вовсе не пенял на судьбу за неустроенность своего дара. Глядя на него, я подумал: может, и мне ослабить требования к жизни, перестать трясти её за грудки, выколачивая то, что сам упустил из рук.
Удивительно, что Илья вовсе не пенял на судьбу за неустроенность своего дара. Глядя на него, я подумал: может, и мне ослабить требования к жизни, перестать трясти её за грудки, выколачивая то, что сам упустил из рук.
друг вы мой, по вам так видно, что вы однолюб! – прибавил он с сочувствием. – Вы напитаны долговечной грустью, в вас нечему вспыхнуть. Грусть – сырой материал.
«Что же, Костя, ты тут теперь будешь жить? А мы? А старость нашу покоить?» – и улыбнулся, надеясь на что-то ангельское во мне. Может быть, на то, что их старость окажется для меня важнее собственной глупости.