Глава 4

Они зашли в прихожую, загроможденную шкафами и тумбочками. Элиза помнила ее другой: просторной, радующей глаз обоями под кирпич, зеркалом во весь рост в золоченой раме, торшером в стиле уличного ретрофонаря. Торшер давно сломался, зеркало разбилось, обои выцвели, вздулись на швах – их никто не собирался переклеивать, и так сойдет.

– Сколько же тут живет человек? – спросила Ленка, протиснувшись между двумя габаритными пеналами. В каждом из них хранилось по полному комплекту рыболовного и охотничьего обмундирования. Они принадлежали дяде Паше, обитателю самой маленькой комнаты, в которой он держал лодку, мотор, палатку и много чего еще.

– Шестеро, включая меня, – ответила Элиза. – В бывшей детской – отставной военный дядя Паша. Рыбак и охотник. Он на Истре жил в доме. Дети его оттуда вытурили, когда землю там стали скупать по бешеной цене. Сейчас на месте его дома какой-то элитный комплекс таунхаусов. А дядя Паша тут. Купили ему дети комнату, да записали на себя. Чтоб не продал ее и не уехал в деревню. Им еще наследство его получать, – рассказывала Богема, ведя подругу к себе. – А в гостиной семья Бобковых: бабушка, мама, папа, сын. Они первыми въехали. Тогда еще ребенка не было, его только вынашивали. Я продавала комнату одинокой женщине средних лет, бабушке то есть. А она покупала квартиру целиком. Для себя и сына с супругой. Очень ей хотелось в центре жить. Две квартиры в Зеленограде продали, еще заняли…

– Стой, я не поняла, – перебила ее Ленка, они к этому моменту дошли до двери в комнату хозяйки. Ту же, что и когда-то, но уже с замком. – Они покупали квартиру целиком?

– Думали, что да. Но обманули их.

– А тебя?

– Тоже. Но я в деньгах не потеряла. За сколько продавала комнату, столько и заплатили. Правда, вместо одного соседа получила сразу трех, а вскоре четвертый, орущий, появился. Но меня хотя бы не кинули на бабки.

– Представляю, какая у вас обстановочка в доме, – сочувственно проговорила Ленка.

– Сейчас уже нормальная. Первое время войны были. – Она отперла замок, толкнула дверь. – Бобковы считали, что я в сговоре с риелторами, и вредили мне. Я детскую продала, чтобы с ними одной в квартире не оставаться. В этот раз не прогадала. Дядя Паша хороший мужик, навел порядок. И проблем с ним никаких. Он либо в комнате у себя, либо на охоте-рыбалке. А с гирляндами сушащейся плотвы да опаленными утиными тушками на балконе я легко мирюсь. Тем более рыбкой и дичью он меня с радостью угощает.

Они зашли в кабинет, где время будто замерло. В нем мебель осталась на тех же местах, что и при дедушке. Книги, картины, портьеры, проигрыватель, ковер – она все сохранила. Как и рояль, на котором сама в подростковом возрасте накорябала матерное слово из трех букв. Единственное, что поменяла Элиза, это разложила диван и застелила его бельем, превратив в полноценное спальное место. Да и за дубовым столом она не работала, а ела. И сейчас он был в беспорядке. Элиза забыла о том, что не убрала за собой посуду, что скопила за сутки. Она кинулась к столу, стала собирать тарелки с остатками засохшей еды, чашки с разводами, скомканную туалетную бумагу, использованную вместо салфеток. Стопку спрятала в руке, а пустую бутылку задвинула ногой глубоко в угол.

Элиза пыталась завязать. И, как ей казалось, она двигалась в правильном направлении. Резкий отказ от алкоголя ей не помогал. Воздержание длилось неделю максимум. Потом она срывалась и выпивала сразу несколько бутылок. Сейчас она покупала поллитровку, делила ее на два дня. Терпела до обеда. Иногда до ужина. Чувствовала себя прекрасно. Вроде и не пьяная, но и не трезвая. Элиза надеялась, что со временем станет пить все меньше, пока не выйдет в ноль.

Сегодня она собою гордилась. Когда они с Ленкой пришли в «Спар», подруга предложила купить пива или алкогольный коктейль. Поняла, что эти напитки для нее привычнее, чем чай или ряженка. Но Элиза отказалась и попросила лимонаду. Потом, когда ждала Ленку, вернувшуюся в «Валькирию», на лавке в сквере, два мужичка-провинциала с бутылкой колы, хорошо разбавленной виски, приглашали составить компанию. Богема духом дрогнула, но опять устояла. И вот сейчас время ужина, а она трезва как стеклышко. И намерена оставаться в этом состоянии.

Она начала пить в тринадцать. Не баловаться, как ее лучшие подружки, а бухать. Воровала у папки водку, чтобы ему меньше досталось. Сначала выливала ее в раковину, потом – себе в рот. В двадцать один попала в больницу с отравлением. Отца же не довезли, скончался в «Скорой». Элиза после этого на два года завязала. Она восстановилась в институте, нашла работу и мужчину, которого всей душой полюбила. Познакомились в метро. Вместе выходили из вагона, он спросил, как дойти до Пушкинской площади. Элиза проводила его. И погуляла немного с милым парнем с Урала, что приехал в Москву в командировку, оставила номер телефона.

Вновь встретились уже на следующий день. Опять гуляли, вечером пили чай у нее дома. Уралец не стал скрывать, что женат. Он сказал, если это смущает, я уйду, и мы больше не увидимся. Элиза попросила его остаться.

Начались отношения на расстоянии. Милые, романтичные, по-своему прекрасные на первом этапе. Никакой бытовухи, только звонки, электронные письма, запоминающиеся встречи. Любимый бывал в Москве раз в полтора-два месяца. Приезжал на несколько дней и все свободное от рабочих моментов время проводил с Элизой. Она всегда готовилась к встрече. Придумывала сценарии и ее самой, и их последующего досуга. Подкапливала денег, чтобы хорошо угостить своего милого, подарочек купить. Он принимал это как должное. Все провинциалы считают, что москвичам деньги с неба падают. Элиза не разубеждала. Да и как это делать, живя в трешке на Тверской?

Через пятнадцать месяцев уралец ушел от жены, уволился с работы и переехал к Элизе. Бросил все ради нее. Так он это преподнес. Но оказалось, его выгнали отовсюду. Он был, как и Богема, алкоголиком в завязке. Они встретились в момент, когда их периоды трезвости совпали. И пили вместе чай да морс. Но Элизин избранник сорвался, его понесло, да так, что за месяц скатился в синее болото. Туда же и ее затащил, переехав. Стали бухать вместе, делать ставки в онлайн-казино, занимать, вляпываться в неприятности. Во всех своих бедах мужчина винил Элизу. Если б не встретилась она ему, жил бы себе спокойно. Все у него было: дом, семья, работа. Но влюбился, дурак, начал разрываться и не смог с собою совладать.

– Приворожила ты меня, что ли, ведьма косоглазая? – пьяно кричал он в лицо Элизе. А потом и хлестал ее по щекам трясущейся, но сильной рукой.

Год вместе прожили. Точку в отношениях поставил уралец. Сказал: если с тобой останусь, сдохну. Ты тянешь меня на дно синего болота. Вернусь к себе домой. Если получится, воссоединюсь с семьей, нет, заведу новую.

– А как же я? – спросила Элиза дрожащим голосом. – Без тебя?

– Не пропадешь.

– Я бросила учебу, лишилась работы, мы с тобой вместе в долги влезли…

– Сдай комнату, чтобы покрыть их. Тебе повезло родиться не просто в столице, в самом ее центре. Когда мои бабка с дедом вкалывали на заводе ради отдельной комнаты в общаге – твои жировали.

И ушел, чтобы больше не вернуться. Элиза пыталась связаться с ним, найти через соцсети, но не вышло. Чтобы расплатиться с долгами (старыми и новыми – они появились, когда Элиза заливала горе), пришлось продать комнату. Ей и на жизнь осталось. Пьяную, а иногда и веселую. Правда, поводов для радости находилось все меньше. Алкоголь стал обычным топливом, без которого Богема не могла функционировать.

– Элка, ты, если бухнуть хочешь, не стесняйся, – услышала она далекий голос. Он вырвал ее из воспоминаний о прошлом. – Вижу же, как тебя потряхивает.

Элиза глянула на подругу. Та смотрела без осуждения – с сочувствием.

– Нет, я бросаю, – мотнула головой Богема.

– Если денег нет, скажи, я дам.

– Ты уже днем предлагала. Я отказалась. Зачем еще раз искушать?

– Прости. – Она подошла, отобрала у нее собранную посуду, вернула ее на стол вместе с зажатой в кулаке стопкой, а потом крепко обняла. Элиза напряглась сначала, но через несколько секунд обмякла в объятиях подруги и судорожно всхлипнула. – Я чертовски рада тебя видеть, Богема. – Ленкины руки были такими теплыми, как у воображаемой мамы. Настоящая была с дочкой холодна и редко ее касалась. – Все у нас будет хорошо! Мы справимся.

– Я так скучала по тебе, Ленка, – прохныкала Элиза и уткнулась лицом в ее плечо. – По остальным тоже… Но по тебе особенно.

– И я.

Они стояли, обнявшись, около минуты. Пока Ленка не сказала:

– Я хочу пи́сать.

Богема засмеялась.

– Где туалет, ты знаешь.

– Да, пойду.

– А я пока тут приберусь немного.

Когда Ленка вышла из комнаты, Элиза вытащила бутылку из-под стола и закатила ее под диван. Там уже несколько скопилось. Потом взяла грязную посуду, отнесла ее в кухню. Там Бобковы всей семьей ужинали. Богема пожелала им приятного аппетита.

– Твоя очередь мыть ванную, – вместо «спасибо» сказала бабка.

– Я помню.

– Не похоже. Второй день вода не уходит, забита твоими волосами.

– Почему именно моими?

– Ты, как кошка, линяешь. Кругом твоя рыже-седая шерсть. Неужто не видишь, как мало у тебя на голове осталось волос?

– Мама, хватит, – одернул женщину сын. И уже Элизе: – В ванной бардак. В ней еще позавчера нужно было убраться. И унитаз в туалете почистить. Мы и так две недели дежурим. Вам с дядей Пашей по одной достается.

– А вас и больше, – услышала Элиза за спиной голос подруги. – Так что все по-честному.

– Вы кто вообще такая? – взбеленилась бабушка. Она сегодня была в дурном расположении духа, это очевидно.

– Ваша будущая соседка. С мужем развелась, съезжать с его хаты надо, а некуда. Подруга согласилась приютить.

– Квартира не резиновая!

– Понимаю. Поэтому с собой возьму только двух котов, а песиков оставлю мужу.

– У внука аллергия.

– Придется купить побольше супрастина.

Элиза стала сдавать назад, подталкивая подругу к выходу. Незачем лишний раз с соседями цапаться. Тем более они правы. Она не убралась, совсем забыла. Голова была другим занята! Но и волосами сток не забивала, потому что ванную не принимала, а ополаскивалась в отдельном тазике. Два раза в месяц Элиза ходила в общественную баню, где смывала с себя грязь до тех пор, пока тело не скрипело от чистоты. Она с детства любила баню. Дед брал ее с собой иногда и отправлял в женское отделение под присмотром какой-нибудь доброй тетечки. Илья Райский был заядлым банщиком. Покупал веники, отвар травяной делал. А после парной сидел с мужиками в буфете, пил чай с шиповником, квас, иногда пиво. Элиза находилась рядом, дула газировку.

По квартире разнеслась трель домофона.

Элиза пошла открывать дверь. Она знала, что это к ней.

– Здравствуйте, мне б хозяйку увидеть, – обратилась к Богеме Мара.

– Заходите, милости просим.

Та перешагнула через порог, стала разуваться и замерла в наклоне.

– Это ж ты, Богема?

– Ага.

– Фига се, тебя жизнь потрепала. Бухаешь или колешься?

– Ты оказалась не такой дипломатичной, как Ленка.

– Ты и с ней виделась?

– Я тут, – вышла из-за пенала с охотничьим обмундированием та.

– Привет, Ленка, – улыбнулась старой подруге Мара. Она очень изменилась за ту половину жизни, что они не виделись. Всем было по четырнадцать-пятнадцать, сейчас двадцать девять – тридцать. Были девчонками, стали женщинами. Хотя Мара больше на молодого человека походила, а она, Элиза, на старушку. К ней иногда обращались «бабуля». А Ленка расцвела. И мнение Богемы подтвердилось: – Шикарно выглядишь, мать! Такая фитоняшка…

– Она тренер в крутом спортклубе, – сообщила Элиза и повела подруг к себе.

Семья Бобковых наблюдала за их передвижениями настороженно. У Элизы не бывало гостей, а тут сразу две дамочки заявились. Да наглые такие!

Оказавшись в комнате, Мара поморщилась.

– Ты чего помещение не проветриваешь, мать? – спросила она и сделала шаг к окну.

– Ой, не трогай. Тут все на соплях. – Элиза отогнала ее и осторожно приоткрыла фрамугу. – И чем у меня пахнет? Я не чувствую…

– Пылью. – Хорошо, что ею. Богема уж думала, стойким перегаром. А ведь она так гордилась тем, что научилась справляться со своим пороком. Не победила его, но обуздала. – Тащи таз с водой, тряпки, чистящее средство. Я тебе тут порядок наведу.

– Мар, не надо.

– Надо. Ты знаешь, как я отношусь к бардаку.

О да, она знала. Когда Маринка жила на даче Элизы, заброшенной, ветхой, то буквально ее вылизала. Все пересушила, выбила, отмыла, отчистила, даже покрасила окна, отыскав в подвале давно забытую олифу и скипидар.

– Но нам поговорить нужно…

– Ничего, за работой у меня рот и уши будут свободными. Тащи все!

Пришлось подчиниться. Средства для уборки стояли в кладовке. Она была небольшой, и обитатели квартиры договорились не захламлять ее личными вещами. Особенно теми, что пахнут рыбой или могут поранить – сын Бобковых туда засунул свои коньки, и они свалились на дядю Пашу, ладно, только поцарапали.

Через пару минут Элиза вернулась к себе. А там уже Мара развела бурную деятельность. Она нашла пылесос, который мгновенно перегревался и отключался, каким-то образом его разобрала и стала чистить.

– Так засрать хорошую вещь, – причитала она. – Настоящий японский пылесос. Таких давным-давно не делают.

– Он отжил свое.

– Не выдумывай. Просто забиты фильтры, и мотор перегревается. Дай тряпку.

– Мар, ты специально время тянешь? – подала голос Ленка, что сидела в кресле с какой-то книгой. – Чтобы отсрочить разговор?

– Да, – коротко ответила та и принялась яростно тереть внутренности пылесоса. – Но порядок навести тоже надо. А еще Богеме волосы покрасить, ходит как кикимора…

– Могу сбегать за краской, – сказала Ленка, захлопнув книгу.

– Девочки, нам всем грозит опасность! – вскричала Элиза. – Мы можем поплатиться за общий грех в скором времени… Так какая разница, какими мы умрем? Седыми или крашеными?

Она подошла к Маре и вырвала из ее рук трубку пылесоса.

– Кто-то знает, что мы натворили пятнадцать лет назад! – уже тихо, но яростно проговорила Богема, уставившись ей в лицо своими разноцветными глазами. – И он сделает все, чтоб мы за это поплатились!

– Этого не может быть. Та тайна похоронена.

– Да? А что ты скажешь на это? – И достала из кармана почерневшую цепочку с кулоном. Увидев его, Мара вздрогнула, а Ленка вскрикнула. Бурый Мишка. Симпатичный щекастый, в пояске с пятью кольцами. Символ Олимпиады-80 в Москве. – Узнаете?

Такой был у человека, которого они четырнадцать лет назад закопали в землю. Глубоко-глубоко…

– Мало ли таких, – пожала плечами Ленка.

– Таких – да. – И перевернула кулон, а на обратной стороне царапина в форме молнии. Ее нанесла на металл их подруга консервной крышкой. Целилась в горло, но олимпийский мишка послужил щитом… Временным!

– Где ты его взяла? – спросила Мара, потянувшись к кулону, но тут же отдернув руку.

– Нашла в почтовом ящике. А до этого фотографии. Ленке я уже их показывала. Теперь ты смотри. – И бросила на пол два снимка.

На одном они своей компанией, на втором – ныне мертвый человек, на шее которого болталась цепочка с олимпийским мишкой. Первое фото было у них у всех, но они избавились от каждого экземпляра, второе видели и тоже изничтожили. И вот оба перед ними. И они проткнуты. На групповом у каждой девочки выколоты глаза и пронзены сердца. А на портрете – прорезь в форме молнии в районе шеи.

Изучив снимки, Мара встала, взяла ведро и направилась к столу, чтобы начать уборку с него. Элиза с поверхности даже крошки не смахнула.

– Я не верю в то, что прошлое восстало из могилы, – проговорила Ленка и зачем-то тоже схватила тряпку. – Мы же не в кино. Помните, мы смотрели «Я знаю, что вы сделали прошлым летом»? И ржали над сюжетом. Только не говорите мне, что мы попали в такой же ужастик!

– В какой-то другой, Ленка, – вздохнула Богема. – Пусть и с похожим сценарием.

– Нет, какая-то херня…

– Согласна, – закивала Мара и бросилась к стеллажу, чтоб протереть пыль там.

– Я так же говорила себе, – поджала губы Элиза. – Списывала все на «белочку». Все, думаю, пришла! Протрезвела, а фотографии никуда не делись. Стало страшно.

– Когда это было?

– Точно не скажу. В запое была, говорю же. – Она решила отбросить вуаль и предстать перед подругами во всей своей «красе». – Протрезвела неделю назад. Тогда же стало страшно. Начала ограничивать себя в алкоголе, чтобы соображать более или менее здраво, но и не сходить с ума от страха. А вчера нашла в почтовом ящике кулон. И тут поняла, это не херня! Прошлое восстало из могилы! Теперь мы все умрем…

– Тихо, тихо, – бросилась к ней Ленка и стала гладить по голове.

– Я же тут всю жизнь живу, вот мне это и подкидывают. А вас найти трудно. Хотя я смогла…

– До нас не дошла очередь? – предположила Мара. До нее доперло наконец, что у них не просто проблемы – беда. – Или именно тебя хотят свести с ума?

– Сердца на фото проткнуты у всех нас, – напомнила Ленка. – И кому потребовалось доводить до психушки Элизу?

– Соседям, например. Если она с собой покончит, они смогут выкупить ее комнату.

– Они хотели, – встрепенулась Богема.

– Но мало предложили?

– Да, но я и задорого не продам. Это мое родовое гнездо. Я никуда не уеду из этой квартиры. Сейчас я понимаю, какой была дурой. Профукала почти все…

– Не вини себя.

– А я виню! Ладно бы, совсем была молодой. Или пьяной. Так нет, двадцать два года, почти двадцать три, трезвая, не глупая, но дала себя охмурить!

– Ты же говорила, что тебя риелторы кинули, – встряла Ленка.

– Не они. Мужик! Из-за него я в долги влезла. А когда бросил меня, опустил ниже плинтуса. Кто-то сильнее становится после ударов судьбы, а я превращаюсь в кашу… В моем случае в водку. Вся в отца. Когда дед умер, он же мог какие-то права на его произведения получить. Выбить льготы. Хотя бы приличный памятник поставить на могилу, пусть и спустя несколько лет. Но ему было проще упиваться, жаловаться на судьбу и ничего не делать. И вот она я, истинная дочь своего отца!

Богема оттолкнула Ленку и выбежала из комнаты.

Ей нужно было успокоить нервы, чтобы не рассказать ВСЕЙ правды.

Пока она не готова.