Оля встряхнулась. Воспоминания завладели ею, и она забыла, где находится. Родной город, улица Маркса на окраине, хрущевка в четыре этажа, квартира, в которой живет дочка бывшего мэра. Ольга подошла к подъездной двери и нажала на кнопку с цифрой девять.

Раздалось пиликанье, затем старческий голос:

– Кто?

– Тетя Маня, это Оля Крестовская.

– Олечка, – обрадовалась та. – Заходи!

Дверь открылась, и Оля вошла.

Подъезд оказался чистеньким, но запах сырости и какой-то гнили проникал в ноздри. Быстро поднялась на третий этаж. Олю встречали на пороге девятой квартиры. Тетя Маня, то есть скорее уже баба Маня, распростерла объятия, чтобы заключить в них подругу своей внучки.

– Здравствуй, милая моя.

– И вам не хворать, тетя Маня.

– А я держусь.

– Да, выглядите бодро.

Она на самом деле мало изменилась. Голос стал старческим, скрипучим, а лицо такое же гладкое, румяное. Только ноги все во вздувшихся венах и волосы совершенно седые, тогда как раньше всегда были подкрашены хной.

Женщины, молодая и пожилая, крепко обнялись.

– Милости прошу, заходи, – пригласила тетя Маня гостью. Оля переступила порог и тут же увидела Сашу. Она выехала на кресле из дальней комнаты.

Если б Оля не знала, что должна встретить именно ее, то не узнала бы.

Сашка красавицей никогда не была. Впрочем, как и дурнушкой. Обычная девочка-девушка с худым бледненьким личиком и жидкими волосами, но с приятной улыбкой и глубокими карими глазами. Сейчас же Оля видела перед собой другого человека. Прежним осталось только личико, худое и бледное. Остальное – изменилось. Глаза посветлели, стали зеленоватыми. Губы сжались, как будто слиплись. А волос на голове Саши не было – она их сбрила машинкой.

– Привет, – выдавила из себя улыбку Ольга.

– Здравствуй. – Лицо Пахомовой осталось таким же суровым. Ни губы не дрогнули, ни глаза не потеплели. – Ты все так же хороша. А я-то надеялась, подурнела….

– Я поправилась, если тебя это утешит.

– По закону подлости тебе это только идет… – И наконец в глазах вспыхнули искорки!

– Олечка, она улыбается, – воскликнула радостно тетя Маня. – Впервые за долгие годы…

– Да, я улыбаюсь, – подтвердила Саша, чуть расслабив губы. – А рот не открываю, потому что зубов нет.

– Значит, ты беззубая? Мне-то по фиг, ты знаешь. Я всегда тебя считала дурнушкой.

И Саша хохотнула, пусть коротко. Зубов у нее на самом деле не было. В двадцать лет она попала в чудовищную автомобильную аварию. Все, кто находился с ней в машине, погибли. Выжила только Саша. Но лишилась зубов, селезенки. А самое ужасное, перестала ходить, хотя ее поврежденный позвоночник оперировал лучший в городе хирург, но… Он ничего не смог сделать. А по другой версии, допустил грубую врачебную ошибку, что как раз и привело к инвалидности.

И оперировал Сашу отец Леши Земских…

Ольга обняла подругу. И чмокнула во впалую щеку.

– Чего зубы не вставишь?

– Те, что были, слетели. А новые не готовы еще.

– Девочки, давайте в кухню, чайку попьем, – засуетилась тетя Маня.

– Я как раз привезла тортик, конфетки. – Оля выставила перед собой пакет из супермаркета.

– Да я ватрушек напекла с утра. Ваших любимых.

Они прошли в крохотную кухню, где с трудом помещались плита, холодильник, стол и четыре посудных шкафа: два на полу, два на стене. Саша воткнула свое кресло между холодильником и столом. Гостье выдвинули табурет. На нем круглая подушка – улыбающееся солнышко. Классе в шестом они шили такие, чтобы подарить своим родным женского пола на 8 Марта.

– Как живешь, Олечка? – спросила тетя Маня, принимаясь за хлопоты. Чай, ватрушки, порезать торт, конфеты в вазочку выложить…

– Отлично.

Саша скривила рот и выдала:

– Ба, я ж говорила тебе, развелась она. И с работы уволилась. Так что не отлично. Бодрится красавица наша.

– У тебя же дочка? – обернулась тетя Маня.

– Да, Лена. Ей двенадцать.

– А где она сейчас?

– В Самаре с отцом.

– Почему так?

– Ей с ним лучше.

– А с кем лучше тебе? – тихо спросила Саша.

– С самой собой на данный момент. Хотя нет, вру… С собой тоже не очень. – И уже бодрее: – Поэтому я у вас!

– Ба сказала мне только утром, что ты приезжаешь. И телеграмму показала. Ты что, в прошлый век попала?

Тетя Маня застыла с тарелкой в руках. Напряглась.

– А я люблю отправлять послания по старинке. Из каждой страны, в которой бываю, шлю себе самой открытки с видами достопримечательностей. Кстати! – Оля взяла сумку и достала миниатюру, привезенную с Канар. – Это вам подарок с Тенерифе. Здесь изображен вулкан Тейде.

– Красиво… – Саша повертела картину в руках и убрала на подоконник. – Я не хотела, чтобы бабушка тебя пускала. Я сторонюсь людей, даже тех, с кем когда-то была близка… Нет, не так: тем более тех, с кем когда-то была близка. К тому же я обманывала тебя долгие годы и не хотела, чтоб ты поняла, какая я врушка… – Тетя Маня подошла к внучке и обняла ее за плечи. Саша поцеловала ее руку. – Но бабушка сказала, что раз ты за столько лет не приезжала, а теперь вдруг решила нагрянуть, значит, тебе нужна поддержка… Это так?

– Да, – коротко ответила Оля.

– Только у нас для тебя нет отдельной комнаты. Придется тебе в бабушкиной спать, в моей мы вдвоем не развернемся.

– Я сняла номер в «Приморской».

– Говорят, она шикарной стала.

– Разве что по местным меркам, – улыбнулась Оля. – В номерах халаты и тапки, но вода течет тонкой струйкой, а из восьми лампочек горят только пять.

– Чай стынет, девочки, – напомнила тетя Маня. – Пейте.

Девочки послушно взяли свои кружки.

Чаевничали они недолго. У Саши начала болеть спина, и ей пришлось лечь. Оля сидела возле подруги, пока она не уснула. А потом вернулась на кухню. Тетя Маня сидела за столом, на котором вместо кружек стояли тонконогие стопочки с рубиновой жидкостью.

– Кизиловка? – спросила Оля.

– Она.

Тетя Маня делала замечательную настойку на кизиле, и это был тот алкогольный напиток, который девочки впервые попробовали. Александра отлила немного фирменного бабушкиного продукта и угостила им Ольгу в свой день рождения, тогда ей исполнилось четырнадцать. Девочки захмелели с нескольких глотков и сразу почувствовали себя взрослыми. Но больше кизиловку не пили, в ней оказалось сорок пять градусов.

Сашина бабушка подвинула одну из стопок Оле со словами:

– Опрокинем и поговорим.

Выпивать не хотелось, у Оли был полный желудок, да и не любила она крепкий алкоголь, но спорить с пожилой женщиной не стала. Пригубив кизиловки, Крестовская поощрительно посмотрела на тетю Маню, желая, чтоб она начала рассказ.

– Сашка покончить с собой хотела, – без предисловий выдала старушка. – Под машину броситься.

– Тетя Маня, давайте поподробнее. Я ведь, как выяснилось, ничего не знаю о жизни Сашки. То, чем она меня последние годы пичкала, оказалось липой.

– Это уж точно. – Тетя Маня вынула из-под стола низкий табурет и положила на него больные ноги. – Я с Сашкой вожусь с тех пор, как обезножела она. Больше некому. Ее отец и мой сын Глеб весь в работе, мать, как ты сама знаешь, кукушка.

– Нет, не знаю, – удивленно протянула Оля. – Саша говорила мне, что она уехала за границу работать. Тогда нам по четырнадцать было вроде бы…

– Работать! – фыркнула тетя Маня. – Будто она умела чего-то делать. С мужиком сбежала. Первое время писала дочери, звонила, обещала к себе пригласить, да так и пропала. Даже не знаю, жива ли. Ну да пес с ней! Не об этой шалаве речь. Когда Сашу выписали из больницы, отец для нее нанял сиделку и физиотерапевта, и какого-то чокнутого йога, который учил девочку входить в транс, чтоб она могла ощущать себя в нем полноценной. А ей нужна была любовь и забота близких. Я это понимала. Глеб – нет. Для моего сына борьба за справедливость стала идеей фикс. Он расправился с хирургом, потом больницу прикрыл, в которой допускали к операциям нетрезвого доктора. Пытался засудить того мужчину, в чей грузовик врезался автомобиль, в котором Саша ехала. Да только тот ни при чем. Как и родители Сашиного друга, по вине которого произошла авария… А он и их обвинял в том, что они плохо воспитывали сына – он сел за руль нетрезвым. В общем, мой Глеб занимался совсем не тем, чем нужно было.

– Он правильно сделал, что засудил хирурга.

– Тут я согласна. Хотя говорят, Сашу от паралича никто бы не спас. Но оперировать в подпитии конечно же нельзя. И хорошо, что Николай Земских перестал практиковать. Но после этого Глеб должен был переключить свое внимание на дочь. А он все искал виноватых в трагедии и пытался наказать их… Будто этим что-то можно исправить.

– Вы говорили с ним об этом?

– Пыталась, но он меня не слушал. Тогда я решила, что всю себя отдам Саше. У меня ведь, Олечка, и личная жизнь была, и работа любимая, я обожала печь пирожки для деток, но от всего отказалась. И не жалею. Потому что Глеб погружался и погружался в борьбу за правое дело, при этом все более отрываясь от реальности. – Тетя Маня налила еще настойки. Себе полную стопку, Оле чуточку, ведь она только пригубила. – Он много чего нажил… Умел крутиться всегда. И когда в международном порту работал, имел отличный доход, а уж мэром как стал… сама понимаешь… – Старушка залпом выпила кизиловку. – Конечно, не был кристально чист. А кто не ворует в нашей стране? Но когда с Сашкой случилось несчастье, Глеб решил, что она за его грехи ответ держит. И все раздал. Благотворительный фонд «Рука помощи» на его личные средства существовал, а что оставил, отняли.

– Его сняли с поста, я слышала.

– Да. Хорошо, не убили. Но мы остались нищими. Я все понимаю, нельзя хапать столько, сколько наши чиновники… И о сирых и убогих заботиться надо. Но дочь-инвалида мог бы обеспечить в первую очередь! Это же кровиночка… – И заплакала, уткнувшись лицом в ковш из своих морщинистых ладоней.

Оля встала, подошла к тете Мане, крепко обняла ее за подрагивающие плечи. Женщина быстро успокоилась, видно, привыкла мгновенно брать себя в руки, и, утерев слезы, продолжила:

– Мы в загородном доме жили. Там все оборудовано было – пандусы, лифт, туалет. И территория сада большая, можно гулять. Кроме всего, у нас две овчарки жили в будках и кот приходил с улицы. Сашенька там счастлива была. Естественно, насколько это возможно в ее состоянии. Но дом конфисковали. И мы переехали сюда, в мою халупу, потому что больше некуда. И вот представь теперь, каково жить инвалиду в хрущевке. Третий этаж, лифта нет, проемы узкие. Мы не гуляем практически. Редкий раз я вывожу Сашу на улицу. Прошу соседей помочь спустить ее. Но она так стесняется обременять кого-то, постоянно повторяет, будто ей и дома хорошо, не надо гулять.

– А почему гостей не пускает? Я видела сегодня одноклассника нашего Пашку, он сказал, что пытались с ней увидеться, но…

– Да как она может сюда позвать кого-то? – вскричала тетя Маня. – В эту убогость? Она же девочка, с которой все хотели дружить в первую очередь из-за жвачек и «Тетриса».

– Не все, – покачала головой Оля и допила кизиловку.

– Ты нет. Поэтому именно тебе я и дала телеграмму. Сашка как-то уснула, не выключив компьютер, и я вашу переписку посмотрела, по экрану я умею мышкой двигать. Была в твоих посланиях душевность. И участие искреннее. Не то что у всех остальных. Привет – как дела? Пустые фразы да рожицы какие-то, смайлы, кажется? Еще проявление любопытства и злорадства. И похвальба!

– А откуда вы адрес узнали?

– Ты тогда ей фото прислала на фоне своего коттеджа. На нем табличка с названием улицы и номером. – Оля вспомнила тот снимок. Она сделала его полтора года назад, когда они с семьей переехали в коттедж. Тогда у них все еще было относительно хорошо. – Я адрес запомнила.

– Переулок Крестовского, дом одиннадцать?

– Твоя фамилия и число, когда Саша родилась.

– Тетя Маня, я там не живу почти год.

– Но телеграмму получила?

– Приезжала навестить дочь, она мне передала. Это было четыре дня назад. Когда вы ее послали?

– Да уж с месяц как…

– С тех пор Саша с собою покончить не пыталась?

– А у нее возможности нет. Я перестала ее на улицу выводить, стараюсь из виду не выпускать, таблетки прячу там, куда она не доберется. Понятно, что, если человек твердо решил умереть, он голову о стену разобьет, но таких мало. Сашка тогда порыву повиновалась. Я отвлеклась, заболталась, а возле нашего двора оживленное шоссе, и минут через пять скрип тормозов, гудки, ор… Оборачиваюсь, внучка на асфальте лежит, кресло перевернуто… – Тетя Маня перекрестилась. – Хорошо, водитель затормозил вовремя. Правда, крыло помял о кресло. Поэтому ругался очень. Сашенька же на красный ломанулась, да на скорости. Я сразу поняла, чего она хотела, но дурочкой внучку перед водителем представила. Будто не ведала она, что творит, а я бабушка старая, с больными ногами, вот и не смогла ее сдержать…

– Вы говорили с Сашей об этом?

– Конечно. Но она сказала, что просто задумалась, вот и выкатилась на проезжую часть. Да только не верю я ей.

– Тетя Маня, а где сейчас Сашин папа?

– Поди знай.

– Что, даже не навещает?

– Давно не был. Несколько месяцев. Он и раньше своим вниманием дочь не баловал, но забегал к нам… – Старушка посмотрела на бутылку настойки, но тряхнула головой, решив больше не пить. – Именно забегал, Олечка. На четверть часа буквально. Приносил гостинцы и, ссылаясь на дела, уносился прочь. Говорил мне, что не может дольше дочери в глаза смотреть – чувство вины мешает. А в последний раз поругались они. Глеб прискакал, сел напротив Саши и выдал: «Скоро все изменится!» Она поинтересовалась, о чем он. Оказалось, все о той же справедливости речь. «Она восторжествует!» Саша психанула. Накричала на отца. Велела не приходить больше… И он больше не приходил.

– Вы связывались с ним?

– Знала бы как, связалась. Но он не говорит, где живет, а телефона сотового не имеет, потому что думает, будто его прослушивают.

– Вы извините меня, тетя Маня, за вопрос, но я задам его. Глеб Симонович в своем уме?

– Да уж и не знаю, – горько вздохнула женщина.

Оля хорошо помнила Пахомова. Это был статный мужчина с породистым лицом. Всегда с иголочки одет и гладко выбрит. Волосы у него были жидкими, голову покрывали неравномерно, поэтому он избавился от них в сорок лет. Лысина ему шла. И на предвыборных плакатах он смотрелся очень привлекательно. Оля за него голосовала. Как и ее родители. И шестьдесят процентов горожан. Когда-то они уважали Глеба Симоновича Пахомова.

Тетя Маня зевнула. Оля спохватилась:

– Засиделась я, пойду!

– Посиди еще, – из вежливости сказала тетя Маня.

– Нет, пойду я. Завтра приеду, вывезем Сашу погулять.

– Хорошо. – Она тяжело встала на больные ноги и поковыляла в прихожую, чтобы проводить гостью. – Спасибо тебе, Оленька, что откликнулась.

– Вам спасибо, что написали мне. Мне на самом деле нужна поддержка.

Она чмокнула бабу Маню на прощание в пухлую щеку и покинула квартиру.

«Нужно сдать обратный билет, – сказала она себе. – Придется здесь задержаться на неделю, а то и две…»