой, мы отрезаем себе путь к возможным выходам в мир внешний. А потому предлагаемые способы вхождения в Пустоту подразумевают постижение всех реалий в равной степени – и внутренних, и внешних.
Удивительные признания я не раз слышал от учителей. Дело в том, что, с удовольствием общаясь с детьми, они нередко испытывают скуку при встречах со взрослыми. Более того, когда по прошествии ряда лет учителя встречались со своими учениками из прошлых выпусков, они зачастую испытывали разочарование. Помня, какими славными и интересными были их дети, педагоги с изумлением видели перед собой совершенно иных людей. Повзрослев, дети неуловимо что-то теряли. Казалось, набравшись жизненного опыта и сделав карьеру, они могли бы стать интереснее, мудрее, значительнее, однако чаще происходило обратное.
Огорченные педагоги видели перед собой вполне заурядных людей, говорящих трафаретными фразами из газет и телевизионных шоу, отучившихся интересоваться необычным, напрочь утративших детскую энергетику и прошлое ребячливое любопытство. Мало кто из педагогов мог объяснить причину подобных перемен, но сам по себе факт заслуживает серьезного внимания.
К сожалению, описанные метаморфозы достаточно обычны, и педагоги воочию наблюдали своеобразное капсулирование личности. Бывшие ученики не развивали в себе внутренний мир, утрачивали с ним последние связи, а, врастая во внешний физический мир, брали на вооружение общепринятую шкалу оценок, перенимая готовые схемы поведения и, в сущности, переставая быть самими собой. Исчезала непринужденность живущих в двух измерениях малолетних существ, сходил на нет потенциал, отчетливо угадываемый в юности. В этом смысле играющего, негодующего и улыбающегося ребенка можно сравнить с рыбкой в воде. В то время как взрослые плывут в скрипучих неповоротливых лодках, совершая монотонные движения веслами, сосредоточенно вглядываясь в ориентиры за кормой, дети ведут себя совершенно по-иному.
Ощущая и принимая мир во всем его многообразии, они чувствуют себя в нем органично и абсолютно свободны в выборе направления и скорости.
Их не сковывает механическая заданность движений, они открыты миру, в то время как взрослые от означенного мира прячутся – потому и становятся неинтересными.
Конечно, людей можно понять. Окружающий мир достаточно суров и сложен, нередко вызывая ответное желание упростить и рассортировать атакующую со всех сторон пестроту, прикрыться от нее надежным щитом незнания. Зато и результат, к сожалению, предсказуем. Мало-помалу неприятие приводит к отторжению мира, следствием чего являются множественные обиды, скоропалительные суждения, шаблонные оценки и размолвки со вчерашними единомышленниками. В сущности, мы начинаем жить вне нашего мира, выстраивая алгоритм наименее затратного поведения (когда нас не теребят и не трогают), оплетая свою жизненную нишу паутиной обманчивой вязи. Самое печальное, что
свой утлый шалашик мы выстраиваем среди дворцов и роскошных садов, которых попросту не видим.
Иное дело – дети. В свои игры они не играют, а живут. И ребенку проще простого представить вместо улицы пенный океан, вместо безликой поляны – роскошные джунгли. Их интуитивный мир сливается с физическим, и оттого эмоциональная насыщенность каждого дня максимальна. Но если разделение миров можно считать явлением естественным, то отказ от любого из них, безусловно, делает нас беднее. Отсюда подспудное неприятие педагогами взрослого миропонимания. Жить в игре и играть в жизнь – разные вещи. И разницу эту, пусть с некоторым запозданием, мы все же начинаем осознавать.
Вечно отгораживаться от реалий невозможно, и в конце концов мы приходим к пониманию того, что отторжение жизни вызывает ответную реакцию. Нас начинает отторгать судьба, и мы оказываемся в положении нищих, вытесненных на обочину.
Уж как только не клевали Льва Николаевича за эту фразу, как не высмеивали его слова о пресловутой щеке! Я уже не говорю о том, что Толстой всего лишь цитировал текст из Евангелия. Однако пострадал, поскольку сделал из нее лозунг к философии «непротивления злу насилием». Понимая сказанное буквально, люди по сию пору обрушивают на русского классика град упреков и обвинений. Над сутью при этом задумываются редко, а аргументы приводят достаточно рутинные. Например, «если ко мне подошли на улице грабители и ударили, то я, выходит, должен подставлять вторую щеку?»
Замечаете, насколько крайняя ситуация предлагается в качестве рассмотрения? Кроме того, и она вырвана из «контекста», поскольку имеет смысл задуматься о том, почему именно к вам подошли и почему именно вас ударили. Можно задаться и другими вопросами, но это – что называется – не самый корректный пример, и если уж хочется рассматривать крайности, возьмем еще более страшную ситуацию, которую мир наблюдает и поныне. Национальная и религиозная рознь – худшее, что измыслил человек. Англичане воюют с ирландцами, испанцы с басками, израильтяне с палестинцами и так далее. И, увы, никто не желает первым совершить шаг к миру. Примирение предлагается исключительно с позиции силы, и обоюдная месть тянется годами и десятилетиями. Люди мстят за погибших друзей и родственников, мстят за разрушения, за множественные невзгоды. Какой же выход вы здесь предложите? Войну до победного финала? А каким, интересно, видится вам этот финал?
Победа одного – всегда поражение другого, значит, в сумме будем иметь все тот же агрессивный ноль.
Можно, конечно, договориться до полного истребления одного из воюющих народов, но именовать это победой тем более дико. Не зря древние китайцы почитали за истинную победу превращение врага в друга, полагая, что униженный и загнанный в угол народ не может быть союзником в принципе. Сила гнет иную силу лишь на время. Проходит период восстановления, и старые обиды вновь напоминают о себе, ярость былых поражений вырывается наружу удвоенной вспышкой. Кроме того, время и прогресс предложили новый вид латентных войн – пожалуй, самый жестокий, а именно – терроризм. И когда ссылаются на успехи американской или британской разведок, то говорят, в сущности, ни о чем. Успехом можно было бы считать полное истребление терроризма, но, увы, этого нет. Десятилетия изощренных операций приводили только к уничтожению тех или иных группировок, на смену которым немедленно приходили новые, еще более остервенелые. Значит, все, чем могут похвастаться спецслужбы (как, впрочем, и сами террористы), это тем, что из года в год они неустанно обслуживают первобытный конвейер мести. Сегодня спецназ сжигает штабквартиру очередных экстремистов, а завтра взлетает на воздух торговый центр, погребая под обломками десятки невинных людей. Кипя от ярости, спецслужбы уничтожают еще большее число террористов, а через неделю следует ответный акт – столь же бессмысленный и жестокий. И так – из десятилетия в десятилетие, без края и конца. Идеологический фронт напрочь забыт, никто не апеллирует ни к разуму, ни к сердцу. В итоге все напоминает игру в теннис со стенкой. Чем сильнее ударишь, тем более резкий последует ответный удар…
О проекте
О подписке
Другие проекты