Глава 7. Побоище

Петр

Отец был прав, на свежем воздухе я загорел и закалился. Деревенские будни пошли мне на пользу, от сбора клубники и прополки картошки меня аж до участия в сенокосе повысили. Местным девицам пришлись по душе мои рассказы о столичной жизни да заграничной моде. Парни кривились от злости, но в драку пока не лезли. Время не пришло. Я сердцем чуял – побоища не миновать.

Вернувшись с полевых работ в дом бабы Нюры, я заметил в коридоре большой приоткрытый чемодан, полный женской одежды. Подумал, заселились постояльцы и прощай, мой вечерний покой.

В маленькой свободной комнате, где в погожий день всегда было солнечно, и потому баба Нюра называла ее светелкой, только что гладили одежду. На покрытом сложенной вчетверо большой скатертью и влажной тряпкой столе стоял еще не остывший утюг. Я проверил его готовность к работе, проведя по мокрой тряпке, от которой сразу пошел пар. Все складывалось как нельзя лучше. Я мог не переживать о том, что со своими городскими модными сборами опоздаю на танцы.

Не отвлекая бабу Нюру от готовки ужина, я сам погладил терракотовые брюки до стрелок и расправил воротничок белоснежной рубашки. Сам и стильный галстук повязал, тонкий, темно-коричневый с желтыми крапинками. Почистил кожаные коричневые ботинки и отправился на танцы.

В клуб я вошел важно, как ковбой на Диком Западе в салун. Не успев толком осмотреться, заметил Зиночку, притулившуюся в дальнем темном уголке. Вот уж поистине встреча неожиданная. Я и не думал увидеть столичную модницу в сельской глуши. Чернявая тощая подружка нахально тянула мою любимую пышечку за руку и верещала:

– Чего ты упираешься, Зинка? Вот я не пойму. Борис – первый парень у нас на деревне. Уважаемый колхозный бригадир. А тебе он чем нехорош?

– А тем, Анютка, что грубиян ваш Борис, – высвободив руку, Зина еще глубже забилась в угол, не желая идти в зал. – И разит от него, как от табачной фабрики. Аж до тошноты.

– Ишь ты, какая барыня кисельная! – всплеснула руками подружка. – Радовалась бы, что такой завидный жених на тебя глаз положил. У нас тут на селе свои порядки, и надо их уважать. Если Борис на танец приглашает, нельзя артачиться. Себе дороже выйдет.

– Правду говорит Аннушка, – к девушкам подошел конопатый курносый верзила в помятой одежонке и сдвинутом набок картузе. – Нельзя мне отказывать. А ну идем танцевать!

– Я тебе не колхозная кляча, чтобы мной понукать! – Зина гордо уперлась руками в бока.

– Тут я не спорю. Молодую кобылку приятнее укротить да объездить. Сказал – пошли, значит, надо слушаться.

Нахал схватил Зину за руку и потащил за собой.

– Руки прочь от девушки! – я вклинился между ними, ударив хулигана по руке.

– А это еще что за прыщ? – конопатый вытаращил глаза.

– Ты-то чего здесь забыл, несчастный франтишка? – ухмыльнулся один из четверых трактористов, подпевал главного местного дебошира. – А ну, канай отсюда, пока тебе бока не намяли.

– Некрасиво себя ведете, товарищи. Девушек обижаете, хамите честным гражданам. Так дело не пойдет, – я спокойно улыбнулся, готовясь к побоищу.

– Гусь свинье не товарищ, – пробубнил их заводила, не сразу смекнув, что не так сказанул сгоряча.

Я воспользовался его оплошностью.

– Правильно. Вот вы и сами признали себя свиньями. Грязными, глупыми поросятами, не понимающими человеческую речь.

– Сейчас я тебе покажу поросят, – главный хулиган засучил рукава.

Я последовал его примеру.

– Петя… – Зиночка притронулась горячими мягкими пальцами к моей руке. – Ты бы поосторожнее с ними. Лучше не связывайся с дураками. Давай пойдем отсюда.

– Так мы его и отпустим, – как бешеные быки, взревели трактористы.

Я снял галстук, чтобы нельзя было за него поймать и попытаться придушить, повесил его девушке на руку.

– Не волнуйся. Я умею за себя постоять, – подбодрив побледневшую Зинаиду азартной улыбкой, я отошел от девушки и занял боевую позицию.

Сжал кулаки в ожидании первого нападения. Как и думал, главарь шайки первым полез в драку и хорошенько получил промеж глаз. Остальные четверо тоже времени даром не теряли, вот только не оправдался их расчет на грубую силу. Может, они и пахали, и зерно молотили, наращивая мускулы, да только не напрасно я записался в секцию самбо еще в старших классах школы. Древние восточные мудрецы не зря говорили, что главное в бою – ловкость и сноровка, а при умении превосходящую силу противника можно обратить против него же самого. Так и полетел рослый упитанный бригадир через лавку вверх тормашками. Нос я ему чуть раньше сломал. И началось веселье!

Клуб точно на самом деле превратился в салун, где мужики только и делают, что друг друга от всей души дубасят, а девицы пищат по углам. У меня нашлись неожиданные соратники. Многие из тех, кто доселе был вынужден терпеть произвол хулиганов, почуяли их слабину и ринулись вершить долгожданное возмездие. Довелось мне и побывать в роли рыцаря, разломав попавшийся под руку стул, я использовал его ножку как меч, а сиденье как щит, сражаясь сразу с тремя здоровенными детинами.

Не обошлось без синяков и ссадин, но то была сущая ерунда по сравнению с тем, как хорошо досталось хулиганам. Младшего из них со сломанной ногой увезли на телеге в больницу. И сколько бы ни кричал, взгромоздившись на ораторскую трибуну, маленький кругленький заведующий клубом, требуя “немедленно прекратить это безобразие”, никто его не слушал. Кто-то, не лишенный чувства юмора, завел пластинку с бойкими плясовыми мелодиями, и до появления в дверях колхозного сторожа с ружьем, мы с Зинулей еще даже успели показать танцевальный мастер-класс немногочисленным оставшимся зрителям.

Я чувствовал невероятную легкость в теле, словно и не было драки. Не ощущая ломоты в мышцах, кружил пухленькую девушку, как невесомую пушинку, и делал сложные поддержки. Приятно было чувствовать ее рядом, видеть счастливую улыбку. Казалось, все тревоги позади и нас ждет счастье взаимной любви… Но… Пророчество деревенской гадалки нависало надо мной Дамокловым Мечом.

Воспоминания о нем не отпускали всю дорогу до домика бабы Нюры, которая оказалась бабушкой Зиночки. Девушка приехала к ней в гости. О садовых урожаях и о сельских красотах мы говорили по пути из клуба. Шли вдоль берега реки, в которой отражался почти выросший в полную луну золотистый месяц. Жарко целовались, притаившись за кустом сирени у садовой калитки.

Я был близок к тому, чтобы признаться Зиночке в любви, сделать предложение выйти за меня замуж. Ничуть не сомневаюсь, я бы так и поступил без лишних раздумий, если бы не крутилась, как заезженная пластинка, в моей голове удивительная новость от сестры из Иркутска. Катин Владлен. Моя новорожденная суженая.

Жениться на этой замечательной: доброй, отзывчивой, жизнерадостной девушке, чтобы уйти от нее через двадцать лет, а то и раньше? Да, наши с Зинаидой дети успеют вырасти, но станет ли от того легче расставание? Нужно ли мне занимать место в ее жизни, мчаться напролом, как некоторые бойкие граждане в вагон трамвая, чтобы, всех растолкав и оставив позади, усесться на лучшее сиденье у окна, а затем сойти на следующей остановке?

Может ли семейная жизнь с постоянной оглядкой на часы быть счастливой? Я в этом не был уверен. Да и что говорить, если даже сейчас, еще не сказав решающих слов, я чувствовал себя так скверно, словно предавал кого-то… Точно бы я уже был женат и собирался изменить законной супруге.

Но ведь та красавица, рожденная под кровавым небом, она пока еще младенец. Или нет?

Я одергивал себя, напоминая, что не пристало комсомольцу верить в колдовские чары, но все равно не мог избавиться от странного вяжущего ощущения, оседающего на сердце, как размазанный по ломтю хлеба тертый хрен на языке. Против собственной воли возвращался к мысли о далекой незнакомке, и все казалось мне, что я чувствую ее тяжкую одинокую тоску. В тех навязанных неведомой силой фантазиях предсказанная суженая мне представлялась не младенцем в кроватке, а девицей в темнице, которая ждет отважного рыцаря, способного спасти ее от злобного дракона и увезти в свой надежно укрепленный замок.

За поздним ужином ненадолго удалось отвлечься от мучительных раздумий. Баба Нюра, подкладывая в мою тарелку фрикаделек с картофельным пюре, без устали хвалила за спасение внучки.

– Какой же ты молодец, Петр! – опрокинув еще один половень добавки, радостно усмехнулась старушка. – Внученьку мою защитил от несносного раздолбая Борьки. А ведь я Зиночку предостерегала, не надо ходить в клуб. Там завсегда собирается нехорошая компания. Эх, во времена моей юности, еще при царе, другая молодежь водилась. Помнится, ребята были воспитанные, скромные. Мой дед, пусть земля ему будет пухом, познакомиться стеснялся. Нас родные сосватали, на престольном празднике рядом усадили за столом. А с Борьки чего взять? Отец на фронте погиб, а мать у него… та еще забулдониха. Давно было пора болвана вразумить, да никто не хотел с ним связываться, на тумаки напрашиваться… Ты кушай, соколик, сил набирайся. Завтречка будет натуральное театральное представление тебе от нашего малохольного председателя. Все он жалел молодежь, видите ли. Ох, синячищи-то какие!

– Не переживайте, баба Нюра. Шрамы украшают мужчину, – я улыбнулся.

Чуть не сказал по-привычке: “До свадьбы все заживет”. Вот уж и подумать не мог, что начну страшиться этого простого слова, как неугомонный бабник.

– Пойду-ка я нарву лопушка побольше, к синякам приложишь, он их вытягивает. Подорожника тоже не забыть бы принести, он раны заживляет, – баба Нюра вышла во двор.

Мы с Зинаидой остались доедать ужин. Разговор не шел. Девушка меня жалела и еще я чувствовал, как сильно она ждала услышать те самые важные слова, которые я и так ей задолжал. А теперь вообще не мог их промолвить, в самом деле точно заколдованный, связанный нерушимыми чарами.

Спалось мне очень неспокойно. Долго не мог уснуть, ворочался на скрипучей кровати с боку на бок. В груди все ныло и тянуло. Необъяснимая тоска не отпускала.

Во сне я оказался в странном жутком месте. Вокруг меня со всех сторон высились темные груды металлолома на черной земле, подернутые дымной пеленой. Раздался тяжелых скрип шагов по искореженному железу. Я оглянулся и увидел в сером дыму три высокие фигуры в черных доспехах, напоминающие зловещих рыцарей мрака из старинных преданий.

– Где я? – спросил, едва узнавая собственный голос, искаженный гулким эхом.

– На острове подбитых кораблей, – как из рупора прогремел пугающе знакомый хрипловатый голос ведьмы Прасковьи.

Я проснулся и долго еще потом маялся без сна. Не мог понять, что за странный остров, кто те жуткие на вид рыцари. Но само участие во сне гадалки намекало, что он может быть вещим.

Есть острова погибших, затонувших кораблей, но подбитых… В книгах о пиратах и морских приключениях таких дурацких названий мне ни разу не попадалось. После необычного сна тяжесть на сердце стала давить еще сильнее. Веселые песни и приятные воспоминания не могли ее прогнать.