Глава 5

Когда жене Ивана, Яне исполнилось тридцать пять, у неё вдруг обнаружили рак.

Внешне Иван Петрович воспринял это известие спокойно, – без причитаний, так как интуитивно побоялся напугать или огорчить своей неуёмной печалью жену. Иногда он рассуждал про себя, категорически не желая верить в случившееся: «Да, безусловно, есть поставленный специалистами диагноз, но бывают же и удивительные, ничем не объяснимые случаи выздоровления?»

Больше года Иван и Яна "плечом к плечу" боролись с этой страшной, непонятно откуда взявшейся болезнью. И никто из них не произносил вслух вопроса, так волновавшего их обоих: «Почему эта беда случилось именно с ними, именно сейчас, так рано?»

С течением времени измученная болезнью Яна сильно изменилась: и внешне, и внутренне. Она уже не смеялась, – счастливо и заливисто, как это часто бывало раньше. А лишь изредка виновато и натужно улыбалась Ивану, как-будто бы стараясь извиниться перед ним за все "неудобства", принесённые её болезнью в их дом.

Иван же упорно продолжал воспринимать жену по-своему, иначе, чем все остальные. Он почти не замечал или же не хотел замечать уже произошедшие с ней изменения. Для Ивана Яна оставалась всё той же юной прекрасной девушкой, какой он увидел её в первый раз, когда-то очень давно, в день их знакомства.

А Яну теперь мучили страшные каждодневные боли, которые кого угодно могли довести до безумия. Эти монотонные пытки убивали в ней не только жизнерадостность, но также и волю, и выдержку.

Яна часто плакала и жаловалась Ивану, что муки её стали уже практически непереносимыми. Последние месяцы её жизни были особенно тяжёлыми: болезнь агрессивно и свирепо пожирала её тело. Яна сильно похудела, – стала почти прозрачной, "невидимой". Мысли в её уставшей голове начали путаться. Все возможные внутренние силы организма к этому времени были уже потрачены ею на бесплодную борьбу с болезнью: их совсем не осталось.

Иван понимал, что это – конец, но всё равно не хотел принимать этого факта. Он продолжал надеяться, что может случиться какое-нибудь невероятное чудо, – почти волшебство, и его жена выздоровеет.

Но чуда так и не произошло!

Когда Яна умерла, Иван как-будто тоже умер вместе с ней. Ему было тридцать семь. Но вся его счастливая жизнь теперь, кажется, осталась в прошлом, вместе с любимой женой.

Иван Петрович погрузился в бесконечную, как чёрная дыра, духовную пустоту – эдакий вселенский вакуум. И в этой пустоте не могли рождаться какие-либо эмоции или желания.

Поэтому Иван Петрович превратился в некое подобие робота. Утром он, как и положено всякому добропорядочному гражданину, вставал и шёл на работу, а вечером общался с родителями или с друзьями. Но всё, что он делал, он делал чисто механически.

Иван как-будто находился за прозрачным, но очень прочным стеклом, отделяющим его от внешнего, – объективного мира. И он никак не мог найти нужную "дверь", чтобы вернуться в этот привычный, знакомый ему с детства мир обратно.

Иван Петрович с глубокой тоской признавал, что никогда уже не будет у него прежней, – нормальной жизни с её радостями и новыми впечатлениями.

Нет, он не покончил с собой! Но, скорее всего, только потому, что в состоянии критической депрессии человек обычно находится в заторможенном, полусонном состоянии и ему очень сложно предпринять какие-либо кардинальные, решительные действия. А потом, через некоторое время, любой страдалец начинает привыкает к своему горю. И хотя он понимает, что великое горе его, скорее всего, никогда не кончится и не забудется, повинуясь мощному инстинкту самосохранения, он продолжает своё печальное существование.

Яны уже не было среди живых. Но Иван постоянно чувствовал её незримое присутствие.

Иногда бесплотная тень жены приходила к нему ночью, ложилась рядом, обнимала его и тихо шептала: «Люблю тебя, мой дорогой и единственный, навсегда – люблю!»

И тогда Иван, находясь в странном пограничном состоянии полусна-полуяви, почти физически ощущал её тело. Тёмное ночное пространство комнаты опять соединяло любящих супругов.

Но неизбежно наступало утро, и тень Яны исчезала. А сердце Ивана заходилось от боли и разочарования. Так повторялось снова и снова. И Иван каждый раз мучительно переживал свою потерю.

Несмотря на свой многолетний опыт психолога, Иван Петрович в данном конкретном случае не совсем понимал, что бы такого предпринять, чтобы как-то улучшить своё напряжённое состояние.

С одной стороны, он категорически не хотел прощаться со своими воспоминаниями, – они сейчас были ещё слишком дороги и необходимы ему. С другой стороны, постоянный утренний шок от очередного расставания с женой, точнее, расставания с тем невесомым облаком, что от неё осталось, доставлял ему массу страданий. Поэтому Иван решил дать вопросу "отстояться" и ничего не предпринимать.

Иван Петрович всё так же работал психологом в заводской клинике при крупном автомобильном заводе. Случившееся с ним горе не озлобило его, не сделало равнодушным к чужим проблемам. Иван Петрович и раньше старался помочь людям, насколько это было в его силах. Теперь же он стал ещё более внимательно и вдумчиво слушать своих пациентов, до глубины души проникаться их чаяниями.

Через какое-то время Иван Петрович получил должность заведующего отделением, и стал проводить на работе почти всё свободное время, не очень-то стремясь в свой пустой дом.

Иногда Иван Петрович всё-таки пытался знакомиться с женщинами. По крайней мере, заставлял себя это делать.

Женщины "при близком рассмотрении" и к его величайшему удивлению, оказались очень странными и не очень понятными существами. Они не были столь добры и бескорыстны, как он раньше себе это представлял. Весёлость характера и ум также оказались величайшей редкостью. Даже просто пообщаться с женщиной какое-то продолжительное время стоило Ивану Петровичу недюжинного труда, – женский эгоизм и замысловатые «брачные игры» слабой половины человечества сводили на нет все положительные моменты этого общения. И Иван Петрович быстро утомлялся от разговоров с потенциальными пассиями, и впадал в тоску. В конце концов, он пришёл к неутешительному выводу, что женщины не могут быть просто подругами или любовницами: они почти всегда желают какой-то борьбы, войны, безраздельной власти над мужчиной, полной его капитуляции и подчинения.

А Иван Петрович был достаточно свободолюбив, и осуждал «крепостное право». Нет, он, может быть, и согласился бы признать себя побеждённым и покорённым, и не претендовать на первенство в паре, но он не знал, где встретить достойную для такой роли женскую особь? Подчиняться существу глупому и недалёкому было, в его понимании, скорее аморально, чем логично. И Ивану Петровичу приходилось с прискорбием для себя принять тот факт, что пока ещё он не совсем понял, как можно использовать для собственного блага женскую часть общества.

Вечерами, возвращаясь с работы, Иван Петрович медленно шёл по улицам своего небольшого города, и каждое здание, каждое дерево напоминало ему о жене. Здесь, много лет назад, он испытал удивительное и редкое счастье, которое теперь безвозвратно исчезло, испарилось.

Ивану Петровичу нестерпимо хотелось поговорить с женой, увидеть её снова. Да и её душа, наверное, чувствуя его муки, тоже никак не могла успокоиться, – она кружила где-то рядом, волновалась, продолжала любить. Но у этой души уже не было тела… И общаться с Иваном она могла теперь лишь по ночам.

В какой-то момент Иван Петрович осознал, что рассудок его уже долгое время находится в "пограничном", то есть очень опасном состоянии. И стал серьёзно подумывать об отъезде из родного города.

Однажды Иван Петрович набрался смелости и позвонил своему единственному близкому другу юности – Сергею, который уже несколько лет жил и работал в Москве.

Сергей, выслушав Ивана, коротко ответил ему: "Конечно приезжай, без всяких сомнений! Я сейчас один, первое время поживёшь у меня".