Глава 2. Подарки герцога Ариньи

Еще через два дня Вельмина, опираясь на экономку, обошла дом. Он, конечно, пострадал во время ареста Кельвина: дверь в кабинет сорвана с петель, мебель побита, все перевернуто вверх дном. Даже стены кое-где попорчены, потому что их старательно простукивали на предмет тайника – простукивали киркой. Еще не повезло библиотеке, стеллажи разбиты и поломаны, а ценнейшие старинные книги грудами свалены на полу. Кое-где светлыми пятнами лежали вырванные и истрепанные страницы. Остальные комнаты остались почти нетронутыми, и Вельмина порадовалась тому, что у тех, кто пришел арестовать заговорщиков в ту ночь, не хватило смекалки простукать стену в главном зале, как раз за маленьким алтарем Матери и Отца, потому что именно там Кельвин хранил часть фамильных драгоценностей.

– Здесь надо все чинить, – уныло сказала Вельмина экономке, – но, боюсь, наши банковские счета мне не вернут.

Тавилла согласно закивала.

– Солветр в одиночку тоже не справится, – изрекла она, – и без денег мы никого нанять не сможем. Вам точно нужно сходить к наместнику и пожаловаться на жизнь. Может быть, хоть деньги вернет.

– А куда остальные слуги делись? – только и спросила Вельмина, хотя ответ был вполне очевиден.

– Так ведь разбежались, кто куда, – подтвердила ее предположения экономка, – как только хозяина арестовали, их как ветром сдуло.

– А вы… вы отчего остались?

Тавилла усмехнулась и покачала головой.

– Но, милая моя, нам незачем куда-то идти. Я пришла сюда совсем еще девчонкой, и я – сирота, жила у добрых людей из милости. Вышла замуж за Солветра, а у него другого дома и не было. Его отец жил здесь с отцом молодого хозяина, да будет ему легко на небесах, а его дед служил деду молодого хозяина. Куда идти? А главное, зачем?

– Ясно. – Вельмина улыбнулась.

Понятное дело, что все, кому было куда идти, разбежались как тараканы. Остались только старики, для которых этот дом был родным. И все же она задала вопрос, который никогда не задавала раньше:

– У тебя есть дети?

Женщина расцвела, отчего сразу стало понятно, что есть.

– А то, – с гордостью ответила та, – парень-то мой живет в Олисме, хорошо живет. Дом – полная чаша. И пятеро детей.

Глядя, как светится доброе лицо Тавиллы, Вельмина с грустью подумала о том, что у нее-то детей и нет, и не предвидится, и, судя по всему, до конца дней своих она будет переливать препараты из реторты в реторту и чертить карты соединения сил. Или, быть может, откроет рецепт исключительной омолаживающей мази и будет продавать ее придворным кокеткам. Ничего плохого в этом нет, но при этом все равно оставалась какая-то маленькая недосказанность, как будто она, Вельмина, так и не сделала за всю жизнь что-то очень важное.

– Вы могли бы переехать к сыну, – пробормотала она.

– Мы здесь прожили всю жизнь, здесь и помрем, – решительно объявила Тавилла. – А вам, моя милая, надо идти к наместнику. В конце концов, нам всем надо что-то есть и во что-то одеваться. А то, может быть, во дворце себе нового мужа присмотрите.

– Я в трауре, – заметила Вельмина, – да не очень-то и хочется… нового мужа.

– Не все мужья такие, каким был малыш Кельвин, – назидательно заметила Тавилла, – идти во дворец надо, моя милая.

* * *

Будучи замужем, Вельмина побывала во дворце ровно один раз и больше ехать туда не хотела, потому что и дворец, и король с королевой вызывали безотчетный ужас. Было что-то… неправильное, как будто неживое в королеве – молодой блондинке с точеной талией и пышной грудью, которая была выставлена напоказ сверх того, что, по мнению Вельмины, позволяли приличия. И было что-то неправильное в короле: хоть он казался молодым и красивым, Вельмина невольно поймала его взгляд, всего раз, – и невольно отпрянула. В светло-серых глазах монарха, имени которого почему-то никто не знал, билась, трепетала самая настоящая агония. Если бы он не был королем, то можно было бы решить, что он – приговоренный к казни, вот о чем тогда подумала Вельмина. А по возвращении домой попросила Кельвина, чтобы тот ее больше во дворец не брал. Кельвин не стал возражать, тем более что во дворце он частенько виделся с любовником, Вельмина была лишней.

Сидя на удобном кожаном диване самодвижущейся повозки, она вспоминала все это и невольно стискивала сумочку. Даже теперь, когда королевы и короля не стало, ехать во дворец было неприятно. Все еще не верилось… что этой парочки больше нет в живых и что королева, которая приказала вырвать Кельвину сердце, и король, который это сделал (даже страшно подумать, какой силой нужно обладать, чтобы руками разорвать человеческое тело), больше никогда не будут мерить шагами просторные дворцовые залы.

Между тем повозка неторопливо ехала по мосту, преодолевая путь из Нижней Пантеи к Верхней. Повозка была открытой, но, хвала Пяти, день стоял безветренный и солнечный, за прическу не приходилось опасаться. Сооружение прически заняло не меньше двух часов и порядком измучило: Тавилла скручивала локоны, подкалывала их шпильками, украшенными синими стеклянными цветами, больно тянула за волосы, а Вельмина боялась лишний раз шевельнуться и так и сидела, немилосердно зажатая в корсет, с тоской разглядывая себя в зеркале. Платье было темно-синим, с белым кружевным воротничком и такими же манжетами. У плеча – приколотая жемчужная брошь. Потому что, как заверила Тавилла, «жемчуг освежает любое женское личико, даже такое смуглое, как у вас, госпожа» Вельмина. И в уши ей вдела скромные серьги с жемчужинками, потому что, если уж не получилось уродиться сногсшибательной красавицей, нужно выглядеть, по крайней мере, свежо. А с красотой не задалось, это правда: кожа смуглая, глаза темные «как горький шоколад», так говорила матушка. И если до замужества Вельмина еще подумывала о том, чтобы осветлить волосы и как-нибудь отбелить кожу хотя бы на лице, то, оказавшись замужем за человеком, которому было совершенно наплевать на внешний вид жены, она эти затеи оставила. И так сойдет.

Повозка плавно перевалила через реку и поползла уже по Верхней Пантее, лавируя меж карет, запряженных лошадьми, и других повозок. Повсюду были видны темно-зеленые мундиры, но – тут уж неясно, кого благодарить, то ли богов, то ли наместника, то ли самого короля Аривьена, – все было спокойно. Просто патрули. Просто расквартированные военные. Такая тихая капитуляция целого королевства. А все потому, что правящую чету, мягко говоря, не любили. Ходили упорные слухи о том, что, когда королеву поставили в известность о голодающей провинции, она сказала что-то вроде: «Ну, если им не хватает хлеба, пусть едят пирожные».

И Вельмина с грустью подумала о том, что, возможно, кто-то из аристократии и договорился с Аривьеном. Может быть, даже кто-то из тех, с кем общался Кельвин…

А потом в просвете между домами показался дворец. На фоне яркого синего неба он казался сотворенным из белоснежного кружева. Центральная башня устремлялась ввысь, как будто давая всем понять, что власть короля – дана богами, и дело всех, кто на земле, просто повиноваться. Впрочем, в одном месте белоснежная башня все-таки была замарана, уродливое черное пятно прилипло к крыше и балкону: именно оттуда вылетала на своем драконе королева, туда же он и возвращался и однажды просто дохнул огнем. В результате стекла на верхних этажах оплавились, а нежное каменное кружево навсегда почернело. Как ни пытались отмыть, ничего не вышло…

Повозка продвинулась вперед, и ближайший дом снова закрыл дворец. Вельмина нервно стиснула сумочку. Чем ближе к дворцу, тем страшнее становилось. А вдруг наместник не изволит принять вдову де Триоль? А вдруг он занят? А вдруг ее и во дворец не пустят, кто она такая, в конце концов, чтобы что-то там просить у аривьенца?

В какой-то миг Вельмина даже подумала о том, не повернуть ли обратно, но мигом вспомнила доброе круглое лицо Тавиллы, когда та усаживала ее в повозку. Тавилла не поймет. Разочаруется. Еще обидится, а обижать ее не хотелось, потому что на протяжении пяти лет неудачного брака только Тавилла и поддерживала. «Не в вас тут дело, милая, понимаете? Просто Кельвин… он такой. Нет, не потому, что у вас темные волосы и смуглая кожа, нет. Вы не красавица, но хорошенькая. Ой, да будут у вас другие мужчины, ну что вы как маленькая? Не хотите? Ну, дело ваше…»

Очень скоро повозка вывернула на главную улицу, ведущую к дворцовой площади и воротам, дружелюбно распахнутым, но при этом хорошо охраняемым. Извозчик остановил транспорт, шустро спрыгнул на мостовую и помог Вельмине спуститься по откидной лестнице. Потом он поехал дальше, а Вельмина, замирая от чувства неизвестности, двинулась к будке охраны, на ходу расстегивая сумочку и доставая документы, где она значилась как маркиза де Триоль. Навстречу ей тут же вышел гвардеец в темно-зеленой аривьенской форме, Вельмина молча протянула ему тонкий серебряный прямоугольник. Ей нравилось то, как документы оформлялись в Селистии: больше всего это было похоже на прямоугольную плоскую пудреницу, где на внутренней стороне был нанесен оттиск лица человека, которому документы принадлежали, а рядом написано имя, родовое имя и так далее. Оттиск был примечателен тем, что при его нанесении создавалась связь между оттиском и лицом, и таким образом вид оттиска изменялся вместе с внешностью владельца. Конечно же, такие вещи были бы невозможны без алхимии и каллиграфии, и Вельмина, сидя в своей крохотной лаборатории, даже пробовала сделать что-то подобное. У нее получилось – почти – перенести на бумагу изображение собственного лица, но только вот где-то неправильно сформировались связи, и лицо получилось немного опоздавшим. Детским то есть.

– Добрый день, – сказала Вельмина, – мне необходимо увидеть наместника.

Гвардеец посмотрел на нее сверху вниз (поскольку был высок), затем заглянул в документы и почти тут же их вернул.

– Проходите, госпожа де Триоль. Господин наместник во дворце, возможно, вам придется немного подождать: у него совещание.

– Спасибо. – Она спрятала «пудреницу» обратно в сумочку.

Прошагав через площадь за оградой, Вельмина поднялась на высокое крыльцо, и там пришлось еще раз доставать и показывать документы. Впрочем, никто препятствий не чинил, даже объяснили, в каком направлении идти дальше, так что скоро она оказалась в главном холле, а оттуда нырнула в бесконечную анфиладу залов, каждый из которых был оформлен в «своем» цвете. Пока Вельмина шла по великолепным ковровым дорожкам, у нее появилось чувство, будто идет она сквозь разноцветные бусы: так были друг за дружкой нанизаны комнаты. Кое-где у распахнутых дверей навытяжку стояли аривьенские гвардейцы, но никто больше Вельмину не останавливал и вопросов не задавал, так что она спокойно добралась до зала совещаний – бывшего тронного зала. А здесь высокие двери оказались закрыты. Вельмина подошла к одному из гвардейцев.

– Я пришла к господину наместнику, – сказала она, – он ведь здесь?

Мужчина окинул ее внимательным взглядом.

– Да, госпожа. Но вам придется немного подождать. У его светлости совещание.

Вельмина невольно улыбнулась. По крайней мере, она не заблудилась, пришла в нужное место и остается лишь дождаться. Огляделась в поисках, куда бы присесть, увидела у стены банкетку, обитую бархатом. Расположившись на ней, вздохнула с некоторым облегчением, но тут же вздрогнула, когда взгляд выхватил на противоположной стене большую картину.

Там были изображены король и королева. И, хоть Вельмине и были неприятны эти умершие уже люди, она все равно невольно их разглядывала. В этой парочке по-прежнему было что-то пугающе неясное, но притягательное. Возможно, потому что ничто так не привлекательно, как чистое зло. Королева казалась юной, очень юной – хотя Кельвин и говорил, что она ему в матери годится. У нее была чистая фарфоровая кожа и очень светлые волосы, почти белые. При этом ее внешность нельзя было назвать бледной: на светлом лице ярко выделялись выразительные глаза, темно-зеленые, как мох, коричневые брови с изломом и губы, напоминающие спелую вишню. Королева была изображена сидящей в кресле, подол темно-красного атласного платья стелился по полу. Декольте, на удивление, оказалось очень скромным, но зато по кромке богато украшенным подвесками со сверкающими прозрачными камнями. А за ее спиной стоял король в черном, расшитом золотом и серебром камзоле. Если не знать, что этот человек голыми руками вырывал сердца, чтобы поднести их королеве, то на вид он был мужчиной довольно приятной внешности: открытое лицо, разлет широких густых бровей, светлые глаза. Невозможным оказалось отразить на полотне то, что Вельмина видела в этих глазах однажды, – и поэтому на портрете получился самый обычный взгляд, без того жуткого выражения, когда кажется, что королева подвергает своего супруга самым изощренным пыткам. При этом нос у короля был с легкой горбинкой, подбородок – не тяжелый, скорее, просто решительный. В общем, привлекательный мужчина, а на самом деле – жуткое чудовище. Нельзя не порадоваться тому, что он наконец мертв…

Из размышлений Вельмину выдрал стук распахнутых дверей: из зала начали выходить участники совещания. Они бурно о чем-то переговаривались, и Вельмина насчитала шесть мужчин. Кое-кто был в темно-зеленых военных мундирах. Последним выглянул высокий брюнет в нарочито простом камзоле.

– Ну что, кто-нибудь еще просил о приеме? – спросил он у гвардейца, и тот незамедлительно кивнул в сторону Вельмины.

– Да вот, ваша светлость, госпожа пришла.

Брюнет порывисто обернулся – а у Вельмины екнуло сердце. Она его узнала: это был тот самый мужчина, который приходил к ней в камеру. Все те же напомаженные волосы, широкое, рыхловатое лицо. Тонкие губы и черные глаза, глубоко посаженные, отчего казалось, что господин смотрит на всех с подозрительным прищуром.

– А! – сказал он, быстро оглядев Вельмину. – Это вы? Ну, проходите, я так и думал, что вы здесь появитесь. Но ожидал вас раньше.

Вельмина, чувствуя, что краснеет, торопливо поднялась с банкетки и просеменила к входу в зал. Выходит, сам наместник изволил ревизировать королевскую тюрьму. Наверное, он неплохой человек, если так ревностно отнесся к порученному ему делу?

– Прошу.  – Он сделал приглашающий жест, и Вельмина прошла мимо него в зал совещаний.

Здесь она тоже побывала однажды, и тогда в самом конце зала на возвышении стояло два королевских трона, застланных пурпурным бархатом. Теперь их убрали, а вместо этого посреди поставили большой овальный стол на гнутых ножках и стулья. Один стул все-таки чуть отличался от прочих высокой спинкой. Вероятно, стул наместника.

Вельмина вздрогнула, когда он тронул ее за локоть. И когда только подошел так близко?

– Я – Дэррин Ариньи, герцог Шервии и Метха, – представился он. Сделал паузу. – А вы, насколько мне известно, маркиза де Триоль, нынче вдова.

Вельмина молча кивнула. Вцепившись в свою сумочку, она просто не знала, что делать и что говорить. Ее смутило, что незнакомый мужчина фамильярно поглаживал ей руку, и совершенно было неясно, что последует – и что должно последовать с ее стороны. Но, скорее всего, сделалась она красной как вареный рак, потому что Ариньи усмехнулся и отошел от нее.

– Присаживайтесь, госпожа де Триоль. С моей стороны крайне невежливо заставлять даму стоять. Тем более что вам пришлось пережить немало.

Он отодвинул ей стул, и Вельмина послушно на него уселась. Почему-то в присутствии Ариньи она чувствовала себя жалкой и совершенно беззащитной – да, пожалуй, так оно и было…

Наместник и сам сел за стол напротив, сцепил вместе пальцы рук, а Вельмина про себя отметила, что пальцы у него толстые, бледные и поросшие черными волосками. Почему-то выглядело это отталкивающе.

– Итак, госпожа де Триоль, – начал он, – что вас привело ко мне? Подозреваю, что денежный вопрос, мм?

Растерявшись окончательно, Вельмина кивнула. Он все сразу угадал. А ей… ей сейчас придется просить, просто просить денег.

– Это так, господин Ариньи. – Она подняла взгляд и решила, что для большей убедительности будет смотреть наместнику прямо в лицо. Но сделать это оказалось не так-то просто: взгляд черных глаз буквально прожигал насквозь, и поэтому Вельмина стала смотреть просто сквозь Ариньи. – Наверняка вам уже известно, что муж мой был казнен как один из заговорщиков против короны, а все наши средства отчуждены в пользу короны.

– Но дом пока что ваш, – внезапно резко сказал Ариньи, – что вам еще нужно, госпожа де Триоль?

– Банковские счета мужа, – пискнула Вельмина. И, вспомнив про погром, смущенно забормотала: – Вы понимаете, когда пришли арестовывать мужа и меня… Там ведь… все переломали. Двери, мебель…

– Аривьенская корона вряд ли вернет все ваши средства, – оборвал ее Ариньи, – тем более что они уже наверняка смешались с теми средствами, которые принадлежали вашей королеве… и ее твари.

– Твари?

Надежда на возвращение денег таяла как снег на солнце.

– Дракону, – уточнил наместник, все так же сверля Вельмину взглядом.

– А король? Кто убил короля? – вдруг вспомнила она.

– Так дракон и был королем! А вы что, не знали?

Вельмина не нашлась, что и сказать. Это было новостью. Потрясающей, ошарашивающей новостью… Но, если поразмыслить, разве под силу простому человеку разрывать грудную клетку другому? Наверное, нет. И, наверное, все давно знали, что король и дракон – одно лицо, только она была слепа и глуха ко всему, а Кельвин не торопился поделиться.

– Королева была сильным алхимиком, – пояснил Ариньи, – ей удалось из человека сделать дракона. Мы, правда, до сих пор так и не разобрались, какой компонент служил катализатором обращения, но все это не так и важно. Дракон мертв. Его просто разорвало на куски от залпа наших орудий, и его плоть обратилась в пепел.

– Понятно, – прошептала Вельмина.

Очень медленно до нее все же дошло, что зря она послушалась Тавиллу, пришла просить денег. Ей никто их не вернет. В самом деле, с чего она вообразила, что наместник будет разыскивать средства де Триолей посреди королевских счетов? Что ж… В тайнике по-прежнему есть какие-то драгоценности. Если продать часть, то этого хватит, чтобы нанять кого-нибудь и отремонтировать дом, а еще хватит, чтобы сделать вклад и жить на проценты… Наверное, очень скромно жить. Но ей много и не нужно.

– Я подумаю над тем, что можно сделать с вашими счетами, – вдруг сказал Ариньи, – и подумаю, как можно помочь вам с ремонтом.

– Спасибо, – прошептала Вельмина, понимая, что краснеет еще сильнее.