– Говоришь, два огнестрела и оба слепые? А что полиция говорит?

– Ничего не говорят, я только от сына кое-что знаю. Он туда ходил и все своими глазами видел. Нас, как водится, опросили, пока вежливо, но Федор ездил встречать Стаса на вокзал, заодно и жену с дочерью соседей привез, а я был один дома и ничего не слышал. Соседка, Клавдия Степановна ко мне, правда, заходила, просила огород полить, она к дочери в больницу собралась в субботу ехать. Но это было перед самым приездом ребят, а когда они приехали, те, которых убили, уже остыли. Как видишь, алиби у меня нет.

– Да – протянул Кузовлев, – если у тебя были какие-нибудь трения с погибшими, могут прицепиться.

– Да не было у меня с ними трений, нормальные мужики, спокойные, работящие. Жили небогато и, насколько я знаю, ни с кем не конфликтовали.

– Не переживай, Олег, местные разберутся, не маленькие.

– Ты когда в отпуск? – сменил тему Ямпольский. – Может, к нам на дачу, хоть на несколько дней приедете с сестрой. Места, сам знаешь, много, Федор только в выходные приезжает. Но даже если они вдвоем с подругой приедут, все равно еще целых две комнаты будут пустовать. Иногда мне кажется, что я ошибся, думая провести остаток жизни за городом. Проходит несколько дней, и я начинаю скучать по московскому шуму и сутолоке. Я ведь всю жизнь среди людей, в работе, и хоть я не очень компанейский человек, но постоянное одиночество угнетает, весь день я занят, а к вечеру начинаю тосковать. Пытался смотреть телевизор, скачивать фильмы из интернета, ничего не интересно. Вот теперь жду начала учебного года, тогда можно будет дня четыре в городе быть. Так что ты мне насчет отпуска своего скажешь?

– Кто же его знает, очередной у меня был, но, как ты понимаешь, отгулять его не пришлось. Там посмотрим, а вот Динка, наверное, может приехать, ты ей сам позвони. Кстати, я вообще не знаю, как проводить отпуск, водку жрать неинтересно, к рыбалке я охладел, а куда-то уезжать далеко неохота в одиночку. Нелюбопытным я стал с возрастом, и потом, мне на всякие приключения «везет». Как куда приеду, там обязательно разные неприятности происходят: то обворуют кого-то, то вообще изобьют или, того хуже, на труп наткнусь. – В калитку позвонили, и Олег Петрович, распрощавшись с Кузовлевым, пошел открывать, недоумевая, кому это ночью не спится?

– Я свет у вас увидела, хочу на первой электричке к дочери ехать, вот и зашла, напомнить об огороде. Вы уж простите меня, что все к вам пристаю. Если бы не свет в окне, не зашла бы. – Клавдия Степановна смущенно улыбнулась, подхватила сумку и направилась в сторону автобусной остановки. Олег Петрович посмотрел на часы и с удивлением понял, что почти пять утра.

Когда Федор со Стасом вернулись с улицы, им сперва показалось, в доме все спят, но войдя в прихожую, более чуткий Федор услышал тихие голоса, доносящиеся из гостиной, огромное окно которой выходило на другую сторону дома, и они не видели света, когда подходили к калитке.

– Отец, – негромко позвал Федор. Двери отворились, и оттуда раздался голос Ямпольского:

– Заходите, у меня тут неожиданный гость образовался.

– Саша, – обратился он к участковому, сидящему напротив него, – давай я тебя и ребят покормлю, ужином это назвать нельзя – поздно, а завтраком – еще рано, но все равно, вы наверняка все проголодались, составь ребятам компанию.

Участковый, это был белобрысый круглолицый парень, отчаянно покраснел и пробормотал что-то себе под нос. Стас недоуменно уставился на него, было в этом парнишке столько детского, что он напоминал старшеклассника, играющего роль полицейского, а уж никак не настоящего участкового.

– Будет, будет! – усмешливо проговорил Федор. – И мы тоже будем, и правда есть захотелось, а Саша у нас организм растущий, ему постоянно «топливо» требуется, правда?

Саша еще больше покраснел и застенчиво кивнул головой. Стас вышел вслед за Федором на кухню, чтобы помочь приятелю с организацией кормежки и тихо спросил: – Он и правда лейтенант?

– Правда, ему уже двадцать пять или двадцать шесть лет, просто очень молодо выглядит, парень отличный, у него даже орден за мужество на пожаре имеется.

– Это на том, который был, когда вы участок купили?

– Точно, тогда почти целая деревня по соседству выгорела. Вечером все случилось, пока до пожарных дозвонились, пока они приехали, уже половина домов полыхала. Так Саша кучу народа из огня вынес, он стольких спас, что ему местные памятник хотели ставить. Потом идея тихо умерла, но к нему отношение очень хорошее. Тогда, кстати, всего два дома от всей деревни остались целы, да и то потому, что на отшибе стояли. Дома все старые были, деревянные, местные даже и не думали их от огня чем-то покрывать, в смысле составом специальным, хотя, думаю, в том огне это не помогло бы.

– Ты откуда такие подробности знаешь?

– Отец тогда строиться уже начал, я часто с ним тут бывал, а вы в первый раз сюда приезжали только год назад, еще папин армейский друг был из Тбилиси, Юрий Валерианович.

– Нет, он тогда уже домой улетел, и я о нем только с твоих слов знаю. О пожаре слышал как о факте, но без подробностей. Не думал, что все так серьезно было.

– Давай мужиков звать, только не кричи, Инну разбудишь, пусть поспит.

Когда участковый ушел, Олег Петрович задумчиво посмотрел на сына.

– Не знаю, как девочке сказать, Саша приходил ночью сообщить, что она теперь совсем одна осталась. Ее мать в больнице умерла час назад, инфаркт, не успели спасти. Даже не представляю, как ей сообщить о смерти Александры Ивановны.

– Как же это, ей же лучше стало, – Федор растерянно смотрел на отца.

– Да вот так! – раздраженно проговорил Ямпольский. – Сердце оказалось больное, и врачи не сразу увидели, а потом поздно было. Бедная девочка, в один день всех потеряла!

– Детей у них с мужем не было?

– Какие дети, Стас, они не так давно поженились, только свекровь у Инны осталась, да и той нам придется завтра звонить. Инна вряд ли сможет, ей и свое горе пережить надо будет.

– Думаю, матери Ильи вчера уже позвонили из полиции.

– Все, спать нам осталось часа два, если повезет, то три. – Олег Петрович первым встал из-за стола и направился к лестнице.

Утро началось с глухих рыданий, доносившихся из комнаты, где ночевала молодая женщина. Первым услышал Ямпольский-старший и, натянув на себя майку, бросился в комнату Инны. Когда следом, протирая глаза, вошел Федор, Олег Петрович облегченно вздохнул. Он совсем не умел утешать, и появление сына обрадовало его. Теперь можно было умыться и на некоторое время переключиться на бытовые проблемы. Уткнувшись носом в плечо Федора, девушка рассказала, что утром ей позвонила дежурная медсестра и рассказала про мать.

– Понимаешь, для нее это очередная смерть пожилого человека. Ей все равно, у нее в голосе даже сочувствия никакого не было! Она просто сообщила о том, о чем была обязана сообщить, вот и все.

– Инна, если медики будут переживать из-за каждой смерти, они не смогут работать, у них вырабатывается нечувствительность к таким вещам, это просто защитная реакция психики. То же происходит и с полицейскими, и с пожарными, и со всеми, кто по долгу службы вынужден постоянно сталкиваться с чужим горем. – Федор говорил и говорил, понимая, что надолго его красноречия не хватит, и как тогда успокаивать девушку? Как только он замолчал, Инна подняла на него глаза:

– Ведь маме стало лучше, у нее и давление было нормальным, когда я уходила. – Девушка вглядывалась в лицо Федора, словно надеялась, тот сейчас улыбнется и скажет, все нормально, это просто страшный сон, но тот молчал. Потом вдруг резко встал и неприятным, металлическим голосом проговорил:

– Все, хватит, оттого, что ты будешь плакать и причитать, ничего не изменится, никого уже не вернешь, сейчас ты дашь мне номер телефона твоей свекрови, я ей позвоню и, если она еще не приехала, договорюсь о том, как ее встретить. Потом мы поедем в полицию, там нас ждут.

В конце дня и Инна, и ее свекровь, обессилевшие от слез и разговоров в полиции, ушли наверх, в гостевую спальню. Сперва они порывались отправиться в свой дом, но Олег Петрович категорически запретил им делать это, мотивируя свой запрет тем, что дом опечатан. На самом деле вполне можно было договориться, чтобы печать сняли, но он справедливо опасался, как бы женщины не наткнулись на пятна крови и прочие следы произошедшего несчастья. Он понимал, двум несчастным, разом потерявшим всех близких, необходима поддержка, необходимо, чтобы ими кто-то руководил пока они не возьмут себя в руки.

– Что будем делать, отец?

– А давай Стаса подключим и Кузовлева, я попрошу узнать по своим каналам все возможное. Конечно, ничего мы сами не сможем раскрыть, но, быть может, удастся хоть чем-то помочь. Уж очень соседку жаль, и насколько я знаю ее родителей, они очень приличные люди. Сомневаюсь я, что у них были враги, готовые пойти на убийство. Не любить их, конечно, могли, но не настолько.

– Давай попробуем, я с ним сейчас поговорю, он на крыльце сидит и, похоже, уже решил заняться самостоятельным расследованием.

– Постой, Федь, не надо пока, вам и так опять ночь не спать придется. Боюсь, с Инной и Натальей Игоревной еще придется повозиться. А утром, когда в Москву поедете, тогда и поговоришь. Как он успевает со вторым институтом? Учится?

– Не то слово, он заканчивает четвертый курс, скоро будет юристом, только год остался. И когда только успевает, работы, правда, на фирме сейчас не много, да только и зарплаты не густо. Я все вспоминаю, как Кудасова, ой, Дубровина то есть, меня предупреждала, что на фирме попахивает «началом конца». Права она была, чуть больше двух лет как уволилась, и ее слова сбываются, дело к закрытию фирмы идет, не иначе.

– Хочешь, поговорю в институте? С твоим послужным списком ты вполне можешь претендовать на должность преподавателя, а у нас вроде двое уходят из преподавателей, но это еще не точно.

– Спасибо, отец, подумаю.

В это время в комнату вошел порядком промерзший Стас.

– Как наши дамы, Федь?

– Плохо, но отец верно сказал, все разговоры завтра утром, на свежую голову. Кстати, пап, завтра – воскресенье, так что мы со Стасом через день утром уедем. А завтра мы с вами устроим «совет в Филях», когда проснемся.

На следующий день, с утра пораньше, когда еще все в доме спали, Олег Петрович сходил к соседке, живущей в доме на противоположной стороне улицы, и спросил, кто может убраться в доме, где произошло убийство.

– Так тетя Клава и уберется, вот приедет от дочери из больницы, она ведь всегда на пару дней ездит, и уберется. Она везде старается подработать, внучку-то растить надо!

– Я никогда не спрашивал, что у нее с дочерью? Сколько помню, все она к дочери ездит, а это уж года два продолжается.

– Так в «психушке» у нее дочь-то. С того самого пожара, как деревня сгорела, она и сошла с ума. Тогда у нее и муж, и брат, и сын средний погибли, еще и маленькая дочка, грудная совсем, Юля ее только родила, задохнулась в дыму, вот и не выдержала она, с ума сошла. Тетя Клава говорила, как тогда села, замолчала, перестала всех узнавать, так до сих пор и сидит, ничего не помогает. – Соседка горестно вздохнула и добавила: – Вы, Олег Петрович, больше никого не просите, дайте ей подработать, она ведь одна ребенка тащит.

– У нее вообще больше никого нет?

– Есть самый старший внук, брат вон рядом с вами живет. Но внук остался в армии, вы, видно, не помните, он год назад приезжал, мать навестил, но тетя Клава говорила, что та и сына не узнала.

– Печально это все, только вы не волнуйтесь, я никого не буду больше просить.

Дома Олег Петрович застал Федора с приятелем, собирающихся садиться за стол.

– Садись, пап, пока все горячее, я блины разогрел. Наши гостьи пока не вставали, и мы решили их не будить.

– Правильно сделали, – усаживаясь на свое место, проговорил Ямпольский. – Так что мы с вами, мальчики, можем сделать, чем помочь, чтобы весь этот кошмар наконец разъяснился? Не очень-то я местным доверяю.

– Зря вы это, мне ваш участковый показался толковым, даром, что на большого ребенка похож. Вы вот не обратили внимания, а я заметил, он когда тут за столом сидел, все выспросил, как, кто, где, с кем и когда был. У него теперь вполне ясная картина произошедшего, думаю, он первым докопается до истины. Сам все узнает, сопоставит и проверит.

– Ты прав, Сашка въедливый, и если он чего-то не понимает, так он землю носом будет рыть, а до истины докопается. Помнишь, о пожаре говорили? Так он до сих пор выясняет, кто виноват в поджоге. Дело уже закрыли, никого, конечно, не нашли, а он все копает, – прожевав кусок блина, проговорил Федор.

– А кого подозревали?

– Не знаю, знаю только, что ничего не доказали, вот и нет виноватых. Сашка, конечно, знает, кого подозревали, но он молчит, его местные даже напоить пытались, думали с пьяным проще договориться, только он совсем не пьет, говорит, насмотрелся в детстве на пьяного отца.

– А что, местные сами никого не подозревали?

– Как раз наших соседей и подозревали, конечно, не только их, еще на нескольких человек кивали, только, как я уже сказал, никто ничего точно не знает. Не доказано, и все, только Сашка и пытается до сих пор разбираться, другие давно рукой махнули.

Телефонный звонок раздался под утро, человек взял аппарат и сонно ответил, но на том конце была тишина. Тогда он отключился и только после третьего «пустого» звонка произнес:

– Цена та же, фотографию оставьте на Ярославском вокзале, в ячейке номер 225, срок – неделя. – Через несколько минут он мирно посапывал под легким одеялом. Убийце