Джипси слушали молча, затаив дыхание. В чьих-то сердцах появилась надежда, что солдаты прислушаются к словам незнакомца. Кто-то на поблажки не рассчитывал, но был благодарен случайному попутчику за слова поддержки. Мысли иных были заняты исключительно графским отрядом. Интерес солдат был несколько другого рода – они скорее любопытствовали, откуда этот парень взялся (учитывая, что он явно не принадлежал к народу джипси) и что ему здесь понадобилось.

– Кто это такой? – тихо спросил капитан у своего помощника.

Вопрос не должен был достичь посторонних ушей, но слух у меня более тонкий, чем у людей.

– Похоже, дворянин, – еще тише ответил тот. – Личность мне неизвестна. Я никогда прежде не видел ни этого человека, ни его портретов. Но он, конечно, не джипси, скорее местный. И не из простого народа. Может, аристократ какой обедневший…

– Ясно, – довольно грубо прервал ход его умозаключений капитан. – Послушайте, господин! – обратился он к Эйтану. – Мы выслушали ваши рекомендации. Но у нас имеется недвусмысленный приказ, отданный лично графом Торнфолкским. Мы не можем пойти против него. Поэтому очень прошу вас – и вас, леди, – отойти подальше. Вы еще сможете найти более приятное место для ночлега. А у нас здесь свои дела.

– Было бы интересно узнать какие. – Мой спутник по-прежнему вел себя спокойно, но уходить даже не думал, это я видела четко. – Не собираетесь же вы, право слово, забрать в тюрьму всех этих людей с женщинами и детьми.

– О нет! – Я потянулась и встала рядом, пристально разглядывая лицо капитана. – Они никого не собираются бросать в темницу. Не так ли, господин военачальник?

Тот ничего не сказал, но в этом не было нужды. Его мимика, молчание, рука, красноречиво коснувшаяся рукояти меча, – все это не оставляло сомнений касательно цели посланного графом отряда.

– Вы ведь собираетесь перерезать всех этих людей, – констатировала я спокойным, размеренным, почти будничным тоном.

Ничего нового я не осознала, так что и шокировать информация меня не могла. Похоже, Эйтан тоже не слишком удивился. Думаю, он, как и я, ожидал чего-то подобного. Его рука уже непроизвольно тянулась к ножнам, в которых, правда, прятался всего лишь кинжал. Фамильный меч, увы, остался в Вилле.

– Не хотите уходить, дело ваше! – рявкнул капитан, не собиравшийся больше с нами возиться.

В его представлении все было просто: дал людям шанс уйти без потерь, а если они этим шансом не воспользовались, кто ж виноват? Глупцы страдают всегда. – По приказу графа Торнфолкского еретики должны быть уничтожены, – объявил он, чеканя слова, но в то же время стараясь говорить быстро, чтобы не оставить людям времени что-то предпринять. – Приговор окончательный и обжалованию не подлежит. К бою!

И хором заскрежетали вынимаемые из ножен мечи.

Я не провидица и не гадалка, но там, откуда я родом, время воспринимается иначе. И при желании я могу увидеть воочию – нет, не будущее (и сроки не играют здесь никакой роли), а наиболее вероятное развитие событий. На короткое мгновение я позволила себе это сделать. В ушах зазвучали крики раненых и предсмертные стоны, смешавшиеся с реальными воплями перепуганных людей в корежащей сознание какофонии. Мощные кони, буквально затаптывающие мужчин и женщин. Клинки, которыми орудуют всадники, нагоняя пеших. Короткие кинжалы, которыми добивают раненых. Доживающий последние секунды мужчина, тянущий руки к раздробленной грудной клетке. Женщина, лежащая лицом в траве совершенно неподвижно, и только длинные каштановые волосы ее все гуще окрашиваются алым. С визгом мечущиеся по поляне дети, которых раньше или позже находят и заставляют замолчать двумя-тремя ударами кинжала. Быстро свертывается кровь. Неестественно рыжеет ковер сосновых иголок. Обрывки ярких шатров мечутся на ветру бессмысленными и бесформенными лоскутами. Зачинщики отправятся в трактир и быстро позабудут обо всем, что случилось на поляне. Это не первый их рейд, уж больно хорошо каждый из них знает свое дело. Но память останется: об этом позаботится лес. Сотни лет пройдут, но корни и кроны, мох и трава навсегда запомнят каждый стон и каждый взмах палаша. И лес никогда не станет прежним.

Я мотнула головой, возвращаясь в реальность, в которой все пока были живы. Первые доли секунд. Конники начали выдвигаться на поляну. Джипси, не ожидавшие такого поворота, чуть замешкались, но теперь бросились врассыпную. Я глубоко вдохнула, втягивая носом запах хвои, ощущая тепло не успевшей застыть смолы. Несколько подходящих деревьев нашлось быстро. Слабое движение рукой – и высокая сухая сосна повалилась на поляну, с треском ломая ветки, задевая кусты и деревья пониже, поднимая кучу пыли, от которой закашлялись все, имевшие неосторожность оказаться слишком близко к месту падения. Конникам пришлось отступить, и ствол надежно перегородил поляну, отделяя воинов от джипси.

Вторая сосна тоже была почти сухая, лишь на паре веток еще зеленели редкие иголки. На этот раз кого-то задело: предостерегающие возгласы и испуганные крики смешались со стонами. Третье дерево упало поверх второго, сделав заслон более внушительным. Четвертое, пятое… Довольно.

Джипси сообразили, что нужно пользоваться моментом, и разбежались кто куда. Спрятаться в лесу не составит им труда. Но и нам не стоило мешкать. Придраться конникам вроде бы и не к чему, но ведь захотят же они отыграться на ком-то за свою неудачу. Я потянула Эйтана за рукав, и он отреагировал быстро, а там и раштанг подоспел. Странновато, конечно, когда колесница мчится без дороги через чащу, но кто заметит в темноте да неразберихе?

– Ты хоть понимаешь, что твое горячее выступление перед стражей было заранее обречено на провал? – полюбопытствовала я час спустя, растянувшись на траве и заложив руки за голову.

Эйтан привычно сидел у костра, обхватив руками колени.

– Я похож на идиота? – удивился он.

Я приподнялась на локте, рассматривая его, лениво пожала плечами и снова улеглась поудобнее.

– Не знаю. Давненько их не видала.

Эйтан раздраженно возвел глаза к небесам. Но никто не смотрел оттуда сочувственным взглядом. Между набежавшими тучами пугливо моргали редкие крошечные звездочки.

– Я отлично понимал, что их мало интересует мое мнение, – снизошел до ответа он.

– И почему же тогда не придержал его при себе?

– Считаю, что в некоторых случаях надо поступать правильно, даже если это ничего не изменит.

– Зачем? – Я задумалась, побарабанила пальцами по сырой земле. – Чтобы ночами кошмары не мучили? Чтобы чувствовать себя хорошим человеком? Чтобы окружающие уважали?

– Воспитали меня так, – огрызнулся Эйтан, но все-таки счел нужным уточнить: – Если один, второй, третий, четвертый знают, что не могут ничего изменить, но все равно поступают правильно, рано или поздно что-нибудь да изменится. Даже гора может сдвинуться с места.

– Пожалуй. – Он покосился на меня удивленно, видимо, ожидал насмешек, а не легкого согласия. Не желая никого разочаровывать, добавила свою ложку дегтя: – Только понятие «правильно» для каждого из них будет разным, поэтому гора не сдвинется. Если, конечно, ее не подтолкнет кто-нибудь посильнее.

– Например?

– Да мало ли, – туманно ответила я, глядя в темное небо.

– Кто ты такая, Арафель?

Вопрос застал меня врасплох. Я снова приподнялась на локте, чтобы встретить чересчур внимательный взгляд.

– Просто девушка.

Эйтан рассмеялся.

Я села, хмурясь, пригладила растрепавшиеся волосы и обхватила руками колени, выжидая, когда закончится этот неуместный приступ веселья.

– Ни одна «просто девушка» так бы не ответила, – высказался он наконец.

– А как? – навострила уши я.

– Ну, например, «Марта из деревни Гнилые Пеньки». Или «дочь кузнеца». Но никак не «девушка». Ты бы еще сказала «человек»!

Я досадливо прикусила губу, поскольку изначально именно это и собиралась сказать.

– По-твоему, я слепой? Ты сняла с меня заклятие, даже не приближаясь. Допустим, ты просто ведьма. Сильная ведьма. Но дальше становится интереснее. Ты изо всех сил упираешься, чтобы не заходить в храм. А когда все-таки вошла – думаешь, я не заметил, что там произошло? Ты не отражалась в зеркальной поверхности, и этим до смерти напугала старушку.

– Она сама испугалась! – огрызнулась я. – Было бы чего бояться! Кому она нужна?

– Потом монахини посходили с ума, когда ты пришла в монастырь, – продолжал он с настойчивостью вошедшего в раж прокурора.

– Они по тебе сходили с ума, так что тут еще можно поспорить, кто виноват! – парировала я.

– И деревья на той поляне повалил тоже я?

– Землетрясение, случайное стечение обстоятельств. Природное явление. Может, это принц Света вмешался, – предположила я едко.

– Интересное землетрясение. Локальное такое. Одну поляну тряхнуло, а в остальном лесу – как не бывало.

– Я за ваши здешние леса не в ответе.

– А твой конь? Это и вовсе отдельная песня. Скачет без дороги, едва касаясь земли, и с такой скоростью, что любая верховая лошадь позавидует.

Я сложила руки на груди и осуждающе поглядела на Эйтана. Ну и что теперь с ним делать? Испепелить на месте?

– Ладно, допустим, ты меня поймал. Не человек я. А он – не конь. Дальше-то что? Предупреждаю сразу: чеснок не поможет. Запах терпеть не могу, но прахом не развеюсь. И знак Принца не поможет: та старушенция уже пробовала. Разозлюсь только. Осиновый кол получше. Дерево, конечно, значения не имеет, но, если заденешь жизненно важные органы, я умру. Да только сумеешь ли ты до меня добраться?

От такого напора Эйтан смутился.

– Да не собираюсь я ничего делать. Я просто спросить хотел. Кто ты такая на самом деле?

Я издала нечленораздельный возглас, призванный выразить раздражение.

– Да не знаю я, как сказать! Нет у вас такого слова. Чтобы появилось слово, нужно понятие. А вы не имеете представления о том, что происходит в моем мире. Ну, если угодно, можешь называть меня демоном, – смилостивилась я, хоть и поморщилась от такой формулировки. – В вашем языке это, наверное, самое близкое.

Эйтана все-таки проняло, судя по тому, как судорожно он сглотнул.

– Не думал, что демоны… так выглядят.

– Демоны никак не выглядят, – отрезала я. – Мы бесплотны и можем принимать разную форму. И попрошу не путать меня со всякими примитивными сущностями, которых ничего, кроме как энергетически пожрать, не интересует.

Эйтан не слишком понял, о чем я говорила, но, кажется, ему в голову пришла новая мысль, поскольку он прикрыл глаза и принялся с силой массировать пальцами виски.

– Выходит, я спал с демоном, – констатировал он наконец. – Я попаду в ад?

Я недоумевающе похлопала ресницами, а потом расхохоталась так, что упала обратно на траву и обеими руками схватилась за живот.

– Знаешь, – с трудом выговорила я затем, утирая слезы, – мне доводилось видеть неисчислимое количество людей, которые попали, как ты выразился, в ад. Среди них нет ни одного с такой причиной. Ой, не могу, ну и фантазия у тебя! Такие подробности твоей личной жизни не интересуют ни князя Тьмы, ни принца Света. Извини, но чтобы попасть в ад, придется совершить что-нибудь посерьезнее.

– Это успокаивает.

– А ты не успокаивайся слишком сильно, – мстительно посоветовала я. – Может, я лгу? Я же демон! Что, если я для того и пришла на землю, чтобы совратить тебя и навсегда лишить райских кущ?

– Сомневаюсь. Не думаю, что такой… демон, как ты, прибыл бы ради подобной мелочи.

– Одно очко в твою пользу. Не прибыл бы. Наша с тобой встреча – стопроцентная случайность.

– Какая случайность?

Снова прокол. Подобные словечки не следовало использовать.

– Абсолютная. Полная.

– Ладно. И все-таки. Что привело тебя на землю? Существует же какая-то цель.

– Разумеется. Скажем так: я пришла на землю с некой миссией.

– И… какого рода эта миссия? – спросил Эйтан с нескрываемой опаской.

– А вот этого я раскрывать не стану.

Он помолчал, не то набираясь смелости, не то хватая за хвост ускользающую мысль, затем спросил:

– Ты собираешься уничтожить землю?

– Минус пять очков. Чтобы уничтожить землю, необязательно на нее спускаться.

– Спускаться? – ухватился за слово он. – Я думал, ад – внизу.

– Верх, низ… – отмахнулась я. – За пределами вашей реальности эти понятия полностью теряют смысл. Но факт остается фактом: для того чтобы уничтожить мир, братья должны прийти к согласию.

Я не уточняла, но Эйтан, конечно, и без пояснений понял, что братья – это князь Тьмы и принц Света.

– А они могут? Прийти к согласию?

– Ну, у них сложные отношения… В принципе могут. Но землю уничтожать не станут.

– Это успокаивает.

– После смерти успокоишься, – огрызнулась я, вновь укладываясь поудобнее и устремляя взгляд вверх.

За время нашего разговора облака успели переместиться, и картина звездного неба изменилась.

– Почему ты такая вредная?! – пожаловался Эйтан и тут же хлопнул себя по лбу, сообразив, что ответ очевиден.

– Ха-ха-ха! – нарочито посмеялась я. – Положено мне так. А уж с каким удовольствием я пью кровь праведников! М-м-м… вкуснотища!

– Не верю.

– И правильно. Кровь невкусная. Слишком соленая.

Казалось, разговор удалось увести в сторону от скользких моментов, но мой спутник оказался крепким орешком.

– Ты пришла, чтобы нести разрушение? – спросил он в лоб, подавшись вперед.

Я покосилась на него с неодобрением.

– Естественно. А ты как думал? Без разрушений, знаешь ли, места для новой жизни не останется. Да и потом, любите вы, люди, искать виноватых. Сначала наворотите такого, что даже самой кропотливой работой не исправить. А потом удивляетесь: «Как всемирный потоп? За что?» Да ни за что! Глобальное потепление не надо было устраивать.

– Какое потепление?

– Забудь. Это я увлеклась. Суть в том, что без разрушений порой не обойтись, и переложить всю вину на князя Тьмы вам не удастся. Так что же ты теперь будешь делать, праведник с невкусной кровью? Домой сбежишь поутру? Невеста небось не так страшна, как демон? Или все-таки остановимся на варианте с осиновым колом?

Что-то, неуловимо похожее на сожаление, царапнуло душу. Ветер успокаивающе пробежался по лицу и ладоням.

– Я же сам себе не враг, – резонно возразил Эйтан.

Прикрыл глаза. И сделал вид, что засыпает.

Все понятно. Сбежит. Может, этой же ночью, может, чуть позже. Да и немудрено. Любой смертный испугается, поняв, с кем столкнулся. Все равно, что божьей коровке подружиться со слоном, который наступит – и не заметит. И долго еще будет удивляться: куда же подевался новый приятель? Отползти потихонечку, потом расправить крылышки и улететь – самый разумный поступок в такой ситуации. А мне по большому счету должно быть все равно.

Но сожаление продолжало царапаться откуда-то изнутри. И это было неправильно.