Котя.

– Боишься? – спросил папа.

Котя тряхнул головой в ушастой вязаной шапочке и глянул на папу как можно беззаботнее:

– Ничего я не боюсь, па. Просто отдыхаю.

Котя сидел на голубеньких санках-ледянках на краю крутого снежного спуска.

Папа, замотанный длинным шарфом по самые уши, стоял за его спиной.

А внизу виднелся замёрзший пруд.

Коте казалось, что пруд этот, в котором весной они с мамой пускали кораблики, сбегая по травяному склону наперегонки, теперь далеко-далеко, точно на дне глубоченной пропасти. И лететь вниз с ледяной горки очень страшно.

Нет, раньше, когда он съезжал вместе с папой, всё было хорошо, просто чудесно! Котя сам упрашивал папу: «Пошли на прудик кататься! Пошли, па! Ну пожалуйста!» Папа усаживался на санки-ледянки, Котя мигом устраивался у него на коленях – и они со свистом летели вниз. У папы – волосы дыбом, ветер обжигает уши! Здорово, весело, хочется ещё и ещё!

Большие папины руки в мохнатых рукавицах крепко держали сына, и Котя ничего не боялся. А теперь…

Теперь папа решил, что Коте пора научиться съезжать самому.

– Боишься? – опять спросил папа. – Не бойся, Кот, это только в первый раз как будто страшно, а потом – за уши не оттащишь! Вот увидишь. Ну давай, быстро! Р-раз – и уже внизу!

Рядом, оглушительно визжа, летели вниз мальчики и девочки. Одни отважно съезжали сами, другие – вместе со старшими.

В сторонке, под большой заснеженной берёзой, стояла старушка с чёрной сумкой и наблюдала за счастливыми ребятишками.

Надвигался вечер.

Снег, который совсем недавно был белым-белым, словно Котина зимняя курточка, теперь стал голубым, как санки-ледянки – и делался всё синее и синее. В окнах загорались разноцветные огоньки – точно на новогодней ёлке, которая всё ещё стояла у Коти дома, на тумбочке. Только Котина ёлка была маленькая, папе до плеча. А эта заснеженная ёлка большая-пребольшая – размером с целый городок…

– Давай, Кот, – повторил папа, – а потом сразу побежим домой, а то нам с мамой ещё заниматься надо, у нас в институте экзамен с утра. И я голодный, как сто драконов!

Котя глянул на папу, набрал полную грудь воздуху, закрыл глаза – и не двинулся с места.

– Хочешь, я тебя столкну?

Папа наклонился к санкам, но Котя крепко упёрся ладошками в лёд:

– Не-е-ет! Не надо, нет! Я сам! Я… я потом.

– Трусишка, – усмехнулся папа. – Смотри, Константин: сейчас не соберёшься – в другой раз труднее будет. Ну, едешь?

– Не еду, – расхныкался Котя, утирая нос обросшей ледяными крупинками мохнатой варежкой, – не хочу! Я устал.

– Ну и ну! Ни за что не поверю, что это мой сын. У меня, лучшего в институте пловца и футболиста, не может быть такого сына-растяпы! Не, мне подменили сына, точно! – папа удивлённо развёл руками. – Мой Кот – он смелый, он решительный. Не Кот, а настоящий тигр! А это – зайчишка-трусишка какой-то… Нет, мы так не договаривались: такой сын-бояка мне совсем не нужен.

Папа повернулся к всхлипывающему Коте своей широкой спиной, словно в самом деле не хотел иметь с ним ничего общего. А когда искоса глянул назад через плечо, сына на месте не увидел.

«Ура! Сработало! – обрадовался папа. – Молодец мой Кот!»

Он подбежал к краю спуска, чтобы сверху помахать маленькому смельчаку. Но на ледяном пруду Коти почему-то не оказалось.

Папа посмотрел по сторонам, потом скользнул вниз по склону, стал озираться, бегать, расспрашивать детей и взрослых. О пятилетнем мальчике в белой курточке никто ничего не знал…

Котин папа вертел головой в полной растерянности.

А по высокому берегу неторопливо уходила старушка в длинном пальто.

Старушка жевала пирожок.

И в руке у неё была сумка.

Чёрная-чёрная.

Клубничная Варвара.

Варвара тяжело плюхнулась на кухонную табуретку, придвинулась к столу, налила в чашку кипятку из блестящего красного чайника и положила сразу пять ложечек сахара. Потом добавила ещё одну, потом, минутку подумав – ещё две. Затем она окунула в этот сладкий сироп пакетик клубничного чая на ниточке и стала крутить его, сначала – влево, потом – вправо: в чайной чашке, весело разрисованной цветками земляники и румяными ягодками, образовался маленький водоворот.

Чай сделался приятного красно-рыжего цвета.

Варвара втянула носом любимый клубничный запах и облизнулась.

Она с детства обожала клубнику – клубничное варенье и клубничный джем, клубничный йогурт и клубничный торт. Она мылась только земляничным мылом, густо мазала свои пухлые щёки земляничным кремом, а губы – вкусной земляничной помадой

Клубника-земляника красовались на огромном Варварином халате, на её варежках, на каждом носовом платке. И даже на потёртых тапках-шлёпанцах, когда-то подаренных старшей сестрой, всё ещё виднелись две старательно вышитые шёлковые клубничины.

В предвкушении славного чаепития, Варвара скинула шлёпанцы и потёрла друг о дружку свои толстые пятки. Потом отломила квадратик клубничной шоколадки – и затолкала его в рот. А потом, мыча от удовольствия, подхватила ложкой большой кусок соблазнительного клубничного желе…

И тут позвонили в дверь.

Варвара подскочила на табуретке – и красное желе в её ложке задрожало, точно живое.

От злости Варвара и сама стала краснющей, как это желе.

Она в сердцах бросила ложку на блюдечко, хлебнула из чашки, нашаривая ногами тапки, – и пошлёпала в прихожую.

– Ни днём ни ночью покоя нет! – басила Варвара, отпирая замок. – Бегай и бегай, Варвара Кирилловна, открывай всем, кому только приспичит!

Она слегка приоткрыла дверь. С виноватым лицом в квартиру протиснулась сгорбленная старушка. Старушка была в сереньком пальто, в меховой шляпочке и с большой чёрной сумкой в руках.

– Что, опять скажешь «ключи забыла»? – недовольно гаркнула Варвара.

– Прости, Варя, – грустно улыбнулась старушка, – старая я наверно стала, всё теперь забываю…

– Не старая ты, а бестолковая! Скоро и голову свою дырявую где-нибудь позабудешь! – ухмыльнулась Варвара. – Да не велика потеря: от твоей головы всё равно толку нуль. Прямо удивительно, Женька, что мы с тобой родные сёстры: вот я всего на чуток тебя младше, а в голове – полный порядок. И ключи у меня всегда на месте.

– Да-да, – закивала старушка Женька, – ты у нас молодчина, Варя!

– То-то! – Варвара повернулась и ушлёпала в кухню, где её дожидался остывающий чай.

А старушка Женька вздохнула, аккуратно поставила чёрную сумку на полочку возле зеркала, повесила серенькое пальто на крючок – и ушла в свою комнату.

– Ага, ключи будто бы она забыла, пустая голова, – ворчала Варвара, громко жуя и причмокивая, – так я ей и поверила! Врёт, врёт, ясное дело – врёт. Она и в детстве приврать любила. Это она нарочно всё затеяла, чтобы мне помешать: знает, что я в это время всегда чай пью. А у самой-то ключи в кармане лежат! Точно!

Заплывшие Варварины глазки полыхнули мстительным огнём:

– А я вот сейчас пойду и проверю!

Она ринулась в прихожую.

Но в кармане Женькиного пальто шуршали одни лишь семечки, которыми непутёвая сестра вечно подкармливала птиц. Ключей там не оказалось.

Тогда взгляд Варвары упал на чёрную сумку.

– А-а-а! Так они же у неё в сумке! Ну держись ты у меня, врушка-Женька…

Варвара схватила сумку и щёлкнула потускневшим замочком. Сумка раскрылась – и в лицо Варваре пахну́ло знакомыми, давно забытыми запахами: старой крашеной кожей, пудрой, корицей, лекарствами. И слабенько, еле-еле – любимыми мамиными духами.

Ведь это была мамина сумка – Жене она досталась по наследству. Вернее, после маминой смерти Варвара сама отдала сумку старшей сестре. А себе Варвара тогда забрала бабушкин ларчик с украшениями, серебряные ложки и вилки, затканный розами ковёр, две старинные картины в золочёных рамах, три фарфоровых сервиза – чайный, кофейный и обеденный, хрусталь, каракулевую шубу… Ну не Женьке же было всё это отдавать, с её-то дырявой головой? Она быстро бы всё раздарила налево-направо, всё наследство родительское по ветру пустила.

А сумка…

Перед смертью мама просила, чтобы дочки жили дружно и всё имущество поделили поровну. А сумку свою она завещала Варваре. Так и сказала: «Хорошенько храни мою сумочку, дочка Варя! Она всегда будет оберегать тебя». И прибавила: «Эх, Варя-Варя, горе ты моё! И как ты только без меня жить на свете будешь? Ума не приложу…»

Как-как? Да очень даже распрекрасно! Лучше бы мама о Женьке своей безалаберной беспокоилась, о её дырявой голове.

Нет, не нужна была Варваре мамина обшарпанная сумка.

А вот Женьке такое барахло – в самый раз.

Варвара презрительно фыркнула, заглядывая в сумку – и испуганно отпрянула.

Там, внутри… там…

Несчастная Ирка.

Во вторник с самого утра по городку поползли страшные слухи: стали пропадать маленькие дети. Об этом с охами, вздохами и ужасающими подробностями рассказывали друг дружке соседки на лестницах, эту новость обсуждали пассажиры в автобусах и покупатели в очередях.

Воспитательницы детских садов шептались по углам, делая страшные глаза. Родители не пускали детей гулять одних, возле школ дежурили перепуганные бабушки и дедушки. Горожане спорили.

– За детей требуют выкуп! – утверждали одни.

– Нет – дети просто исчезают бесследно! – возражали другие.

– Детей похищают преступники!

– Нет, инопланетяне!

– Детей увозит жуткая длинная машина с красными стёклами!

– Нет – их уносит страшная и чёрная летающая тарелка!

Ирка второй день не находила себе места. С того самого мгновения, как пропал Васенька, она уже не могла спокойно сидеть ни дома, ни в школе, ни у подруг. И после уроков сразу отправилась бродить по дворам и улочкам, разыскивая хоть какие-нибудь следы младшего братика.

Никто так и не поверил ей, что Васенька исчез сам – вдруг, в одну секундочку! Сначала родители требовали, чтобы Ирка честно призналась, где и как оставила маленького брата без присмотра; потом взъерошенный милицейский следователь в квадратных очках долго объяснял ей, что, если она скажет всю правду, ничего не утаивая, это очень поможет следствию – и возможно, даже спасёт Васеньке жизнь.

И она снова и снова говорила всем чистую правду, но ей никто не верил.

Мама всё время плакала, а рассерженный папа с дочкой уже почти не разговаривал.

Расстроенная Ирка несколько раз забегала в милицию, чтобы узнать новости. Но следователь всё время был занят. В конце концов, ожидая у дверей в милицейском коридоре, она познакомилась с молоденькой мамой пропавшей девочки Лили и долговязым папой пропавшего мальчика Кости. Сначала все трое сидели молча, думая о своём, страшно расстроенные, потом случайно разговорились – и тут выяснилось, что маленькие Лиля и Костя исчезли точно так же, как Васенька – сразу, в один миг!

Торопясь, перебивая друг друга, они вновь и вновь рассказывали свои печальные истории, в которые никто из окружающих не хотел верить. И, несмотря на украдкой набегающие слёзы, радовались, что так удачно встретились в этот день.

Вспоминая о случившемся, Ирка громко всхлипывала:

– Он исчез за одну минуточку, мой братик! Просто испарился: раз – и нету! И никто мне не верит, представляете? И никому ничего не доказать. Я же была совсем одна! Там во дворе, как нарочно, совсем-совсем никого не было! Нет, правда одна старенькая бабушка мимо проходила…

– Бабушка? Какая бабушка? – вдруг заёрзал на стуле Котин папа, нервно теребя концы длинного полосатого шарфа. – Случайно, не в старинном таком пальто?

– Да, в пальто, – кивнула Ирка, – в старинном! И в сером, кажется…

– И… и сумка у неё ещё была? – затрясла кудряшками Лилина мама. – Кошмарная, немодная такая, с ржавым-прержавым замком?

– Да! Да! Сумка! – дружно, в один голос закричали Ирка и Котин папа. – Чёрная сумка!

Они переглянулись – и ринулись в кабинет следователя.

Подозрительную старушку с чёрной сумкой немедленно начали искать…

В сумке.

Варвара отпрянула: в сумке было что-то маленькое и живое.

И оно там было не одно.

Это «неизвестно что» мигом шмыгнуло по углам, когда любопытная Варвара засунула в сумку свой клубнично-красный, распаренный горячим чаем нос.

«Может, мыши? – брезгливо поёжилась Варвара. – Просто мыши развелись от грязи. Сумка старая, помойная, а у такой безголовой неряхи, как наша Женька, не то что мыши – пауки и червяки могут в сумке завестись!»

Она вновь осторожненько заглянула внутрь: живность попряталась, никого видно не было. Но пошарить внутри Варвара не решилась: мышей она боялась. Вдруг ни за что ни про что возьмут – да и тяпнут за палец?

Она защёлкнула на сумке замок, подошла к дверям сестриной комнаты, прислушалась. Тихо у Женьки: наверно, опять какую-нибудь ерунду из картона клеит или книжки свои глупые читает. Прямо как маленькая.

Зажав сумку под мышкой, любопытная Варвара на цыпочках прокралась к себе, заперла дверь. Потом огляделась, схватила мамину корзинку для рукоделия, в которой – сама не зная зачем – уже много лет копила блестящие розовые баночки из-под клубничного крема. Она высыпала баночки на диван, потом осторожно приоткрыла Женькину сумку, быстро перевернула – и вытряхнула в корзинку всё её содержимое.

У корзинки была крепкая крышка с запором, и Варвара уже собиралась захлопнуть её, чтобы живность из старой сумки не разбежалась по всей комнате, но тут…

Тут она заметила, что никакие это не мыши.

Среди фантиков, липких клочков фольги, грязных носовых платков и комканых автобусных билетов сидели, испуганно вертя головами, крошечные человечки.

– Карлики! – вскричала Варвара – но тут же зажала себе рот: сестра не должна была догадываться, что Варвара раскрыла её тайну.

– Вы кто, недоростки? Гномы? Гоблины? – строго спросила она у человечков. – Или домовые?

Человечки запищали, замахали ручонками. Но что именно они говорили, Варвара не понимала. Она прижала ухо к самой корзинке – и тогда отчётливо услышала:

– Мы – простые нормальные дети, тётенька-великан!

– Во-первых, я вам не тётенька. Я госпожа Варвара. А во-вторых, простые нормальные дети не сидят в сумках, – решительно возразила Варвара. – Простые нормальные дети не пищат, как комары! И они никогда и ни за что не позволяют себе быть такими возмутительно мелкими!

Но коротышки продолжали уверять, что они обычные дети.

Варвара достала из ящика письменного стола большую дедушкину лупу в серебряной оправе и сквозь увеличительное стекло всмотрелась в писклявую живность. К большому Варвариному удивлению, это и правда были типичные уличные дети: мальчишка в зимнем комбинезоне с карманами, девчонка в пушистой шубке и ещё один ушастый мальчишка в белой курточке – плакса, по всему видать.

Этот третий тёр глаза, ныл и просился домой, к маме.

Варвару аж передёрнуло от отвращения: детей она терпеть не могла. Особенно плакс.

– Хм… Безобразие! И кто вам позволил быть такими писклявыми? И кто вам позволил влезть в чужую сумку? – выспрашивала у коротышек Варвара. – Кто?!

Этого странные малюсенькие дети и сами не знали…

Волшебный домик.

Васенька хорошо помнил, как показал вреднющей сестре Ирке язык. И как поднёс ко рту свою любимую ореховую конфету.

Но вот как он оказался вдруг в непроглядной темноте, Васенька не помнил.

Сначала Васенька подумал, что это свет выключили. Потом удивился: на улице свет от солнца, это любой пятилетний мальчик знает. Даже когда снег идёт, даже когда на небе облака – всё равно от солнца светло. А солнце – оно высоко, оно в космосе. Нельзя же взять – и выключить солнце? Даже с самолёта, даже из ракеты. Папа говорит, что солнце очень большое и состоит из сплошного огня: никакой дождь, никакой ливень его погасить не может!

Тогда умница-Васенька догадался: раз совсем темно – значит, он больше не на улице.

Только никак не мог понять, куда же попал.

Васенька потрогал руками пол – пол был странный: мягкий и тряпочный. Потом он нащупал такие же мягкие стенки. А потом пожалел, что забыл дома зажигалку с голубым фонариком: папа отдал её Васеньке, когда огонь в зажигалке весь кончился. Зато фонарик светил просто отлично! Эх, была бы она сейчас тут…

Р-раз! – и зажигалка оказалась у Васеньки в руке.

Яркий лучик осветил странную узенькую комнату: пол и стены были обтянуты старой шёлковой тканью, кое-где ещё блескучей, кое-где – затёртой до дыр. Вокруг на полу валялся разный мусор: бумажки, скомканные тряпки и какие-то странные округлые деревяшки, похожие на скорлупу больших-пребольших орехов.

Но таких великанских орехов на свете не бывает же?!

Орехи Васенька очень любил. Правда, самые обычные, маленькие. Особенно – молоденькие, обросшие снаружи нежным зелёным пушком: те, у которых ядрышко внутри ещё сочное. Прошлым летом он собирал такие – вместе со своим папой, на даче, в самом настоящем диком лесном орешнике.

Васенька подумал о лете, о лесе – и ему сразу захотелось орешков. Так всегда бывает: вспомнишь что-нибудь – и тебе сразу же этого хочется.

И вот что удивительно: во рту у Васеньки мигом очутилось вкусное ореховое ядрышко!

Потом второе, третье… Только жуй да глотай.

– Хватит! Больше не хочу! – промычал наконец Васенька.

И орехи послушно исчезли.

– Ух ты, – прошептал Васенька, – значит, тут меня слушаются? Интересно, тут только орешки и фонарики раздают? А если… а если… А если захотеть сразу целый торт?

Торт появился: большой-пребольшой, весь в кремовых розах. И ложка сбоку воткнута – ешь не хочу!

Васенька поковырял пальцем шов на тряпичной стенке и вставил туда фонарик, чтобы было светло. Потом деловито взял ложку, отправил в рот большой кусок торта, потянулся за другим.

И тут рядом возникла ниоткуда чужая девочка.

– Ты что здесь делаешь, мальчик? – озираясь, спросила девочка.

– Торт ем, – облизнувшись, невозмутимо ответил Васенька.

– Ой! И я хочу тортика! – воскликнула девочка.

И в её руке мигом оказалась ложка.