После смерти Константина Николаевича Страхов не замедлил поделиться с Розановым своими наблюдениями, назидательно написав: «Покойный К. Н. Леонтьев не имел успеха – а почему? Ни одна повесть, ни одна статья не имела стройности и законченности. Все у него было то, что называется плетением мыслей. Был и талант, и вкус, и образованность; недоставало душевной чистоты и добросовестного труда»[877]. Хотела я тут не менее назидательно написать: мол, история все расставила по своим местам… Но ведь не расставила! Николая Николаевича Страхова знают мало (специалисты да утонченные интеллигенты), подзабыли его, несмотря на «добросовестный труд» (про «душевную чистоту» промолчу – сложная это материя). Но ведь и Константина Николаевича знают не намного больше. Так и остался он, несмотря на всю неординарность личности, «персонажем второго ряда» русской интеллектуальной истории. «Ох, неблагодарное потомство!»[878] – скажет Бунин об отношении к Леонтьеву и его сочинениям (заметив, что некоторые из леонтьевских сочинений – «буквально на уровне толстовских вещей»).
У Розанова есть такое рассуждение о Леонтьеве: не туда Леонтьев попал, «не в тот угол истории»; он «ужасно неталантливо родился» – родился не для счастья, хотя