Итан закрыл и открыл глаза, тем самым давая понять, что согласен.

– Хорошо. – Она устало улыбнулась и исчезла из поля зрения.

А он почувствовал, как ее теплые пальцы коснулись предплечья, аккуратно поползли вверх, нащупывая вену. Затем повыше локтя был затянут жгут, и что-то холодное кольнуло в локтевой сгиб.

Еще через мгновение во рту стало горько, а перед глазами замельтешили цветные круги. Вену тянуло тупой болью, но Итан терпеливо ждал, понимая, что все это – ввод катализатора. И, к радости своей, понял, что чувствует собственный язык, и челюсти, и щеки.

– Зер… кало, – с трудом, еще неразборчиво выдохнул он.

Вельмина извлекла иглу из вены и согнула его руку в локте.

– Зеркало? Зачем?

– По… пожалуй…ста, – с трудом ворочая языком, попросил Итан.

От результатов осмотра зависело слишком многое.

Но он даже смог повернуть голову, когда Вельмина отошла в сторону. Оказалось, отошла она к бюро с кокетливо резными боковыми полками. А еще оказалось, что она так и не переоделась, все в том же синем платье с жемчужной брошью. Уже была глухая ночь, а она так и не переоделась. Вельмина взяла с полочки небольшое круглое зеркальце и вернулась.

– Вот, смотри.

И Итан увидел себя после того, как в него дали залп взрывными снарядами.

Что ж… на самом деле он ожидал большего. А тут всего-то кривой шрам, ветвящийся ото лба через бровь, глаз, скулу – это то, что было под повязкой. Веко, задетое раной, осталось немного опущенным. А то, что просто опалило жаром, благодаря алхимии выглядело так, словно ничего и не было.

Вельмина по-своему расценила его молчание.

– Шрамы – это не главное, – тихо сказала она.

Итан молча кивнул. Уж с этим он был совершенно согласен.

Вельмина убрала зеркальце и снова села рядом на стул, сложила маленькие руки на коленях.

– Ты обдумал мое предложение?

– Да. – Он сам удивлялся себе.

Казалось, что один только вид новой госпожи будет бесить до зубовного скрежета, а оказалось совсем наоборот: присутствие этой смуглой куколки как будто бы успокаивало и даже прочищало мозги. Мысли делались упорядоченными, четкими и быстрыми.

«Теперь меня никто не узнает, потому что король все-таки выглядел иначе», – решил Итан.

Следовательно, торопиться ему совершенно некуда и незачем.

– Я… останусь, – твердо сказал он. – Правда, я не очень хороший плотник. Но дома у меня нет, и меня никто не ждет. Так что я готов отработать ваши усилия, госпожа де Триоль, по части возвращения меня к жизни. А потом, когда я сочту нужным, то уйду. И вы не будете меня задерживать.

– Я оплачу тебе работу, – спокойно и с достоинством ответила Вельмина. – Теперь, правда, я небогата… Но будем надеяться на то, что у наместника Ариньи все же есть совесть.

Итан молча смотрел на нее, а она, снова неверно расценив его молчание, вдруг порывисто поднялась со стула и, сдернув с пальца тот самый стальной перстень, вложила его Итану в руку. Он медленно стиснул кулак, сжимая свой ключ к свободе, и только и спросил:

– Почему? Я ведь… могу быть опасен.

– Я привыкла доверять людям, которые живут в моем доме, – слабо улыбнулась женщина. – Надеюсь, у нас и так не возникнет никаких разногласий, которые бы требовали применения этого…

И она брезгливо поморщилась, но тут же снова улыбнулась.

– Ты говоришь совсем не так, как говорил бы нищий. Откуда ты? И почему… почему на тебе два герба, Селистии и Аривьена? Кто тебя заклеймил?

– Я не знаю, откуда они, – флегматично солгал Итан.

Он освоил это искусство, прожив всю сознательную жизнь с Лессией. Тут самым важным было говорить спокойно и задумчиво, и Лессия почти всегда верила. К тому же, солгал он наполовину: если герб Селистии был подарочком от королевы, то насчет появления другого герба он не знал ничего. Этот знак, отливающий темным малахитом, был с ним всегда, сколько он себя помнил. Хороший повод отправиться в Аривьен.

Вельмина пожала плечами.

– Если ты не хочешь говорить, то я не настаиваю. Может быть, потом расскажешь… А как ты получил свои раны?

– Пожар, – коротко ответил Итан. И, кажется, такой ответ Вельмину вполне удовлетворил.

– Ты чувствуешь свое тело? – с улыбкой спросила она.

Итан пошевелился и, к собственной радости, ощутил и руки, и ноги. Нельзя сказать, что он был полон сил, но это куда лучше, чем лежать бревном.

– Да. – Он тоже невольно улыбнулся. Просто невозможно хмуриться, когда жизнь внезапно стала налаживаться.

Вельмина кивнула – скорее, даже не ему, а каким-то своим мыслям – и поднялась со стула.

– Ну вот, значит, я наконец могу пойти лечь спать. Вот одежда, – указала на аккуратную стопку на втором стуле. – Солветр отведет тебя помыться. Эта спальня пока твоя. Прислуга завтракает в восемь.

С этими словами она вышла из комнаты, оставив Итана в одиночестве и некотором недоумении. Почему не стала допытываться о происхождении гербов под его кожей? Знает куда больше, чем хочет показать? Но… если бы Вельмина действительно знала, откуда взялся Итан, вряд ли так спокойно отдала бы ему перстень, скорее уже позвала бы стражу. Неужели в самом деле доверяет? Невозможно. Такого просто не бывает.

* * *

Оставшись один, он сперва сел на кровати и осмотрелся. Это была гостевая спальня: кровать, рядом – деревянная тумбочка. Дальше – высокое окно, завешенное белыми полупрозрачными занавесками, такими тоненькими, что они напоминали крылья бабочки-капустницы. Высокий платяной шкаф у противоположной стены, рядом – бюро. И два стула, на одном из них сидела Вельмина де Триоль, а на другом была сложена одежда. На краю бюро стояла лампа, вроде бы масляная, но светила она куда ярче, и пламя было слишком светлым, бледно-золотым. Вероятно, вместо масла туда залили какой-нибудь алхимический состав, от которого и света больше, и дыма меньше.

Он обмотал бедра простыней, которой до этого был укрыт, и подошел к окну. За стенами дома стояла глубокая ночь, но пара окон из особняка напротив слабо светилась, и потому стало понятно, что гостевая спальня выходит на фасад дома, и расположена она на первом этаже, и между самим домом и узорчатой оградой шагов десять или чуть больше.

Итан вздохнул и покрутил в пальцах тяжелый стальной перстень. Потом посмотрел на клеймо, которое ему выжгли на плече: благодаря лечению, ожоги почти мгновенно зарубцевались, но, к сожалению, никуда не делись. Получилась печать хитрой формы, как будто состоящая из маленьких червячков-шрамиков, такую легко не сведешь… При этом вид собственного изуродованного плеча совсем и не расстраивал. В самом деле, это такая мелочь по сравнению с тем, что вытворял он сам по приказу королевы.

Как странно: Итан то и дело ловил себя на том, что, несмотря на свое положение, ему нравится здесь. Просто стоять и глядеть в окно. Вдыхать теплый воздух с легкой ноткой сандала. Касаться пальцами шершавой простыни, которой обернул бедра… Именно в этом доме, когда в комнате хорошо освещен только один угол, а за окнами – темень. И ему хорошо и спокойно, и даже начинает казаться, что все самые жуткие беды остались позади и вскоре он сможет забыть то, кем был все эти годы. Он совершенно не понимал, в чем тут секрет – тихая комната ли очаровала, или так потрясло его то, что госпожа де Триоль сама всучила ему рабское кольцо, совершенно не думая о последствиях. Или, наоборот, хорошенько о них подумав? Она ведь… такая хрупкая, такая миниатюрная. Ему ничего не стоило свернуть ей шею. А она, совершенно не зная о том, кто теперь живет в ее доме, не боялась. Настолько глупа? Или настолько порядочная и всех судит по себе?

На эти вопросы ответов не было. Но у него еще будет время все выяснить…

Итан вздрогнул, когда снова скрипнула дверь. Через порог шагнул немолодой мужчина, седой, с залысинами и густыми бакенбардами. Итан и этого человека видел в холле, когда его, так быстро теряющего силы, притащили гвардейцы. А еще… он ведь не выдержал и расплакался. Вспоминать об этом было стыдно, но тогда, когда понял, что происходит, как будто что-то надломилось в груди, и было так больно, что… впрочем, неважно. Теперь Итан спокойно смотрел на дворецкого, а тот в ответ подозрительно сверлил его острым взглядом из-под нахмуренных кустистых бровей.

– Ты,  – наконец сказал дворецкий.  – Госпожа приказала отвести тебя в ванную, чтоб ты с себя грязь смыл. Бери одежду, отведу.

Итан подумал, что дворецкий, судя по голосу, не сердится. Однако побаивается. Эх, знал бы ты, кого привели хозяйке в дом… Итан поправил простыню, потом взял стопку одежды и повернулся к дворецкому. Тот сказал:

– Меня зовут Солветр. А у тебя имя-то есть? А то госпожа ничего не сказала.

– Итан, – представился он и тут же пожалел о том, что представился собственным именем.

Упустил шанс избавиться от части себя, запятнанной королевой: после этой злобной суки даже имя казалось грязным и мерзким.

– Хорошее имя, – внезапно сказал Солветр, – благородное. Сдается мне, ты совсем не бродяга.

– Почему?

– Здоров сильно для нищего попрошайки, – незамедлительно ответил Солветр. – Когда жрать нечего, такие плечищи не отращивают… Ладно, иди за мной, отведу тебя в ванную для прислуги. Вон, одежду тебе господскую госпожа дает, радуйся.

Итан пожал плечами, но почему-то одежду захотелось тут же бросить на пол и не прикасаться к ней. Глупости, конечно. Но память слишком живо подсунула картину: вот он, Кельвин де Триоль, бледный до синевы, губы беззвучно шепчут молитву, а в дрожащей глубине голубых глаз как будто вопрос: мне будет очень больно? Нет, не очень. Итан сделал все так быстро, как смог, чем вызвал неудовольствие старой твари. Ей хотелось, чтобы заговорщики мучились подольше, в назидание остальным.

– Идем, – повторил Солветр. – Экий ты… странный. Смотришь в пустоту. Смотреть надо на вещи и на людей, все остальное – морок.

Что-то было в словах Солветра правдивое и настоящее, только вот как объяснить, что не так-то просто избавиться от этого морока прошлого, который еще и цвета крови?

Они довольно долго шли по коридору, несколько раз сворачивая, так что Итан понял, что сам обратно вряд ли вернется, и наконец добрались до ванной.

– Мойся,  – напутствовал Солветр.  – Госпожа у нас добрая… чересчур даже добрая. Бедная наша Вельмина.

Итан едва не спросил – отчего ж бедная, но вовремя примолк, вспомнив, что эта Вельмина была замужем за Кельвином де Триолем, о пристрастиях которого знал весь двор. Конечно, будешь тут бедной, если только госпожа де Триоль не искала утешения в объятиях других мужчин. Но – не его это дело…

Он открыл краны с водой, и в латунную ванну хлынули пузырящиеся струи, от одной из которых шел пар. Пока ванна наполнялась, Итан еще раз осмотрел себя: невероятно, но алхимическое средство полностью его восстановило. Даже не вступило в реакцию с теми средствами, которыми его накачала Лессия… Кое-где шрамы остались, но в основном от рваных ран. Ожоги исчезли бесследно, за исключением клейма, нанесенного с применением специального раствора. Ну и другие печати его, одна над сердцем, а другая – на животе, никуда не делись. Более того, Итан вдруг подумал, что их не свести никакими средствами, уж больно похоже все это на высокую алхимию.

Потом он полез в теплую воду и долго мылся, натирался мылом, смывал, и так раз за разом. Ему хотелось смыть с себя… всю дрянь, которая налипла за время жизни с королевой, и в то же время с тоской он понимал, что это невозможно и что все его дела будут с ним до самой смерти. Осознавать это было так противно и больно, что чуть снова не разрыдался, но вовремя кое-как взял себя в руки. Идиот. Зачем плакать? Прошлого не изменить. Тем более к чему плакать, когда у твоих ног разворачивается будущее, новое, быть может, чистое и доброе?

Он взял полотенце, которое было оставлено здесь же, на бортике, долго вытирался, затем с трудом влез в принесенное белье: все же покойный маркиз был мельче и у́же в кости. Потом натянул штаны, рубашку, сунул ноги в мягкие домашние туфли и, выдернув заглушку из ванны, вышел в коридор.

Солветра, конечно же, там не оказалось: видимо, он попросту устал ждать, и надо отдать должное терпению дворецкого, который не подгонял и не врывался в ванную с воплем «Пшел вон отсюда».

Итан двинулся вперед по плохо освещенному коридору, но, как и стоило ожидать, где-то свернул не туда – и вышел к широкой деревянной лестнице с резными балясинами. Здесь было бы совсем темно, если бы не узкое окно, в которое лился яркий лунный свет. Он бликами ложился на полированное дерево, искрился на шелковых обоях с росписью и расстилался широкой дорожкой у ног. Итан сперва думал повернуть обратно и идти разыскивать ванную, но затем решил, что ему – исключительно чтоб отвлечься – будет полезно побродить по дому, тем более что ощущения от дома пока что были самые приятные.

Он поднялся по лестнице на второй этаж и, оказавшись в широком коридоре, повернул направо, чтобы дойти до конца крыла, а там поискать лестницу, ведущую на первый этаж. Было тихо – так тихо, что он слышал собственное дыхание и тихий скрип половиц под ногами. Двери по левую руку были закрыты, Итан шагал вперед. Ни разу еще ему не было так спокойно и хорошо, как в этом, казалось бы, чужом и темном доме. Ему даже стало казаться, что мрак – мягкий и бархатный, затаившийся по углам – оборачивает его самого в теплое одеяло и укачивает, терпеливо и нежно, как мать, которую он не помнил. Но иллюзию счастья мгновенно разбил странный звук, просочившийся сквозь одну из закрытых дверей. Итан остановился, вслушиваясь. Сомнений не возникало: там, за дверью, горько плакала женщина, и не нужно было обладать особой фантазией, чтобы сообразить, кто это.

Перед глазами мгновенно пронеслось: вот госпожа де Триоль склоняется к нему, ее яркие глаза заинтересованно блестят, и губы изгибаются в легкой загадочной полуулыбке. Такая милая женщина, и даже нос, чем-то похожий на узкий клюв хищной птицы, ее не портит, а наоборот, придает своеобразное очарование, делает ее непохожей на сотни других красавиц, которые выправили себе идеальные маленькие и ровные носики. А теперь она плакала, и Итан невольно шагнул к двери, хоть и понимал, что не имеет никакого права не то что войти, а даже прикоснуться к поблескивающей в потемках дверной ручке. В конце концов, он казнил Кельвина де Триоля.

И тут ему в спину, аккурат между лопаток, ткнулось дуло ружья.

– А ну, шагай отсюда, – прошипел Солветр. И как только подобрался неслышно?

Итан послушно пошел дальше, и так, не останавливаясь, они добрались до второй лестницы.

– Больно ты шустрый, – сердито сказал дворецкий, – какой Бездны тебя понесло на второй этаж, мм? Чего задумал?

– Ничего я не задумал. – Ощущение дула ружья меж лопаток пропало.  – Мне хотелось посмотреть дом.

– Зачем это? Нечего тебе здесь делать.

– Как скажешь,  – выдохнул Итан.  – Можно я теперь вернусь в гостевую спальню?

Он обернулся к Солветру: тот хмурился, стоял, опираясь прикладом ружья о пол.

– Знаешь что, Итан? Госпожа Вельмина – порядочная женщина. Я бы сказал, что святая, но святые все сплошь сидят на небесах… Ну так вот. Если ты хоть словом, хоть взглядом ее обидишь, я тебя нафарширую свинцом. Ты все понял? – Тут взгляд Солветра упал на руку Итана.  – Да и вообще, это ее, конечно, воля, но зря она тебе перстень отдала. Я б с тебя глаз не спускал!

– Я понял. – Итан кивнул, с трудом сдерживая улыбку.

Никто и никогда, кроме королевы, не отчитывал короля-дракона и уж тем более не угрожал, а если кто и попытался бы, то поплатился бы жизнью. Так что, выходит, старый Солветр был просто невероятным везунчиком: он прочитал нотацию дракону, словно нашкодившему мальчишке, и ничего ему за это не было.

Через несколько минут Итан вернулся в отведенную ему спальню, разделся, лег в кровать и, вытянувшись на спине, закрыл глаза. Несмотря на небольшое происшествие, ему по-прежнему было хорошо и спокойно. Впервые за многие годы Итан произнес про себя короткую молитву Отцу – чтобы прошлое все же оставило его, отлетело грязной шелухой и осело где-нибудь подальше. И от него, и от этого славного дома, и от Вельмины де Триоль, которая была доброй и порядочной, и вообще почти святой, если верить Солветру.