Он так существует, в своих мемуарах…

 
Сегодня подавлен, не ест и не курит,
Завтра подавно он снова схалтурит.
На сцене станцует, споет под гитару,
Он так существует, в своих мемуарах…
 
 
Он пишет о страсти, о детях, о войнах,
Поет эти басни без срыва. Спокойно.
И держит границы в своем декаданстве,
Летят небылицы в нелепом жеманстве.
 
 
Грехи отпускает так просто, по-детски,
Другим позволяет от искры согреться.
От толики малой таланта и связей,
И ночью усталой он дремлет в экстазе.
 
 
И снятся ему в этих снах коматозных
Высокие люди в одеждах серьезных
Объекты на стройках, фундаментов блоки,
Идет перестройка, намечены сроки.
 
 
И люди в надежде на светлое завтра,
В иллюзиях счастья глотают на завтрак,
Пилюли свободы и гласности дозу,
Не засыпая под общим наркозом.
 
 
Проснулся он рано, а завтра гастроли,
Опять неустанно учить свои роли.
И петь о прекрасном, чужие финалы,
Так стало опасно, приходят сигналы.
 
 
Вернулась цензура, прошли худсоветы.
Пришла конъюнктура, она по бюджету.
Доступна как девка на старом бульваре,
Подпевка, припевка в репертуаре.
 
 
Сегодня подавлен, не ест и не курит,
Завтра подавно он снова схалтурит.
На сцене станцует, споет под гитару,
Он так существует, в своих мемуарах…
 

22 апреля 2015 г.

«Застучал по окнам дождина…»

 
Застучал по окнам дождина,
Затопил дороги и крыши.
Полилась сырая картина
Кто на улице мокнет, лишний.
Зацарапал ветками ветер,
И затряс ушами дворняга,
Он невольный друг и свидетель,
До порога мало, полшага.
Затаился город в потоке,
И машины мчатся по лужам.
От дождя они не в восторге
Путь домой всегда перегружен.
Забуянил дождь, разыгрался,
Он менял мотивы так щедро.
Заливал, как – будто прощался,
И летел со скоростью света.
Застучал по окнам дождище,
Серым зверем вышел из стаи.
Притворяясь путником нищим,
Он поверить в себя заставил.
И стучал по окнам дождина,
Затопил дороги и крыши.
Полилась сырая картина,
Кто на улице мокнет, лишний.
 

20 апреля 2015 г.

Одна печаль…

 
Сестра и мать Алешку провожали,
В июне сорок первого на фронт.
И годы детства мимо проплывали,
И уносили жизнь за горизонт.
 
 
В руках гармошка виртуозно пела,
Алешкин голос трепетно звучал.
И мать на сына ласково глядела,
В глазах сестры тревога и печаль.
 
 
А через месяц почта. Похоронка.
Ваш сын погиб, Ваш сын герой.
И тот последний, перед смертью бой
Пронесся смерчем над его судьбой.
 
 
Пронесся смерчем, искалечив сон,
Как смерть мгновенна и жестока.
И в даль идущий тот вагон,
Казался зверем одиноким.
 
 
Сестра и мать Алешку провожали,
В июне сорок первого на фронт.
И не было предела той печали,
Была одна печаль на весь народ.
 

20 апреля 2010 г.

Торопит разведка…

 
Товарищ старлей,
Сто грамм мне налей…
Там снайпер, стреляет он метко.
Десятый стройбат,
Нет ходу назад,
И снова торопит разведка.
 
 
Не спал и не ел,
Он прямо глядел,
Какая у них обстановка.
Вперед, батальон!
Назад, батальон!
В окопе осталась винтовка.
 
 
А там горизонт,
За линией фронт.
Ни вправо, ни влево, засада.
В крови голова,
И смерть не права,
Но мы на войне, ведь так надо!
 
 
Закрыты глаза,
Молчат небеса,
Обстрел, окружили фашисты.
За Родину мать,
Всё можно отдать.
Вперед! Ура! Артиллеристы!
 
 
Товарищ старлей,
Сто грамм мне налей.
Там снайпер, стреляет он метко.
Десятый стройбат,
Нет ходу назад,
И снова торопит разведка.
 

17 февраля 2014 год

«В молчании вечность отдыхает…»

 
В молчании вечность отдыхает,
Порхая бабочкой в окне.
Она дыханьем наполняет
Себя извне.
 
 
В молчании утро на пуантах,
Крадется белкой по ветвям.
И тишина с лиловым бантом,
Цепляется к твоим словам.
 
 
В скрипичном звуке бесконечность,
Луны прощальный силуэт.
И ночи взгляд тогда изменчив,
Когда луна меняет цвет.
 
 
В молчании движется пространство,
Плывет остатками дождя.
И ожидание погасло,
Уходя.
 

28 апреля 2015 г.

«Поучайте самих себя…»

 
Поучайте самих себя,
Получайте за это взбучки.
И себя самого любя,
Одолжите себе до получки.
 
 
Поучайте себя и впредь,
Корректируя постоянство.
Поучайте себя прозреть,
Не сочтите это за хамство.
 
 
Поучайте себя уйти.
Раньше времени, только, только.
Поучайте себя обрести,
Лишь в себе и убрать на полку.
 
 
Поучайте своих детей,
Пока молоко не обсохло.
В жизни много учителей
Шелкопрядов и скоморохов.
 
 
Поучайте в своём углу,
В своём улье медоносном.
И свою подметайте золу,
И учитесь отмачивать розги.
 
 
Какофонией скучных миров,
Наслаждайтесь после обеда.
Пригласите к себе докторов,
Они обещали, приедут.
 
 
Поучайте самих себя,
Получайте за это взбучки.
И себя самого любя,
Одолжите себе до получки.
 

16 апреля 2015г

Незапятнанный разговор…

 
Я не думаю, я люблю,
На беду мою ох терплю.
На распятие и костер,
Незапятнанный разговор.
 
 
Я не думаю, я иду.
Если не взлечу, пропаду.
Если промолчу, то на дно.
Не зажгу свечу, есть окно.
 
 
Не гореть огню и не тлеть,
От себя гоню эту смерть.
Плетью, обухом и мечом,
Мокрым порохом, секачом.
 
 
Сыплю ей в глаза я песок,
Пусть пройдет гроза и в висок,
Прямо выстрелю, смерти той,
Если выстоит, знать за мной.
 
 
Если упадет навзничь смерть,
Значит, я смогу всё успеть.
И любви испить и воды,
Значит надо жить молодым.
 
 
Значит надо петь и плясать,
Не перегореть, подождать.
Поубавить пыл, пристегнуть.
Рядом где-то тыл, как-нибудь.
 
 
Я не думаю, я люблю,
На беду мою ох терплю.
На распятие и костер,
Незапятнанный разговор.
 

15 апреля 2015 г.

Солдат израненной планеты…

 
Солдат невидимого фронта, поручик взятой тишины.
Парады, ленты и балы вместо вчерашнего экспромта.
Вместо вчерашнего цинизма, разбушевавшейся страны,
Вновь приходящего фашизма и в дверь стучащейся войны.
 
 
Солдат нерадостных картечей, младенец взятой высоты.
Могилой братской обеспечен, в объятиях вечной мерзлоты.
Она коварна и вульгарна, она в атаку со штыком,
Она нелепа и бездарна, ты у нее под колпаком.
 
 
Солдат израненной планеты, вулканы, линии огня,
И шпаг нет в ножнах, пистолеты, словно клинки в руках звенят.
Солдат тогдашнего парада, масштабов маршала, триумф.
Солдат блокады Ленинграда не нужен больше никому.
 
 
Порвав все ленты, сняв медали, и ордена за Будапешт,
Такие времена настали, мы между ними без надежд.
Мы между флагами пустыми и между ликами икон,
Мы просыпаемся в пустыне. Там тишина. Волховский фронт.
 
 
Солдат невидимого фронта, поручик взятой тишины.
Парады, ленты и балы вместо вчерашнего экспромта.
Вместо вчерашнего цинизма, разбушевавшейся страны,
Вновь приходящего фашизма и в дверь стучащейся войны.
 

08 ноября 2014 год

Вечной памятью…

 
Сколько сгинуло вас,
Сколько кануло.
Пронеслось со степными бурьянами.
Рюкзаками и чемоданами,
Пролетели путями туманными.
 
 
Сколько вылито, вышито, выжжено,
Без причины, нарочно, обижено.
Сколько скошено трав полуденных,
Всех не вспомнишь их, в вихре будней.
 
 
Незаслуженно, неоправданно,
По этапам на стройки отправлено.
Переломано, переправлено,
И свободой загнившей отравлено.
 
 
Заключением, заточением,
Всепрощением, отпущением.
Принуждением, отчуждением,
Смирением, происхождением.
 
 
Сколько выслано, сколько вырвано.
Телогрейками с кровью пропитано.
Перерезано, перевешано,
И с землей первородною смешано.
 
 
Перетоптано, передавлено,
Перестреляно, окровавлено.
Исковеркано, искалечено,
Вечной памятью обеспечено.
 
 
Сколько сгинуло вас,
Сколько кануло.
Пронеслось со степными бурьянами.
Рюкзаками и чемоданами,
Пролетели путями рваными.
 

14 февраля 2014 год

«Каких-то тридцать лет,…и вас не будет…»

 
Каких-то тридцать лет,…и вас не будет,
Тех мальчиков, ушедших на войну.
Войдут в живое русло люди,
Не знающие эту тишину.
 
 
Не слышащие тех военных песен,
С которыми вы всю войну прошли.
Без вас сей мир будет неинтересен.
Вы нас спасли. Вы нас собой спасли.
 
 
Не будет тех землянок и тальянок,
Таких военных форм и таких глаз.
Но раны, все сквозные раны,
Они остались в нас, остались в нас.
 
 
Навечно в ваших детях, ваших внуках,
Навечно фото будет вас беречь.
Уйдут от нас морщинистые руки,
Но будут капать слезы воском свеч.
 
 
Все бабушки и деды молодые.
Задорно вальсы, танго танцевали,
И сделались в один момент седые,
Когда о гибели друзей узнали.
 
 
Мы не забыли ваши подвиги СВЯТЫЕ,
Алёши, Саши, Вани, Николаи.
И Память, как подруга нам – живая…
Мы не забудем подвиги СВЯТЫЕ.
 
 
Читая письмецо в конверте тёртом,
Читая похоронку через год…
Мой дед погиб в году сорок четвёртом.
…Будет веками длиться этот год.
 

9 мая 1997 год

Нежность…

 
Парализованы слова,
И неподвижны параллели.
Небес прозрачна синева,
И листья кленов облетели.
 
 
Не дышит память и не ждет
Признаний прежних и глубоких.
И ожидание плывет,
В неясном, призрачном потоке.
 
 
Не предрекая суеты,
И не предсказывая смерти.
Там предрассветные цветы
Засушены в пустом конверте.
 
 
В реальной заповеди дня,
В забытой плоскости полета.
Не успеваем изменять
Себе и бешеным высотам.
 
 
Не успевая день прожить,
Мы в рукава его запрячем.
Всё время в прошлое спешим,
Украдкой спим и молча плачем.
 
 
Боимся растерять слова,
И рук любимых неизбежность,
Но помним лишь едва, едва
Сбежавшую с рассветом нежность.
 
 
И не готовую придти,
Вернуться, бросив предрассудки.
Лишь возвращаются дожди,
Между снегами в промежутке.
 
 
Парализованы слова,
И неподвижны параллели.
Небес прозрачна синева,
И листья кленов облетели.
 

29 марта 2015г

Ходим, бродим мы по днищу парохода…

 
Луком жареным запахло в подворотне,
В этот вечер поцарапанный, субботний.
В этом воздухе испачканном свободой,
Ходим, бродим мы по днищу парохода.
 
 
Флага нет, нет капитана, нет команды,
Мы давно на этом днище арестанты.
В трюме сыро, и тоскливо, неуютно,
И на камбузе уныло и безлюдно.
 
 
Мачта рухнула вчера после обстрела,
Отдала свои швартовые за дело.
При размахе парохода в мертвой качке,
Трапы смыло, и ушла команда в спячку.
 
 
Нет команды, кто же будет бросать якорь,
Кто помолится, какой уездный дьякон.
Окропит наш путь святой водой озерной,
На душе, чтоб было тихо и покорно.
 
 
Луком жареным не пахнет в подворотне,
В этот вечер поцарапанный, субботний.
В этом воздухе испачканном свободой,
Ходим, бродим мы по днищу парохода.
 

29 августа 2014 г.