Он пишет лица, о которых никто ничего не знал и знать не мог, а если знали и встречали, то это были нищие евреи с базара. А когда Рембрандт видел этих нищих, он вспоминал свой первый приход в мир и видел в них библейских пророков. Никакого национального или этнического отношения не было. Он был художником и видел, как художник. Это из-за Зеркалья памяти и пропамяти. Идут, идут и наступают на нас, на мгновенье. Мы на черте прошлого и будущего. Из века в век, люди живут наделенные одними страстями. Они просто меняют эпохи и одежды. Остается лишь внимание и еще одно, о чем он пишет в своем автопортрете. Он стоит в одежде, лишенной любого обозначения. Он всегда апеллирует к нам. Он стоит с лопухом на голове и смотрит на нас. У него была школа и он любил учить, но что такое ученики Рембрандта? Они такую путаницу внесли! Он же ничему не мог их научить. Приходишь в музей, а там написано Рембрандт. Ты смотришь, а это не он. Тебя разыгрывают. И музеи это тоже знают