2

Чёрт ушёл на третий день, когда проголодался – большую часть страхов ребяток я подъела первой, – и понял, что в этот Дом забредают редко. Люди проходили мимо, и часто. Но либо не смотрели, привыкнув к заброшке и её мрачным пустым окнам, либо просто поглядывали косо, с интересом, либо останавливались, смотрели, фотографировали, но заходить не спешили. Люди из последней категории наверняка думали, что впереди у них вся жизнь, что ещё успеют и полазить по заброшке, и встретиться с мертвецами и духами дома-коммуны.

 Дом так звали, потому что его возвели в честь Парижской коммуны. Тут и правда раньше была коммуналка, на самом деле случались смерти, действительно не было воды, туалета и отопления, и люди разжигали огонь прямо в маленьких квартирках, отчего дом прозвали Чайником, когда он разом выпускал дым. И по сути, я должна всё это помнить. Раз привязана к этому дому, раз меня тянет к нему, значит, я тут и жила, а не только умерла, так? Но я ничего не помнила. А все основные истории о доме услышала, как раз от тех, кто искал острых ощущений на развалившихся лестницах, в пустых и покоцанных комнатах, на заросшей травой и деревьями и местами отсутствующей крыше, которая манила подростков больше всего.

Встряхнувшись, я выбралась из тряпок и надела сапоги, поджимая пальцы на куриных лапах: больно, но это была необходимость, чтобы выходить в мир людей. Жить в заброшке возможно, но надо как-то питаться. А люди сами по себе редко решали забрести ко мне в гости. Вот и приходилось скитаться по району, тихонько и незаметно нашёптывать человекам в уши об интересном и загадочном заброшенном доме, в котором можно пощекотать нервишки.

На пороге я замерла: с этими ребятами и чёртом, который отвлёк, я забыла, что ко мне пришли какие-то воспоминания, когда подростки испугались. Интересно, почему именно сейчас? И картинки были такими тусклыми и прозрачными, что я даже не верила в их правдивость. Может, показалось? Или это было не моё? Но я ощущала всё так, словно сама там находилась. Ещё и эта маленькая девочка… Но ладно, как-нибудь потом подумаем. Надо было идти на охоту.

Было лето, было жарко и солнечно. Вязаная кофта совсем не грела, но сильно привлекала внимание прохожих. Как и высокие, чуть ниже колена юношеские сапоги, которые я давненько стащила у какого-то паренька: он в одиночку зашёл в Дом и хлопнулся в обморок прямо на первом этаже – и как они такие додумываются заходить в места, где им страшно до одури? Благо джинсовая юбка прикрывала колени, которые уже были жёлтые и чешуйчатые, а то люди смотрели бы на меня с… хм, страхом?

Становиться невидимой я не хотела, чтобы не тратить попусту силы: ещё неизвестно, когда еда попадётся в капкан.

Для начала я решила прогуляться до Лопатинского сада, по которому бродило много семей. Пугать детей было легче: дохнул холодом – они задрожали от предчувствия, ущипнул за бочок – они испуганно озираются, укусил за пяточку – они уже визжат. И страхи детей всегда ярче, единого цвета, насыщенней. Но таких детей не пускают в заброшки. Поэтому приходилось довольствоваться большими детьми – подростками, которые наперекор взрослым зайдут в самую страшную и запретную дверь.

Сад дышал и жил. Сад был настолько активным, что раздражал до трясучки. Зло глянув на довольную семейку из папы, мамы и двух ребятишек, которые кормили овсяной крупой уток возле пруда, я, недовольно топая, пошла дальше. Искать одиночек матерей или отцов, и чтобы ребёнок был один – если их уже двое, то и бояться они начинают меньше, хоть и делают вид, что это не так.

Как назло, одиночки никак не попадались. Сад кишел детьми и их родителями, но все были при делах. Никто не отходил в отдалённые уголки. Хотя, даже там было тьма народу. И как люди не устают друг от друга.

Не найдя детишек, я решила, что пора искать подростков и нашёптывать, и зазывать, и увлекать пока есть силы.

– Делать нечего, – ныла какая-то девчонка лет пятнадцати наверняка подруге. Они сидели на лавочке в полукруглом проёме крепостной стены и еле видно сияли красноватым. Став от них неподалёку, я приготовилась. – Даже сходить некуда.

Заброшка.

– М-да, точняк, – ответила вторая. Нахмурилась, будто задумалась. – Мы уже всё облазили…

Чайник.

– Слушай, – проговорила первая, тряхнув головой. Осмотревшись и не заметив на себе ничьего внимания, я продолжила подслушивать: – может опять в Чайник слазим?

 «Опять?» – я усмехнулась. Уже и не помнила этих девочек. Совсем перестала запоминать людей, что забегали. Да и зачем, они слишком быстро менялись. Хоть я и замечала некоторые сходства с приходящими подростками раньше и спустя десятки лет: наверняка это были дети тех, кто наведывался ранее.

– Да ну, – отмахнулась вторая, и я напряглась. Какой «да ну»! А есть кто мне принесёт? – Там было не так страшно, как рассказывали. И везде эти битые кирпичи, да тупые граффити.

– Хм, да, – поникла первая. Да что б их!.. – Но мы днём ходили, может, в этот раз вечером залезем? Или вообще ночью.

Хотелось подбежать и расцеловать девочек за то, что они нашли решение моей проблемы. Теперь главное, чтобы девочки не соскочили. Люди переменчивы и пугливы: могут опасаться даже мыслей. Но я верила в первую девочку, которая с энтузиазмом приосанилась.

Что ж, мои золотые, теперь я просто обязана приготовить для вас первоклассный аттракцион, который не забудет никто из нас.

На радостях я решила побаловать себя сладкой ватой. Вкуса и насыщения я не чувствовала, но она интересно таяла во рту и имела смешную пушистость, напоминая скопившийся свежевыпавший крупный снег.

Возле лотка не было покупателей. Продавщица читала книгу и чему-то оттуда усмехалась.

– Здрасьте, сладкую вату, пожалуйста, – выпалила я, пристально глядя на продавщицу. Привлекала внимание, завораживала, притупляла.

Продавщица неторопливо подняла глаза. Посмотрела вначале мне на голову – и что им каждый раз не нравятся мои волосы? Потом перевела взгляд на кофту – пора уже менять одежду, а то с этими тряпками, на которые смотрят чаще, чем мне в глаза, я разучусь заморачивать людей. Медленно встала и, презрительно-удивлённо выгнув брови, скривила губы, увидев цветастый платок, который был у меня на поясе вместо ремня, и сапоги.

Женщина, смотри в глаза, пока нас никто не потревожил! Недовольно топнув ногой, я раздражённо выдохнула. Продавщица, наконец, встретилась со мной взглядом. Застыла. Чуть расслабилась.

– Пятьдесят рублей, – проговорила она вяло.

Протянув ей лист каштана, я почувствовала совсем лёгкие девчачий и мальчишеский страхи недалеко от меня, которые приближались. Но решила не прерывать процесс, подумав, что успею.

Продавщица взяла лист и начала медленно собирать белую сладкую вату на палочку. Не переставая смотреть на бедовую головушку продавщицы, я думала, что позже она будет мучиться головной болью, смотреть на лист и не понимать, как так вышло.

– Держите, – продавщица даже немного улыбнулась.

– Спасибо, – торопливо ответила я и развернулась уходить: у меня было пару минут до того, как действие морока начнёт ослабевать. Но я в кого-то врезалась, – дыхание перехватило от запаха полыни.

– Ой, прости, подкрался, что ты и не заметила, – проговорил парень, отлепляя от своей чёрной футболки лоскутки сладкой ваты, которая впечаталась в него так же, как и я.

Это был тот самый. Чёрт, да? Вокруг него почти не чувствовался повседневный страх, который сопровождал каждого человека. И именно от него несло полынью. Да так, что я не сразу заметила девчонку рядом с ним. Ту самую, которая рыжая и храбрая. Вдохнув, я хотела уловить её жёлтость, но в нос опять пробралась полынь, и я непроизвольно фыркнула.

– Видишь, Слав, – нахмурилась девчонка. – Никому не нравятся твои новые духи.

– А что я сделаю, – пожал он плечами, глянув на неё. – Это бабка опрыскивает меня, когда я к ней прихожу.

Бочком я попробовала их обойти. Оборачиваться на продавщицу было страшно. Мало ли уже всё, и она там стоит вся такая недовольная и готовая меня обвинить в воровстве. Выделяться хотелось меньше всего.

– Слушай, – вдруг спохватилась девчонка, осмотрев меня. – А я тебя знаю, ты живёшь где-то здесь недалеко, да?

Замерев, я раскрыла рот. Она меня запомнила? Мы раньше встречались? Где она меня видела? Как много она знает?

– П-почти, – просипела я. И с каких пор люди стали такими внимательными? Чёрт смотрел то на меня, то на девчонку. Слушал. Спохватившись, я продолжила: – Вообще я живу далеко. И мне уже пора.

– Ты же ходишь мимо Вознесенского собора, разве нет? Просто я там недалеко живу, видела тебя пару раз в том районе.

Ошарашенно я кивнула. Девчонка была не только храброй, но и напористой. И заприметила меня. Теперь придётся быть ещё более внимательной и долго сохранять невидимость, выбираясь из Дома. Неудобно.

– Да-а, – протянула я. Услышав позади себя болезненный, но тихий стон, я спохватилась: – Но мне, правда, пора.

Торопливо обогнув ребят, я чуть ли не бегом бросилась из парка. Подальше от детей, подальше от разоблачения, подальше от людей в принципе.

– Постой, – окликнул меня голос девчонки. Её лёгкий страх опять приблизился. – Пошли вместе, я как раз домой иду.

– А где мальчик? – оглянулась я.

– Славка? – девочка тоже оглянулась, будто сама потеряла его. – Домой пошёл. Навязался меня проводить, а я так не хотела этого. Настроения что-то нет. Прости, что я теперь навязалась к тебе.

– Да ничего, – я удивлённо моргнула. Откуда она взялась такая открытая и необычная. И интересная. Любопытство, которое я уже давно не чувствовала так явно, трепыхнулось, потянулось к желтоватому, почти прозрачному страху.

Сколько себя помнила, я всегда видела людские страхи. Только спустя время я поняла, откуда это еле различимое, но постоянное свечение у людей, которое невозможно было ни впитать, ни игнорировать: люди каждое мгновение в своей жизни боялись смерти. Но, видимо, сами не осознавали этого, раз оно в спокойствии не разрасталось, но и не пропадало.

– Меня Лиза зовут, – продолжила моя новая… хм, хотя у меня и старых-то нет. Просто моя знакомая. Необычно. – А тебя?

– Эм… Ки… ра, – запнулась я.

– Эм-ки-ра? – Лиза покосилась на меня, вопросительно подняв бровь.

Мы обогнали пожилую пару с разных сторон, что дало мне время на подумать и собраться, и я ответила:

– Нет, просто Кира, – предварительно проверив наличие морока на зубах, я попыталась улыбнуться, но чувствовала, что вышло криво. Но Лиза всё равно улыбнулась в ответ, хоть и показалось, что глаза её удивлённо расширились. Она мельком глянула на сладкую вату. – Хочешь? – предложив ей белое облако, спросила я.

– Да-а-а, – выдохнула Лиза с благоговением и потянулась к вате. – Мама не разрешает есть сладкое. Говорит, что у нас нет лишних денег на стоматолога, поэтому я должна питаться правильно, не болеть, не ломаться. Ну и вести себя хорошо, чтобы не попасть в передряги.

Лиза положила оторванный клочок сладкой ваты в рот, и тихонько застонала. В её стоне было столько блаженства, что даже у меня во рту появился привкус сладости, хоть я его давно и не ощущала. С удивлением поводив во рту языком, я уточнила:

– Тебе нельзя есть сладкое, но ты ешь?

– Как и все, – пожала плечами Лиза и опять взяла вату. – Всё запретное становится ещё слаще. И я говорю не только о сладком в принципе. Но я не увлекаюсь. Просто иногда очень уж хочется вкусненького… Если ты понимаешь, о чём я.

Лиза с каким-то непонятным мне намёком склонила голову, и я деловито закивала, будто поддерживая её. Хотя я и не представляла, о чём вообще речь.

– Ты откуда? В каком районе живёшь? – не унималась Лиза.

– В Ленинском, – просто ответила я и замолчала. Нечистая не может врать, а рассказывать всё я уж точно не собиралась.

– Всё же недалеко от собора, да? Говорила же, что видела тебя, – усмехнулась Лиза, облизывая длинные и тонкие пальцы. Продолжила: – На самом деле я тоже возле собора живу. На Конёнкова. Ты наверняка знаешь, где это. – Кивнув в ответ, я напряглась: улица была очень близко с Домом. Очень. И хотелось верить, что Лиза не видела меня прямо возле него. Или заходящей туда. – Дом от бабушки достался. Мама хотела его продать, но бабушка в завещании указала, что дом она дарит мне. И теперь до моего восемнадцатилетия мы живём там, где нет водопровода, нормального туалета и стабильного отопления. А денег, опять же нет, чтобы просто взять переехать обратно…

Непроизвольно я вздрогнула: как похоже по описанию на Дом из прошлого.

– То есть ты не местная? Вы откуда-то приехали? – спросила я и шикнула на любопытство: тихо, зачем нам эта девчонка? Хотя… Если она пригласит меня в дом. Если она хоть немного доверится мне… Давненько я не проделывала подобного, но попробовать подружиться можно было бы.

– Мы жили в Подмосковье. Два года назад оставили съёмную квартиру и переехали сюда, присматривать за бабушкой.

– Но теперь бабушка умерла, – чуть слышно проговорила я, нахмурившись: и зачем люди ставят своих родных в такие неловкие положения. Наверняка бабушка Лизы видела, что им неудобно жить в этом доме.

– Да, умерла, – эхом отозвалась Лиза и опустила взгляд в землю. Плечи её поникли, она сама стала такой серой, грустной, и только желтоватый страх загорелся ярче, окутывая Лизу светом. – Три месяца назад.

Теперь понятно, почему Лиза не заглядывала в Дом раньше.

– Не расстраивайся. Это ведь естественно, – тихонько ответила я. – Без смерти люди не будут ценить жизнь. Они вообще перестанут ценить то, что имеют.

– Это-то понятно, – мотнула головой Лиза. Рыжина полыхнула на солнце огнём. – Просто бабушка болела и под конец мучилась. Жалко её. Было. Да и сейчас жалко, что уж там. Она уже встать не могла с кровати, но всё рассказывала про детство, про прошлое, про сестру и дедушку, и про войну. И она много плакала.

У меня по спине побежали мурашки. То ли от истории, то ли от грустного голоса Лизы, то ли от мучений человека в целом. Почему смерть не может просто забрать его, не заставляя переживать… такое.

Мимо собора мы шли молча. Словно тема смерти обязывала почтить её.

– Грустно, но такова природа вещей, – Лиза остановилась на повороте на её улицу. – Тебе куда?

– Мне? – я заозиралась, словно забыла, куда идти. Или просто не хотела. Хотя к Дому уже тянуло, звало. Там спокойно, прохладно и приятно пахнет бетонной крошкой. Повертев липкую палочку от сладкой ваты в руках, я вновь посмотрела на Лизу: джинсовая куртка, под которой была белая футболка, и светлые джинсы. Она выглядела не так, как приходила в Дом. Там она была более жёсткой и в тёмной одежде. А сейчас передо мной была как будто мягкая Лиза. Неопределившаяся.

– Слушай, пошли ко мне в гости? – наверно, она заметила моё замешательство и нежелание куда-то идти. Которое я так усиленно показывала, да. Но… ох, мне ещё надо успеть подготовиться к приходу гостей!.. Ну ничего, успеется. Давно меня не приглашали и не пускали домой. Ой как давно.

– Пошли, – непроизвольно в голос пробралось благоговение. Да что ж такое-то!

– Тогда за мной, – улыбнулась Лиза и махнула рукой, зовя идти следом.