1.Репетиция смерти

Майские праздники закончились. Гена осваивал заросший весенней травой, склон. Где-то громко зазвонил колокол. Гена выпрямился и прислушался:

– «Красиво звонит! Так мелодично и в то же время громко. Надо поехать в центральный собор на какой-нибудь праздник и позвонить в колокол самому. Может, правда астма пройдет. Да еще зуб этот противный вылечится? Хотя, так все болезни можно было бы вылечить. Интересно, а какой праздник сегодня, раз колокол звонит?» – Эти мысли, и звон колоколов отвлекли от работы и Гена пошел пытать по этому вопросу жену.

Жена в этом вопросе оказалась дремучая. Мало того, рядом с их жилищем никакого собора оказывается не было. Они вообще жили в промышленном районе. Гена задумался. Не над наличием церквей, а над тем, что Юлька этого звона вообще не слышала. Это было просто не возможно! Получается, что звонят колокола только ему. Или по нем? Хорошая работа прогоняет плохие мысли. Вот этим и решил заняться Гена.

4 мая обещали заморозки. Гена с Юлей решили жечь ночью костры. Строительная свалка, где обосновались они, почти не давала урожая. Но деревья были все в цвету и обещали отблагодарить фруктами за заботу. Да и как не помочь – живые ведь, вон какие почки налитые и кое-где уже распустились. Собрали днем сухие ветки, стружку, а сверху свежескошенную траву для дыма.

День почти прошел. Костры были готовы, и можно было поужинать, отдохнуть, ведь ночь должна быть нелегкой.

Гнать Юльку спать было бесполезно, все равно рядом будет крутиться. Стоит только ей удобно устроиться рядом, как у нее начинается воображариум:

– «Здесь мы закруглим стену, сделаем окошко на восток и будем встречать рассвет в любую погоду. А там лесенка, полочки, шкафчики, цветочки…»

Она сильно донимала его своими идеями, а он слушал ее как шум моря в тихий теплый день. Она, конечно, звала его помочь, особенно если шкаф, который ей хотелось переставить самостоятельно, почему-то падал. Его забавляли удивленные глазенки из-под шкафа или из-под груды кирпича. Нет бы подумать о технике безопасности или просто рассчитать свои силы, но куда там, азарт «делателя» затмевал все расчеты.

Сейчас она хлопотала у плиты и что-то щебетала. Кажется, про неудобный и слишком длинный участок, стройматериалы не там где надо бы. Волновалась, что Гена устал за день на работе, а ведь астма никуда нее делась. Предлагала поберечь себя, но как?

Генке не хотелось пить лекарства по пустякам, но все окружающее уже казалось, подернулось дымом от постоянной нехватки воздуха. Нужно поспать хоть часок.

– «Нарублю дров еще немного, чтоб хватило и посплю», – думал Гена, когда подошла Юлька, демонстративно подбоченясь и, напустив на себя грозный вид, пытаясь втиснуться в роль грозный жены.

– А ну-ка, лесоруб, иди быстренько ужинать. Костром больше, костром меньше – мне все равно. Вот мужем больше, мужем меньше – это уже другое дело. (Глупая шутка. Знать бы это тогда. Но что бы могло измениться?) Я тебя ночью голодного на себе, что ли между кострами носить буду?

Может, на кого-то грозный вид и подействовал бы адекватно, но Юльке не удавалось скрыть озорной блеск глаз. Хрупкая, с хвостиком светлых волос она казалась девочкой. Если бы не седина пережитого. И как это все втиснулось в такую недолгую жизнь?!

Гена все пытался понять, где она хранит этот задор и терпение. И как она может так, без оглядки, любить? Но спорить и, правда, не было смысла, даже в шутку, и он поплелся, усталый, к столу.

После ужина астма немного поутихла, напряжение спало и, как всегда после приступа, захотелось спать. И время позволяло, и Юлька тихонько сидела рядом что-то вязала. Все убаюкивало, и Гена заснул. Юлька выбралась потихоньку в сад раздувать костры. Дым охватил всю окрестность, опустился мягким покрывалом на сады внизу. От дыма слезились глаза, но думать об этом не хотелось. Дым разбудил Геннадия. Он вышел и, не успев стряхнуть с себя сон, тут же получил порцию крепкого дыма в лицо. Закашлялся, отдышался и принялся помогать жене. Юлька носилась от одного костра к другому с фанеркой для раздувания огня, и прибежала к тому месту, где сидел на полене Генка, веселая и пропахшая дымом. Собралась уже поделиться впечатлениями, когда увидела лицо мужа.

Гена уже даже не хрипел, он сипел, ссутулившись, жадно глотал воздух, как рыба на берегу. Было ли лицо серым, или еще каким – не видно. Да уже и не важно.

Юлька опрометью бросилась в дом за лекарствами. Но как в темноте его колоть? Пока Гена заталкивал в рот таблетки, она судорожно набирала в шприц лекарства. Укол Гена, казалось, не ощутил.

– «Лишь бы скорее подействовало» – металась в голове одна только мысль у Юльки. Руки дрожали. Мысли тоже.

– «В доме светло, но в такой позе его не дотащить». Нужно сделать массаж грудной клетки, может расслабится, и тогда волоком, потихоньку, упираясь ногами и руками в порог, стены, можно втащить в дом. Подальше от дыма.

Массаж немного помог, и Гена прохрипел:

– «Воды».

Идея дотащить была видимо не та. Ему нужен этот холод. И Юлька уже знала, что нужно снять рубашку и обтирать его холодной водой. Обдувать и делать массаж. Хорошо, что на улице уже «минус». Генке всегда жарко в таком состоянии.

Привычные манипуляции все равно не приносили уверенности, что сделано все возможное и сделано правильно. Знать, когда закончится приступ совершенно невозможно, объем легких у него от занятий спортом большой и это значит мученье не пятиминутное. И закончится ли?! Остается только верить. Верить и надеяться. А главное – любить. Когда любишь беззаветно, мысли о себе не мешают помогать в трудных ситуациях. А пока оставалось ждать, когда подействуют лекарства. Ведь приступ удушья был от усталости, нервотрепки с последним несостоявшимся клиентом и от дыма. И этот дым никуда не девался. Костры «работали» исправно как по закону подлости. (Кто интересно вывел этот закон?) Юля поняла, что ситуация совсем не стандартная и придется вызвать «скорую помощь».

Телефон был у сторожей на соседней базе. Но до него еще нужно добежать, а это значит оставить Гену. По крайней мере, его погрузят и вывезут отсюда. Организм мужа лекарства не принял, и к судорожному состоянию добавилась рвота лекарствами. Вместе с удушьем это жуткое зрелище. Ну и как его теперь оставить?

Перебирая в голове другие решения, Юлька решила отказаться от услуг ума. Она, как безумная в буквальном смысле, бросилась бежать к телефону.

Бежать приходилось под горку по плохой грунтовой дороге, потом через шоссе. Она падала, поднималась и, не успев еще распрямиться, бежала дальше. Ноги не успевали за ней и часто подводили.

Стучать в окно сторожки, она не боялась. Мысли остались там, возле мужа. Сторож вяло открыл калитку, когда увидел в окно женщину. Но сон слетел с него, когда в освещенный дверной проем вошла женщина с разбитыми коленками и ладонями, с прерывающимся от бега, свистящим дыханием. Он помог набрать номер «скорой». Телефон был с диском, и она никак не могла попасть на нужную цифру. Но даже будь он кнопочный – руки у нее тряслись, губы тоже и объяснить дежурному «скорой помощи» она едва смогла. Там, на том конце провода эмоции не учитываются и не влияют на скорость записи.

После звонка Юльку как ветром сдуло. Только на полу остались капли свежей крови, собравшиеся в лужицу возле телефона.

Вернувшись домой, она поняла, что Генке стало хуже.

Гена корчился на земле, мокрый и холодный. Жена судорожно пыталась облегчить его страдания, поливая водой, растирая грудь, обкладывая мокрыми полотенцами, чтобы сильнее охладить тело. Сознание Гены переживало тоже своеобразный спазм. Казалось, что закрываются все двери, не только двери в легкие, но и двери в этот мир. Всё съежилось в нем до нестерпимой боли, до жуткого отчаяния. И только Юлька, маленькая беспомощная Юлька не давала сознанию угаснуть, не давала совершить прыжок в спасительную беспредельность и оставить ее навсегда.

Когда Юля начала растирать грудь, руки, ноги закоченевшего мужа, он с трудом просипел:

– «Вот и все. Молись».

Для Гены воздух в легких стал невыносимо твердым, он горел в каждой клеточке измученного тела. Хотелось окунуться в ледяную воду, чтобы потушить эту топку. Как ни хватай ртом воздух извне, он не попадает внутрь – дверь закрыта. Это не цепи, не оковы, которые можно разорвать в предсмертной агонии, наполняющей неистовой силой, безмерным желанием жить. Это бестелесные руки смерти. Это адское пламя. И никакие обливания водой на морозе в этот раз не помогали. В груди хрипело, и если этот хрип вырывался наружу, то уносил с собой огненный воздух. Но и это не приносило облегчения, потому, что вместо него не попадал морозный воздух улицы. Вместо него приходили спазмы, сжимая тело в каменную глыбу.

Оставить ее опять на века, как это было раньше. А потом искать в этом огромном мире людей, живущих в суете, отрешенности от самой сути жизни. И он нашел в себе силы, собрал все крохи любви, задавленные жуткой болезнью в этот миг, чтобы выдавить из себя последнюю просьбу:

– «ЗОВИ!!»

Она поняла, что он уходит. По серым губам, по стекленеющему взгляду, по скованным мышцам всего тела. Безмерно-любимого тела, наполненного чудным бессмертным духом. Мысли о себе, покинутой и одинокой, возможно придут, но это будет позже, не сейчас. А лучше бы и никогда. Их души нашли друг друга здесь и соединились светом того знания, что не разделит их нигде.

Когда так мучается любимый, ни одна мысль о себе не мешает жить его проблемой. И только его слова, едва слышные, едва понятные, но наполненные такой неистовой силой, отрезвили ее, остановили и заставили задуматься:

– « Кого звать?»

Он завалился на нее неожиданно, и обмяк. Она начала его тормошить, бить по щекам. А он как-то податливо распластался на замерзшей земле, и широко открытые глаза были обращены к звездному небу. Он не дышал. Его тело становилось землей этого мира. И она на коленях, сидя рядом, с любимым человеком дико закричала:

– «Люди! Где вы? Помогите! Хоть кто-нибудь! Умоляю!» Она кричала недолго, но голос быстро охрип и безответно повис в тишине. Какие могут быть люди в этой дали! Кто еще может жить на отрезанном от цивилизации клочке земли?!

Как-то вдруг рассыпались все постулаты веры, заученные фразы, имена. Она на миг растерялась и замерла. Из памяти всплыло имя Архангела Михаила. Именно его помощь нужна в первую очередь, именно он поможет обрести здравомыслие в критический момент. Потом, обретя какую-то твердость и уверенность, она произнесла имя Матери Марии. Эти имена так часто произносились, что не заставили Юлю напрягать память в миг решающей ситуации, хотя собраться с мыслями в такой момент мало кому удается.

Слова наполнились образами, увиденными на иконах, на картинах. Она встала с колен, оставив лежать на земле съеженный комочек тела своего мужа, и, продолжая разгибаться во весь рост, выкрикивала в темноту имена святых и ангелов каким-то незнакомым самой себе твердым голосом.

Тьма вокруг казалась вязкой и густой. Вся ситуация, в которой оказались эти двое, была одновременно тягучей и стремительной, глухой от отчаяния и беспомощности. Мрак ночи окутывал так плотно, что ощущение погребального савана разрывало сознание на части, растаскивая последние силы, просачиваясь в бездонную тьму ночи. А зов к созданиям Света, казалось, проваливался в вату, окутавшую все вокруг, и казался напрасным.

Дым угасших костров смешался с туманом и отгородил эту сцену борьбы со смертью от всего остального мира. Но он же и придал черноте серый цвет, ослабив ее гнет. И Юля, обращаясь к небу и глядя в него, почувствовала неясный звон внутри. То ли это был отзвук ее голоса, потерявшегося в пустоте, утонувшего в ней самой, то ли звенело все вокруг от ее голоса. Она замерла и прислушалась к себе, к миру вокруг, к воздуху.

Да, воздух стал прозрачнее. Она сама стала прозрачнее, сбросив с себя отчаяние борьбы с этой тупой безжалостной болезнью мужа. Кольцо окружило место этого события так незаметно плавно, что только диск звездного неба прямо над головой свидетельствовал о том, что это произошло. До самых звезд высились лучезарные фигуры людей, окруживших освященное молитвой место. Тишина звенела торжественно и величаво. Она вручила бесценную душу в руки Архангелу Михаилу, Матери Марии, которую она всегда побаивалась звать или обращаться к ней.

Позвать можно многих, но может быть достаточно и этих могущественных покровителей человечества? Сомнения всегда были спутниками Юли, прорвались они и в этот миг через завесу отчаяния. Отчаяния, толкающего обращаться к кому угодно, лишь бы получить помощь. Но, когда она воочию увидела это величественное зрелище, то сомнения рассеялись. Со стороны это казалось столбом света, уходящим в бескрайнее небо. Сейчас Юля была внутри этого света, наполненного чистым воздухом. Наверху – звездное небо, а вокруг него туман и легкий дым, у ее ног лежал муж. Он не дышал, не сжимался в комок. Он, казалось, слился с ледяной землей, распластавшись на ней, обратив лицо к небу.

Собаки притихли и только почему-то слегка постанывали. Они не выли, не скулили, а просто тихо лежали на земле за пределами этого круга так, как если бы сверху их придавили аж до слабого стона. Но не кто-то злой и чужой, а добрый и любимый.

Эта величественная картина отвлекла Юлю от мужа, но когда она снова посмотрела на него… на его тело… Может, она мало молилась? И «там» ее плохо слышали. Пришли, посмотрели и ушли. И как смирение пришла на память молитва:

«Господи, дай мне душевный покой, чтобы принимать то, что не могу изменить,

мужество изменять то, что могу и мудрость всегда отличать одно от другого».

Она обреченно и уже спокойно оставила Гену. Настолько спокойно, что могла рассудительно подумать о том, какие вещи, документы нужны, когда его будет забирать «скорая», констатируя смерть. Она встала и пошла в дом. Никто ей не поможет. «Скорая» потребует документы независимо от ее состояния. И она пошла переодеваться и собирать документы. Спешить больше некуда. Время ее не интересовало. Ум принял бразды правления и диктовал, что нужно взять, что надеть, ведь на улице мороз. Мужу вещи не нужны уже. Денег на такси все равно не было. Куда его повезут – неважно. От ближней больницы можно дойти домой часа за полтора. От центральной – за шесть часов. Нужно только смыть кровь с коленей и рук, чтобы не беспокоить медперсонал.

– «Почему-то долго нет «скорой», – подумала только теперь Юлька. А может ей так только кажется? Но решила позвонить еще раз.

Сторож не мог уже задремать и, не сразу узнав Юльку, все же впустил опять. Видимо, она очень изменилась за короткое время. И он уже не мог сказать, какая она напугала его больше – та или нынешняя. Она спокойно набрала номер и спросила, сколько еще нужно ждать. Оказалось бригада «скорой» просто не знала, что улица, указанная в вызове, гораздо длинней: они просто не доехали и вернулись. Пришлось объяснить еще раз. И еще раз попросить сторожа встретить машину, чтобы спокойно пойти домой.

Все это время Гена лежал в спортивных брюках на мерзлой земле, у входа в дом. Юля попыталась подложить под него покрывало, но тело было тяжелым и не гнулось. Было жутко, и она села рядом. Уже светила луна, и мрачная громада дома без единого огонька с недостроенными стенами с половиной крыши, казалось, нависала и давила. Она увидела вдруг этот дом совершенно иначе. Он уже не был воплощением их идей и надежд. Теперь он казался упреком в том, что они не смогли рассчитать свои силы и возможности. Сама она его не закончит.

Строить она может, но кто заработает на стройку? И еще она боится деревообрабатывающего станка и сварочного аппарата. Да и зачем он ей? Но оставить его как не родившегося ребенка на полпути, когда все планы и мечты умрут вместе с мужем? Она думала, как похоронит его. Он просил сжечь. На крематорий денег нет. Может клиенты, очень уважающие мужа, скинутся? А может получить свидетельство о смерти, собрать доски на стройке и сделать костер возле этого дурацкого дома? Ведь, если в жизни ее любимый, что называется, «горел» и на работе и в домашних делах, то и после смерти его не должно коснуться мерзкое тление.