Аня переехала в квартиру Элеоноры Георгиевны спустя две недели. Она хотела выждать положенные полгода, но адвокат Моисеев, он же Давид, он же Адонис, он же Аполлон Бельведерский, заверил ее, что ждать совсем не обязательно и она смело может вселяться – проблем не будет. Анна послушалась и, собрав свои немногочисленные пожитки, съехала со старой квартиры.

И вот теперь она стояла посреди бабулиной комнаты, сжимая в одной руке чемодан с вещами, а другой поддерживая чахлый фикус, единственное растение, выжившее в ее коммуналке. Стояла и не знала, с чего начать обустройство. Вот вроде бы и пришел ее звездный час, но радости почему-то не было…

«Для начала надо разложить вещи, – решила Аня. – Или сперва надо убраться? А может, перво-наперво помыть окна… Нет, окна мыть рано – еще только начало марта»… От растерянности Аня чуть не заплакала, но вовремя взяла себя в руки и, поставив фикус на широкий подоконник, пошла в ванную за половой тряпкой. Первое, что надо сделать, – это вымыть пол, хотя бы для того, чтобы меловой трафарет в прихожей больше не напоминал о трагедии, второе – вытряхнуть дорожки и покрывала, третье – начистить унитаз с раковинами, а уж потом разбирать вещи.

Когда полы были вымыты, дорожки пахли талым снегом (Аня выбивала их на снегу), а унитаз сверкал, Анюта взялась за свой чемодан.

Из старой квартиры она забрала только свою одежду, постельное белье, фотографии, цветок и скатерть, все остальное выкинула на помойку (кроме шкафа, его она просто задвинула в угол комнаты), так как тот хлам, что ей достался в наследство от матери, годился только для растопки печи. Конечно, в бабулиной квартире мебель тоже ветхая, но хотя бы чистая и без плесени. В недалеком же будущем Аня планировала приобрести кухонный гарнитур и телевизор, тех денег, которые она выручила за сдачу своей комнатенки в наем, должно хватить на первый взнос. Да, на ее хибару еще кто-то позарился! С ума сойти! Какое счастье, что есть люди из кавказских республик, которые готовы платить за аренду даже таких убогих жилищ, как Анина комнатушка.

Потом можно будет диван купить. И новый холодильник – лишь бы жильцы не отказались от ее халупы и исправно за нее платили. Но для начала необходимо сделать ремонт.

– Я все здесь переделаю! – возбужденно шептала Аня, деловито выбрасывая из чемодана свои вещи. – Поклею веселые розовые обои. Двери выкрашу белоснежной краской! Повешу на окна цветастые занавески! И заведу кота!

Кстати, надо спросить у Петра-Аполлона, можно ли делать ремонт в квартире, которой еще формально не владеешь – хороший повод для звонка…

Аня обхватила руками стопку простыней, намереваясь положить их в шкаф, но не донесла – уронила (от возбуждения ее потряхивало). Собрав с пола белье, она засунула его на пустующую полку и собралась уже захлопнуть дверцу шкафа, когда увидела в одном из ящиков стопку фотографий. Отряхнув руки, она бережно взяла снимки. Поднесла их к свету и с интересом стала разглядывать.

На первой фотографии была изображена красивая молодая женщина с волнистыми белокурыми волосами. Женщина была так хороша, что Аня даже подумала, будто это какая-то артистка советского кино, но, перевернув фотографию, прочитала: «Лина. Москва. 1950». Так это Элеонора Георгиевна? Вот это да! Оказывается, в молодости она была не просто привлекательна, а ослепительно хороша. Теперь понятно, в кого пошла эта злючка Фрося…

На следующих снимках тоже была Лина, запечатленная в разные годы своей жизни. На всех она удивительно хорошо смотрелась. Ей шли все прически, будь то гаврош, начес, бабетта или каре. И все мужчины. Рядом с Линой постоянно фотографировались какие-то дядьки, не исключено, что мужья или любовники, и все они, абсолютно разные, одинаково выгодно оттеняли ее безупречную красоту. Одного из кавалеров Аня даже узнала, это был тот старик с розой, что приходил на кладбище, только на фотографии он был лет на сорок моложе, сущий пацан, но очень симпатичный.

Пересмотрев всю стопку, Аня отложила одну из фотографий, на ней Элеонора была изображена в полный рост. В длинном платье, с высокой прической и сверкающим колье на шее, она была похожа на принцессу. Или Снежную королеву – такая же безупречная, такая же холодная и одинокая… Аня не стала убирать эту фотографию вместе с другими в шкаф, она поставила ее на столик, дав себе задание купить для нее красивую рамочку.

Аня вернулась к шкафу, распахнула створки одежного отделения. Оно оказалось полупустым: заняты были только три вешалки. На них болтались сильно поношенные платьица из ситца, две полушерстяные кофтенки, зимнее пальто и старый-престарый плащ фасона макинтош. Все это барахлишко Аня сняла с вешалок и сложила в два бумажных пакета, чтобы выбросить на помойку – такое даже благотворительная организация не возьмет, уж очень оно ветхое.

Оттащив пакеты в прихожую, Аня вернулась к шкафу, раскрыла антресоли. Они были пусты, только в одном ящике нашлось два старых полиэтиленовых пакета, связанных друг с другом за оторванные ручки. Аня достала их, развязала, один положила на стол, второй тряхнула за дно. На пол, блестящей струйкой, стек кусок атласа нежно-голубого цвета. Девушка подняла его, развернула. В ее руках оказалось платье необычного фасона: длинное, узкое, с рукавами-крыльями и глубоким, чуть ли не до пояса, вырезом. На спине имелся целый ряд маленьких перламутровых пуговок, по подолу шла вышивка, а на талии болтался широкий, более темный, чем само платье, кушак. Наверное, в этом туалете Элеонора Георгиевна Новицкая ходила на приемы. К нему бы туфельки на тонком каблучке, чулочки со стрелками, а к поясу приколот букетик фиалок…

Тут Аня вспомнила про второй пакет, развернула его. В нем оказались туфельки с тонкими каблучками, именно такие, о каких она подумала: изящные синие босоножки с закрытым носиком, изготовленные из нежнейшей, похожей на атлас кожи. Аня примерила их, но выяснилось, что у Элеоноры Георгиевны была ножка Золушки, размера тридцать пятого, не больше, не то что у нее самой: полный тридцать девятый, а зимой, на носок, сороковой…

А вот платье подошло – Аня натянула его свободно, только пуговицы застегнуть не смогла, неудобно самой. Элеоноре наверняка кто-то из домочадцев застегивал, уж очень маленькими оказались петельки. Но Аня решила проблему при помощи кушака, обернула его дважды вокруг талии, подчеркнув тем самым… (хм-м!) фигуру.

Вырядившись в чужой туалет, она подошла к мутному от времени зеркалу, посмотрела на свое отражение. Выглядела она смешно. Как ряженая обезьянка из цирка. Роскошный наряд не делал ее красивее, наоборот, подчеркивал убогость. На голубом фоне ее кожа казалась чересчур бледной, а волосы не шли ни в какое сравнение с атласом: он блестящий, струящийся, они тусклые, висящие сосульками вдоль худого лица…

Аня скосила глаза на фотографию Элеоноры. Похоже, на ней она именно в этом платье: та же линия кроя, то же декольте, тот же пояс, но никаких фиалок в качестве украшения, только драгоценности. Одна вещь, а как по-разному смотрится…

Аня встала так же, как Элеонора: плечо вперед, одна рука согнута в локте, ладонь на талии, вторая спокойно лежит на бедре, голова чуть повернута вбок и вверх. Получилось похоже, только как она шею ни вытягивала, горделивого вида не добилась. Не было между Аней и Линой ничего общего – ее даже дешевой копией не назовешь, карикатура! – разве что уши одинаковые. Но вот они как раз Элеонору не красили: маленькие, плотно прижатые к голове, а мочки торчат, как бы завиваются вовнутрь. Аня своих ушей немного стыдилась, а Новицкая, видно, нет, раз выставляла их напоказ…

Аня бросила последний взгляд на дешевую копию шедевра, то есть на свое отражение, и стала раздеваться. Сняв платье, она не кинула его в пакет, а водрузила на вешалку и убрала в шкаф. Туфельки поставила под ним, аккуратно, носик к носику. Закрыв дверку шкафа, она решила попить чаю.

Для этого прошла в кухню, где поставила на электроплитку чайник, и занялась поисками заварки. Аня знала, что бабуля любила покупать чай про запас, поэтому была уверена, что, порывшись в подвесном шкафчике, найдет пачку «Ахмата» (плохого чая Элеонора не признавала). Как и ожидалось, чай нашелся. Осталось взять чашку. Но, к удивлению Ани, чашек в доме не было ни одной. Имелись только стаканы с подстаканниками. Ну что ж, попьем из стакана, хотя из чашки, по Аниному мнению, прихлебывать чай гораздо удобнее.

Пока вода закипала, Аня взялась разглядывать подстаканники – уж больно любопытные узоры на них были выбиты. Она еще раньше, когда они с бабой Линой чаевничали, заметила их необычность, но рассмотреть получше у нее как-то не получалось. Аня поскребла ногтем круглый бок одного из подстаканников, они все были какие-то темные, будто грязные, но оказалось, что серый налет – это не грязь, а что-то другое… Если бы Аня не была уверена, что они сделаны из нержавейки, то сказала бы, что подстаканники окислились… Хм… Чем же это оттереть? Тут Аня наткнулась взглядом на пузырек нашатыря, позабытый врачами «Скорой помощи»: может, им попробовать? Она слышала, что серебро чистят нашатырем, вдруг и подстаканники отчистятся?

Накапав на ватку небольшое количество спирта, Аня начала тереть. Как же она удивилась, когда выяснилось, что серый налет очень даже быстро сходит. Буквально через пять минут подстаканник сверкал так, что Аня зажмурилась. Оказалось, что он не однородно-серебристый, в центре узора, сотканного из переплетенных между собой листьев, имеется цветок из желтого металла. Это было очень красиво!

Аня перевернула подстаканник, чтобы протереть его дно, и с удивлением обнаружила на нем буквы «Апексимов» и цифры «1846» и «98». Неужели 1846 это год изготовления? Тогда что такое 98? Проба? Но Аня только знала 985 для серебра и 585 для золота. Однако до революции драгметаллы могли клеймить по-другому, так что все может быть…

Отставив подстаканник в сторону, Аня распахнула дверцы шкафчика и начала вытаскивать из него все имеющиеся там столовые приборы. Так, ложки, вилки – эти явно копеечные; сахарница, на ней даже цена стоит «3-50»; вот небольшая вазочка из бронзы, наполненная лимонной карамелью, на вид дешевка дешевкой, но на донышке выбит замысловатый иероглиф, не исключено, что вещь дорогая, ее она отставила в сторону… Так, что там еще? О! Какая милая солоночка. Правда, грязная (создавалось впечатление, что ее специально заляпали жиром), но оригинальная: сделана в форме яичка, стоящего на подставке. Аня повертела солонку в руках, приблизила вплотную к глазам и не поверила им, когда прочитала на донышке: «Фаберже». Фаберже! Вот это да! Аня, конечно, не была знатоком антиквариата, но фамилию известного француза слышала не раз…

Аню охватило какое-то лихорадочное волнение. Что ей теперь делать с этим богатством? Пользоваться такими дорогими вещами она не станет из страха их попортить. Может, отчистить и поставить на видное место, пусть люди любуются… Э, нет, люди полюбуются да, чего доброго, и сопрут…

Что же тогда с ними сделать?

«Продать! – неожиданно решила Аня. – А на вырученные деньги купить косметику! Много, много косметики и туфли синие, под платье, только своего размера! А еще занавески и палас. Или на палас не хватит? Или хватит еще и на диван?» Боже, она совсем не ориентировалась в ценах на антиквариат… Впрочем, на диваны тоже. Она знала только, сколько стоят элементарные продукты питания и проезд в метро.

Надо все выяснить! Немедленно! Аня резко сорвалась с места, схватила полиэтиленовую сумку, висящую на ручке двери, сгребла в нее подстаканники, солонку и конфетницу, бросилась было вон из кухни, но затормозила у самого порога. Чего же она делает, хулиганка? Ведь она еще не владеет ни квартирой, ни мебелью, ни чашками-плошками… Все это пока не ее! А она уж распоряжается… Нахалка! Вот отсудят у нее все это добро злющие Элеонорины внуки, что она тогда будет говорить? Простите, извините, но подстаканнички я загнала, не обессудьте…

Аня тяжело опустилась на стул, не зная, что делать. Так бы и просидела до вечера, если бы в дверь не позвонили.

– Кто там? – крикнула Аня через всю квартиру. Она была уверена, что это соседи-алкаши пришли побираться – больше к ней в гости зайти было некому.

– Откройте, милиция, – раздался в ответ грозный голос следователя Стаса, его бас ни с чьим не спутаешь.

Аня побежала открывать. Поколдовав над четырьмя замками, она распахнула дверь. На пороге, как она и предполагала, стоял Стас, усы его, как у мультяшного Бармалея, торчали, брови были нахмурены, а взгляд не предвещал ничего хорошего.

– Можно? – хмуро спросил он и, не дождавшись разрешения, проник в прихожую.

– Входите, – нервно сглотнув, проговорила Аня.

– Въехала уже? А не рановато?

– Мне адвокат сказал, можно…

– Ну раз адвокат сказал, тогда конечно… – Стас озабоченно осмотрелся. – Куда я могу пройти?

– В кухню. Я как раз чай пить собралась, будете?

– Давай, – кивнул он и, не разуваясь, прошлепал в кухню.

– Только у меня одна карамель. Лимонная, – Аня ткнула пальцем в горку конфет, вываленных из вазочки прямо на стол. – Хотите?

– Хочу, – буркнул он, усаживаясь на табурет.

Аня засуетилась у плитки, а Стас, подперев худую щеку кулаком, задумчиво протянул:

– Значит, ты теперь у нас богатая невеста…

– Что? – испуганно пискнула Аня, чуть не выронив из рук заварной чайник.

– Богатая ты теперь, говорю, невеста. С квартирой, с садом…

– И кирпичным сараем, – машинально добавила она.

– Обалдеть!

– Вы издеваетесь надо мной?

– Завидую! Я вот сорок лет на свете живу, пятнадцать в милиции работаю, скольким людям за время службы помог, и хоть бы одна сволочь отблагодарила… Нет, взятки, конечно, предлагают, но чтоб от чистого сердца…

Он замолчал, нервно барабаня пальцами по столу, и это молчание пугало даже больше, чем его издевательские речи.

– Вы пришли меня арестовывать? – сиплым от испуга голосом произнесла Аня.

– Чего? – обалдел он.

– Вы хотите обвинить меня в убийстве… Все думают, что это я…

– Кто все?

– Все, – выдохнула Аня и разрыдалась.

– Вот дурочка! – выругался Стас, доставая из кармана мятый, попахивающий бензином платок и протягивая ей. – Вытрись! Вытрись, говорю, и перестань реветь… Никто тебя не подозревает, ясно?

Аня перестала всхлипывать, утерла нос платком, подняла на Стаса влажные глаза и кивнула.

– То-то, – проворчал он. – А то разревелась… У тебя ж алиби, соображать надо…

– А, может, вы думаете, что я того… наняла кого-нибудь…

– Наняла! – передразнил он. – Да кого ты наймешь. У тебя ни денег, ни знакомых, проверили уже…

– А зачем же вы пришли?

– Так просто. Проведать.

– М-м-м, – удивленно промычала Аня, прозвучало это не очень красиво, поэтому она решила больше не мычать, а завести светский разговор. – И как следствие, продвигается?

– Хреново продвигается… – Он недовольно пошевелил усами. – Улик нет, свидетелей тоже, а подозреваемые та-а-а-акие люди, что к ним на драной козе не подъедешь… Это ж надо! Семейка подобралась! Мафик, депутатша, поп-звезда и олигархова подстилка… И как с ними разговаривать?

– То есть подозреваемых четверо?

– Пятеро. Есть еще братец, Сергей Георгиевич Отрадов, темная лошадка, мать его… Ты его, наверное, видела. Старикашечка такой в заношенном полуперденчике, неимущий пенсионер, ядрена вошь… А у самого в Светлогорске (это под Калининградом) вилла, в столице у него бизнес, капиталы за границей, а налоги не платит ни тут, ни там… Как выяснилось, большой зуб на сестренку имел, но предъявляет железное алиби на момент убийства, только, сдается мне, крутит он что-то… – Стас поерзал на табурете. – Я вот ведь чего пришел… Ты всех их видела, так?

– Дочь не видела, она ни на похороны, ни на оглашение завещания не приходила…

– Понятное дело… Елене Бергман рисоваться ни к чему. В ее официальной биографии говорится, что родители ее давным-давно умерли, а теперь, вишь, что оказывается… Бросила старуху-мать… Не помогала, не навещала… Да…

– И о чем вы хотели меня спросить?

– Мне вот что интересно… – Он нервно облизнул свои тонкие губы. – Это не для протокола, а так, между нами, девочками… На твой взгляд, кто из них мог Элеонору Георгиевну убить?

– Никто, – испуганно выкрикнула Аня.

– Они так тебе понравились?

– Наоборот, они мне жутко не понравились… Особенно внуки, они чуть не перегрызлись в кабинете… А как они бабу Лину ненавидели! Ужас! И Сергей этот странный какой-то… Как робот. Придет, сядет, встанет и ни словечка…

– А сын Элеоноры Георгиевны? Как он тебе показался?

– Эдуард Петрович? Хороший дяденька, вспыльчивый, правда, грозный, но справедливый… И сразу видно, честный человек!

– Это Вульф-то честный? – захохотал Стас. – Да ты, Анюта, совсем в людях не разбираешься! Он вор в законе! Преступный авторитет!

– Эдуард Петрович? – не поверила Аня. – Вор?

– И убийца. Двоих убил самолично, за что, собственно, и сидел, еще нескольких убрал чужими руками…

– Как это?

– Киллера нанял, как же еще! Так что бабку, скорее всего, он замочил, но не сам, сам он давно рук не марает…

– Это не он! – неожиданно для себя вскипела Аня. – Не он! Он ее хоронил! Он любил ее… по-своему… Он не мог…

– Что бы ты понимала, – с грустью проговорил Стас, совсем не обидевшись на Аню за ее вспышку. – Мафики, они и не такое могут…

Аня, нахохлившись, уселась на табурет, ей не нравилось, что Стас обвиняет Эдуарда Петровича бездоказательно, в конце концов, нет ни одного факта, подтверждающего, что Элеонору Георгиевну зарезал собственный сын, вот и нечего на человека наговаривать. Пока она дулась, Стас развернул одну карамельку и сунул ее в рот. Почмокав, спросил:

...

7 8 9

Стандарт

4.48

(90 оценок)