Старинный парк, тенистая аллея,
Возле неё толпа восторженных людей,
Она сидит, глаза поднять не смея,
Безмолвно злится неуклюжести своей.
Походкой лёгкой шла она с кувшином,
Он вдруг упал, разбился, не собрать.
И вот уж вечер – бесконечно длинный,
Она грустит, и нету силы встать.
«Мечты разбились, разлетелись черепками,
Да что теперь о прошлом горевать,
Хочу я встать, уйти отсюда с вами,
Развеять грусть, смеяться, танцевать.
Но нет, разбитому без трещин не собраться,
Вода течёт ведь из кувшина, не в кувшин,
Знать, суждено навеки с камнем обвенчаться,
И слушать шум воды и тишину вершин.
Уж скоро осень, дождь меня умоет,
Закатный луч позолотит главу,
Зима пушистым одеялом стан укроет,
И я усну, усну, усну, усну».
Старинный парк, тенистая аллея,
Она с тоской на суету глядит,
Года меняют лица перед нею,
Валун гранитный деву сторожит.
Прошли дожди. Макушка лета.
Я в лес с корзиной – по грибы.
Цветы в росе, как в самоцветах,
Трава не смята по пути.
Душа поёт и вторит птицам,
Я солнышку шепчу: «Привет».
Зачем, зачем мне заграница,
Мне лес – и отдых, и обед.
Ба! Предо мной грибов поляна,
Собрались, как на пир лесной,
Ах, сколько вас, куда ни гляну,
Киваете мне головой.
Я аккуратно собираю,
Без спешки в кузовок кладу,
Травинки с шляпок обираю
И потихонечку бреду.
Грибов всё больше, лес высокий,
По кругу, кажется, иду,
То солнце впереди, то сбоку,
Кружусь, кружусь в грибном чаду.
Корзина полная, без меры,
Я оглянулся и присел,
Лес незнакомый, старый, серый,
Шар солнца закатился, сел.
И понял я: меня в чащобу
Завели́ ведьмины круги.
Я испугался, лоб потрогал,
Стемнеет скоро – и ни зги.
И я рванул через валежник,
Ломился, как медведь-шатун,
В лицо хлестали листья, ветки,
Морочил голову колдун.
Я еле выгреб на дорогу,
Домой уж затемно приполз,
Устал, ругал себя: «Ей-богу,
Куда же чёрт тебя занёс?!»
Лег спать. Заснул мгновенно.
Мне снился лес:
Он пах листвою прелой,
Кислицей, острою осокой…
Мне снилось,
Что я был высокий,
Красивый, молодой…
И мысль – беги, беги, беги.
Мне снился лес,
И ведьмины круги.
Мимо ристалищ, капищ…
И. Бродский
Я видела пилигримов,
Шли они мимо баров,
Мимо витрин зеркальных,
Мимо холодных каналов.
Лица их были угрюмы,
На лоб капюшон натянут,
В глазах бесконечные думы,
И губы в улыбке вянут.
Видела их на Невском,
Видела их в метро,
Трудная жизнь – не по-детски
Спину согнула, обожгла нутро.
Не босы они, не раздеты,
Но тяжело шагают.
Дают сами себе обеты,
И сами их выполняют.
Им выпала трудная доля,
Без шор и без указаний,
Понять, где кончается воля,
Как жить, заслужив признанья.
И вот эти взрослые дети,
Выбрав дорогу странную,
За всё в этом мире в ответе,
Они, пилигримы-странники.
Я видела пилигримов,
Шли они мимо баров,
Мимо витрин зеркальных,
Мимо холодных каналов…
И слышался звон с колоколен…
А мимо заброшенных кладбищ,
Шли сильно уставшие воины,
Вдоль старых заросших капищ,
Мимо чёрного бронепоезда,
По поздне-осенней хляби,
По выцветшему серому городу,
Шли победители гордые.
Молчание бывает неловким.
А бывает намеренным:
Это такая уловка,
Чтобы сделать тебя неуверенным.
Молчание – красноречиво:
От восхищения, от радости.
Бывает другая причина:
Чтобы не сказать гадости.
Молчание бывает убийственным:
Вы хвалили, но вы лицемерили,
Стараясь выглядеть искренним,
Вы врали, и вам не верили.
Молчание бывает печальным:
Что сказать, когда нет слов,
Обнимаешь друга в отчаянии,
Слёзы – для слабаков.
Молчание бывает каменным:
Ты прощенья просил за всё,
На могиле на маминой,
И не слышал ответа её.
Я предстану перед Всевышним,
Откупиться не хватит монет,
– Я поэт, – прошепчу еле слышно,
Что Он мне промолчит в ответ?
Интересно,
Простил Он предавшего,
Бывшего, лучшего,
Падшего ангела?
А ты, предавший
И ставший демоном,
Сожалеешь о том,
Что сделано?
Или ты упиваешься
Властью,
Счастлив,
Гордишься тем,
Что под твои
Знамёна
Встало много
Таких разных,
Порою просто
Несчастных,
Но, в основном,
Всё же злых,
Коварных
И жадных людей?
Вороватых,
Душой лохматых,
Отвратительных —
Хуже зверей,
Алчных, наглых,
Самовлюблённых,
Лицемерных,
Тщеславных,
Гадких,
На предательство
Также падких,
Неужели ты
Так хотел?
Главным быть
Среди этой
Швали?
Брось! Вернись!
Упади в колени!
Ну зачем тебе
Власть над теми,
Кого ты
Презираешь сам?
Всегда можно договориться,
Если этого оба хотят,
Можно не понимать, можно злиться,
Но можно договориться.
А если один против,
То ты сорвёшь голос,
Зубы сточишь до дёсен
Не убедив.
Всё просто – он договариваться
Не хочет,
И потому диалог
Превращается в монолог,
И печален итог.
Ты в отчаянии —
Договориться не смог.
Нет – это он не хотел,
А тебе урок.
Вспомни, как Он говорил
Margaritas ante porcos[1].
Жаль, не сразу мы понимаем,
Кто перед нами.
Куст смородины, весь наряженный,
Жемчугами сияет чёрными,
В лесу ягоды красные, сладкие,
А мир занят своими войнами.
Посмотри, как поля все раскрашены
Васильками воздушными синими,
Колосками пшеницы тяжёлыми,
А мир занят своими минами.
Над землёю небо высокое
Режут крыльями ласточки, ястребы,
Чуть пониже порхают бабочки…
Мир захвачен военными гангстерами.
Мир – совокупность всех форм материи,
Война – конфликт интересов,
Если хочет фиалка вырасти,
Ей уступит травинка место.
Ничему нас не научили
Хиросима и Нагасаки,
Ни Хатынь, ни пустыни Сирии…
Мы не помним или забыли?
И всё шире Калинов мост,
На котором битвы идут,
На том берегу тишина и погост,
А на этом – смородины куст
Плачет чёрными жемчугами,
А мы давим его сапогами.
Бывает, с утра понимаешь
Сразу, что день не твой:
Проспал, опаздываешь, кошку пинаешь,
Всё не так! Боже мой!
По пути собрал все светофоры,
На заправке бензина нет,
Везде пробки, везде заторы,
Телефон вдруг сдох, пропал Интернет.
На работе – выговор сразу,
Всё срочно – ещё вчера!
Без обеда и без припасов,
К концу дня ты ни два и ни полтора.
Чуть живой, злой и голодный,
Добираешься ты домой,
На столе стоит чай холодный…
Всё не так! Боже мой!
И вдруг сквозь ночь и сквозь время
Звонок. От тебя:
«Я почувствовала и прилетела.
Встретишь?» – «Да».
Усталость рукой смахнуло,
Мчу за тобой счастливый,
Светофоры зелёным моргнули,
Провожают красным ревниво.
«Я насовсем вернулась,
Примешь?» – «Конечно, да».
Лучший день в моей жизни случился,
Вот бы всё это навсегда.
Я вёз её мокрыми улицами,
Улыбался и пел в душе́,
Фонари кланялись нам ссутулившись,
Правда – с милою рай в шалаше.
На работу теперь провожают,
К ужину ждут, встречают,
Меня любят, меня понимают
И на моём плече засыпают.
Мой худший день обведён
Фломастером красным,
Жизни путь освещён.
Я счастлив.
Много ли надо? Мало?
Нисколько и ничего.
Главное, чтобы небо послало
Тебе – Твоего.
Все цветы мира тебе отдам,
Не сорванные, а живые,
Которые где-то растут по лугам
И ароматы дарят хмельные.
Все звуки леса и пенье птиц,
Вкус зимний, горький калины красной,
И россыпь нежной травы кислиц,
И лилий запах волнующий, страстный.
Всё волшебство гладиолусов строгих,
На нас смотрящих сквозь призму лета,
И незнакомых цветов одиноких,
И крокусов синих – весны браслетов.
Ромашек скромных в полях стоя́щих,
Их много-много глазастых умниц,
Таких белоснежных и настоящих,
В лесу цветущих или вдоль улиц.
И розы царственные в росе
Тебе пусть дарят нежнейший цвет,
И яблонь дымку во всей красе,
И земляники лесной букет.
Все краски мира тебе, тебе
Сквозь расстояния посылаю,
Я благодарен своей судьбе,
Что ты скучаешь и я скучаю.
Пришла беда, без спроса.
Друг – красавец, плейбой,
Не задал ни одного вопроса,
Просто сказал: «Я с тобой».
Вместе прошли сквозь страх,
Преодолели боль, отчаяние,
Свечи ставили вместе в церквах,
Пред иконами плакали неприкаянные.
Прислонившись друг к другу,
Преодолели и победили.
Не разбежались мы, с перепугу,
А беду в любовь превратили.
Мне уютно в объятьях
Не предавшего, не сбежавшего.
За что мне такое счастье?
Спасибо Богу, его приславшего.
Я за ним и в бой, и в разведку,
За него и в огонь, и в омут.
Захочет – стану я домоседкой,
Нет – буду чудить вне дома.
Мы интересная пара: Он – блондин
Высокий. Я – маленькая брюнетка.
Прохожие вслед: «Погляди,
Он – червонец, она – монетка».
Прошли годы. Я стала выше:
Он в коляске, седой старик,
Плохо видит, почти не слышит,
Добрый, бледный мой снеговик.
Часто в парке мы с ним гуляем,
Кормим белочек, слушаем птиц.
И прохожие вслед вздыхают:
«Он – прям карлик, она – из цариц».
Время меняет лица,
Спину согбенной делает,
Старушкой станет девица,
Блондин – лысым, с пробелами.
Оно не меняет душу.
Спасибо тебе, мой плейбой,
За то, что проснувшись слышу:
«Любимая, я с тобой».
Мне даже вздохнуть больно,
Руку поднять, смахнуть слезу,
Которая катится самовольно
На синеватую бус бирюзу.
Онемело, окаменело,
Не помню, как жить-быть,
Как я могла, как посмела
Полюбить и не сметь забыть.
Кожа помнит прикосновенья,
Запах твой везде и вокруг,
Кудри съёжились без движенья,
Образуя клубки гадюк.
Я бабочка из его коллекции,
Имя мне – Алкино́й,
Редкой природной селекции,
В качестве украшения взяли меня
Домой.
Я прожила две недели в неволе,
И не стало красавицы,
Меня пришпилили булаво́й
Под стекло, маяться.
Помню, бабушка говорила:
«Раньше смертушки не помрёшь».
Ох ты горюшко, моё горе,
Не сотрёшь тебя, не сметёшь.
Повстречала, но не увиделись,
В мою книгу он заглянул,
«Смотрите бабочек на бумажном
Носителе?»
Голос твой за спиной вздохнул.
«Моя мама – анималист,
Это её работы».
«Тогда я – коллекционист,
Приглашаю к себе вас, в субботу.»
Ничего у меня не ёкнуло,
Стало страшно, что жить не хотела,
Повернулась с душой застёгнутой,
Только чуточку побледнела.
Он узнал. Суета в глазах:
«Здравствуй, а я искал,
Ты тогда так внезапно исчезла,
Закатила ненужный скандал…»
«А та бабочка, улетела?»
«Может встретимся, поговорим?»
«В этом городе мы проездом
И на поезд уже спешим,
Я давно вдова, не невеста».
Мне всё время казалось,
Что увижу и задохнусь…
Ничего, ничего не осталось.
Я жива и этим горжусь.
«Мама, кто это? Он красивый!»
«Он никто. И зовут никак.
Он просто пятак фальшивый,
И против меня – слабак».
Хорошо, что тогда я не умерла,
А ведь хотела, а ведь могла…
Бесплатно
Установите приложение, чтобы читать эту книгу бесплатно
О проекте
О подписке