В кабинете с серыми стенам, увешанными чёрно-белыми фотографиями каких-то учёных мужей, два человека молча смотрели друг на друга. На больших круглых часах с римскими цифрами монотонно передвигалась стрелка, деликатно намекая на то, что молчание затянулось.
– Попробуем поговорить? – спросил мужчина в голубых джинсах и тонкой чёрной водолазке.
Человек напротив неуверенно кивнул и сбросил капюшон чёрного худи, под которым он прятался уже третий приём.
– Хороший знак. Теперь я вижу ваше лицо, значит можем, наконец, познакомиться, – психолог привстал с кожаного кресла, тёмно-зелёного, с высокой спинкой, украшенного золотыми пуговицами, и протянул собеседнику руку. Кресло выбивалось из серо-белой палитры кабинета, словно выпало из другого измерения.
– Можно, я буду называть вас Стивом? – быстро спросил мужчина в чёрном худи, проигнорировав дружелюбно протянутую ладонь, опустил глаза и схватился пальцами за капюшон, будто снова хотел укрыться в его спасительной глубине..
– Стивом? Можно… Если вам так удобнее… Но почему именно Стивом?
– Вы похожи на Джобса, как две капли воды. Только очков не хватает… – мужчина сделал несколько глубоких вдохов и вытер рукавом испарину на лбу. – Великий Джобс…
– Я не замечал особого сходства, разве что любовь к джинсам и водолазкам. Договорились, называйте меня Стив. А как мне обращаться к вам? Леонард?
– Леон. Леонардом меня звала только мама. Странная была женщина, – Леон закатил глаза. – Большая почитательница таланта да Винчи… А я не оправдал её надежд.
– Красивое имя. Леонард.
– Леон мне нравится больше. Как тот киллер из фильма Бессона. А она… Алиса… Была моей маленькой Матильдой, – Леон замолчал и закрыл ладонями лицо. Тяжёлая тишина снова заполнила кабинет.
– Расскажите о ней.
– Она ушла в понедельник… Тринадцатого марта… – Леон едва смог выдавить эти слова и затем опустил глаза. Его плечи мелко затряслись. Он плакал тихо, без единого звука. Так плачут те, чьё горе уже выело всю их душу.
– Она взяла мешки с мусором… Один с пластиком… Другой с бумагой… – Леон говорил очень медленно, словно его речь поставили на тормоз. – Ночью сортированный мусор забирает машина… Мусор всегда выносил я… Но тот день жутко меня вымотал. Я просил её оставить мусор на балконе… – Леон поднял глаза на Стива. – Я просил её… Оставить… Этот грёбанный мусор на балконе… Вы мне верите?
– Конечно, верю.
– Она ушла с этими долбанными мешками. В тёплой розовой пижаме… С кроличьими ушами на капюшоне, – слова стали быстрее срываться с губ Леона, как будто он отпустил тормоз и начал разгон. – Я подарил ей эту пижаму на Рождество. Она любит дурацкие шмотки. У неё полный шкаф такой несуразицы!
Уголки его губ чуть поднялись, но подобие улыбки быстро исчезло с измученного лица.
– Она любит или она любила? В каком времени мне говорить о ней?! – закричал Леон. – Господи! Дай мне знать, что с ней случилось! Где она? Живая или мёртвая?
– Если вам хочется кричать – кричите!
– Как же я виноват! Господи! Мусор всегда выносил я! А в тот раз…
– Вы не виноваты. Вам нужно это понять.
– Стив, мне нужно признаться вам в чём-то страшном. – Леон перешёл на шёпот, немного подался вперёд и оглянулся на дверь, словно хотел убедиться, что их не подслушивают. – Если бы её… Алису… Нашли мёртвой, то я бы обрадовался.
Психолог молчал, не отводя взгляда.
– Вот, видите, вам и сказать нечего. Я виноват. И вы тоже так считаете. – Леон резким движением накинул на голову капюшон худи.
Минутная стрелка обогнула круг, глухим боем часов известив об окончании мучений Леона. Он тут же вскочил и, не попрощавшись, бросился к выходу.
– Жду вас на следующей неделе!
– Да пошёл ты! – сквозь зубы процедил Леон и изо всех сил хлопнул дверью.
Он быстро шёл по припорошенной редким снегом улице, порой переходя на бег, подгоняемый единственным желанием, как можно скорее добраться домой и закрыться на все замки от этого мира. Мира, в котором средь бела дня пропадали люди. Из-под капюшона Леон старался смотреть только вниз, на грязно-серый асфальт. Ведь, как только он поднимал глаза, среди прохожих ему мерещилась Алиса, в розовой тёплой пижаме с кроличьими ушами, и становилось трудно дышать. Сердце отбойным молотком громыхало в груди, вместе с кровью разгоняя по телу нестерпимую тяжесть вины.
Вот и спасительный подъезд блевотно-жёлтой пятиэтажки. Восемь ступеней вверх, затем ещё восемь. Замёрзшей рукой Леон извлёк из кармана ключ с дурацким брелком-сердечком. Дурацкие вещи… Это всё, что осталось от Алисы.
Он вошёл в квартиру, запер дверь и, наконец, снял капюшон. В маленьком квадратном коридоре пахло сладкими духами – уходя из дома, Леон брызгал из флакона, который Алиса держала на полке у зеркала, чтобы по возвращению ощутить её присутствие. Каждый раз надеясь, что Алиса сидит на их любимом, местами протёртом диване, в нелепой розовой пижаме. Но… Нет. Её снова нет.
Леон завалился на диван и лежал неподвижно, пока не стемнело. Живот сводило от голода, но в холодильнике уже пару дней было пусто. После последнего похода в магазин, когда ему отчётливо привиделась Алиса, и он напал с объятиями на незнакомую женщину, ходить за продуктами стало страшно.
Он вытащил из-под дивана серебристый MacBook, засунул в уши наушники и, шумно выдохнув, начал что-то быстро набирать, бегая длинными ровными пальцами по клавиатуре, словно по клавишам пианино.
– Леонард, давай-ка с начала. Баха нужно играть с чувством! Растворяться в этой божественной музыке! – Екатерина Андреевна разочарованно всплеснула руками. – Твой тёзка Да Винчи музицировал на органе не хуже, чем владел кистью! А ты даже пианино освоить толком не можешь.
Тяжёлой походкой, едва переставляя больные ноги, она подошла к сыну и хлопнула его ладонью по спине.
– Сядь ровно! Что за поза простолюдина?
Леонард сжал зубы и вытянулся, как струна. Ему уже восемнадцать, а ей кажется, что он всё ещё ребёнок!
– Ты будешь блистать на сцене! Чего бы мне это ни стоило… – Екатерина Андреевна вынула из кармана домашнего платья кипенно-белый носовой платок и промокнула глаза. – Я обещала твоему отцу. Он так рано умер, потому что тяжело работал. Чтобы у тебя было всё! Помни об этом! Помни и играй как следует!
– Папа умер от рака. Я в этом не виноват, – сквозь сжатые зубы процедил Леонард и со всей силы стукнул кулаками по ненавистным клавишам.
От неожиданного звука Екатерина Андреевна вздрогнула.
– Виноват! И в моей смерти будешь виноват!
Через год она умерла. Леон остался один, в огромной трёхкомнатной квартире с бесчисленным количеством книг и картин.
Первым делом он продал пианино, чтобы больше никогда в жизни не играть. А потом и квартиру, чтобы избавиться от воспоминаний.
MacBook известил о скором окончании заряда батареи. Леон вынул наушники, Бах замолчал, в ушах звенело от гробовой тишины. На его запрос в сети никто не ответил. Ну что же, сегодня не повезло. Он уже занёс руку, чтобы захлопнуть ноут, как в тишине жалобно пискнул сигнал мессенджера:
STALKER:
Привет. Твоё предложение не
шутка?
Леона прошиб холодный пот. В животе заныло – теперь к голоду добавился первобытный страх смерти.
Он не отрываясь смотрел на экран, раз за разом перечитывая сообщение. Значок батареи начал быстро подмигивать, заставив встать и найти зарядное.
PIANIST:
нет я серьёзно
STALKER:
почему ты хочешь умереть?
PIANIST:
моя жена пропала без
вести я не могу с этим жить
STALKER:
а если я помогу тебе с ней
встретиться?
В горле пересохло, Леон с трудом сглотнул.
PIANIST:
где она????
STALKER:
завтра пришлю адрес.
Последнее серое утро уходящего года застало Миру на маленьком диване в позе трупа, со сложенными на груди руками, укрытую чёрным шарфом. Живот провалился. Сегодня всё-таки придётся выйти в магазин – тощее тело не желало покидать этот мир и порой слишком настойчиво требовало еды.
Мира села. Подождала несколько мгновений, пока чёрные мушки, роящиеся перед глазами, рассеются.
«Что это было вчера? Я нашла пароль? Или очередной бредовый сон? – вопросы в голове завертелись, как в воронке. – Кто-то сказал, что Софи жива? Бред… Точно. Опять бред…»
Она медленно, чтобы снова не слетелись мушки, поднялась, обошла комнату в поисках недокуренной сигареты, и, найдя на подоконнике ещё годный окурок, затянулась, глядя в серое безрадостное небо, будто наспех слепленное из стекловаты. Колкие зимние тучи месяцами висели над городом, не давая жителям надежды на тепло.
Софи была для Миры всем – центром их маленькой солнечной системы, продолжительность жизни которой, как минимум, пять миллиардов лет. Но внезапно солнце погасло. Нелепо. Преждевременно. Система разрушилась.
Первый Новый год без Софи. Первый Новый год без солнца. Мира прислонилась лбом к оконному стеклу и закрыла глаза. Её губы чуть заметно шевелились в привычной молитве какому-нибудь богу. Она просила смерти. Официальной смерти. Внутри Мира уже была мертва.
И вдруг по крепко сомкнутым векам скользнул тонкий луч – словно кто-то нежно прикоснулся пальцем. Мира раскрыла глаза.
В небе, сквозь тонны серой стекловаты облаков, пробивалась робкая золотая улыбка.
– Софи, солнышко… – прошептала Мира и прижала ладони к стеклу, пытаясь ощутить едва уловимое тепло.– Я знала, что ты вернёшься… И вчера это был не бред!
Она бросилась к ноуту, случайно зацепив ногой провод, которым он, как артерией, был соединён с розеткой. Экран погас. Связь оборвалась.
– Нет! Не-е-ет! – Мира заорала так, что у неё потемнело в глазах. – Не смей сдохнуть! Не смей!
Рука молниеносно схватила провод и с силой воткнула его обратно в розетку. Глаза в упор смотрели на чёрный экран, не подающий признаков жизни.
– Прошу. Умоляю… – Мира перешла на шёпот, судорожно шевеля вилку провода, пытаясь найти соединение. – Бог, если ты есть… Ты же есть… Хоть я и злюсь на тебя. Очень-очень сильно… Но ты не можешь забрать у меня последнее…
Розетка шумно заискрила. Та-ра-рам… Получив по проводу живительное электричество, ноут волшебным образом воскрес. Та-ра-рам. Заставка со Столпами Творения засветилась бело-голубым.
– Спасибо, Бог. Теперь я злюсь чуть меньше… – выдохнула Мира, опустилась на пол и нежно провела ладонью по клавиатуре.
Утро плавно перетекало в день, а Мира так и сидела на полу у ноута, подтянув к себе колени и положив на них голову, – в такой позе пустой желудок ныл немного меньше. Сообщение с адресом не пришло. Но уйти – даже просто за едой – значило бы упустить шанс. А она не могла позволить себе упустить последнее.
Нервы начинали сдавать. Тупо ждать, глядя на экран, стало невыносимо, пальцы сами потянулись к клавиатуре.
Schrödinger's cat:
Эй, ты обещал адрес
Schrödinger's cat:
сообщение удалено
Schrödinger's cat:
Привет. Пришлёшь адрес?
Schrödinger's cat:
сообщение удалено
Schrödinger's cat:
ЭЭЭЭЙЙЙЙ!! Я ХОЧУ УВИДЕТЬ ДОЧЬ!!!!!
Мира безмолвно кричала буквами на мониторе. Зачем неизвестный решил поиздеваться над ней? Неужели ему кажется забавным, швырнуть безутешной матери надежду, как кость оголодавшей собаке, а после пытаться её отобрать?
Она со злостью захлопнула ноут.
– Да пошёл ты! Софи мертва! И встретится с ней я смогу только, когда сама сдохну! – Она вскочила, схватила со спинки дивана спортивные штаны и начала одеваться.
Сегодня тридцать первое декабря, нужно успеть до закрытия в магазин – купить сигарет, пару бутылок шампанского, чтобы нажраться до беспамятства и вывалиться на хрен из окна, а то по трезвости никак не выходит.
Мира схватила чёрный пуховик с капюшоном, накинула его на плечи и снова подскочила к ноуту.
Schrödinger's cat:
ПОШЁЛ ТЫ! СЛЫШИШЬ?! Я И БЕЗ ТЕБЯ ЕЁ НАЙДУ!
И только она собралась выйти из квартиры, как раздался жалобный звук мессенджера.
STALKER:
не найдешь
Спина Миры покрылась холодным потом, ноги подкосились, и она опустилась на пол, сбросив с плеч пуховик.
Schrödinger's cat:
НАЙДУ!
STALKER:
не-а.
Schrödinger's cat:
А ТЫ ОТКУДА ЗНАЕШЬ? КТО ТЫ ВООБЩЕ???
STALKER:
если прекратишь орать, то расскажу тебе одну маленькую тайну
Мира глубоко вдохнула, досчитала до десяти, но злость от того, что кто-то по ту сторону экрана играет с ней, как кот полудохлой мышью, не желала отступать. Машинально засунула в рот большой палец, пытаясь обнаружить остаток ногтя, – не вышло, сгрызено качественно, под ноль. Языком нащупала выступающий заусенец, передними зубами подцепила его и резко рванула – спасительная боль! Мира ощутила на языке солоноватый вкус крови, злость постепенно отступила. Вдох-выдох… Вдох-выдох…
Schrödinger's cat:
Прости. Погорячилась. Ты можешь сказать, где она?
STALKER:
она рядом. Но нужно пройти путь.
Schrödinger's cat:
КАКОЙ??
Снова накрывала злость, откуда он узнал про окно? Мира один за одним облизывала пальцы в поисках заусенцев.
STALKER:
я могу проводить. Только вы должны слушаться.
Schrödinger's cat:
КТО МЫ-Ы-Ы???
STALKER: узнаешь. У старого здания маслозавода. Вы должны встретиться до конца этого года. И стать одним целым. Это первое задание «Слияние душ и тел».
STALKER: был в сети в 19:53
«У меня есть почти четыре часа… – пробормотала Мира, снова надевая чёрный пуховик. – Старое здание завода, блин, какой трамвай туда идёт?»
***
Тридцать первое декабря. Леон лежал на диване и смотрел в потолок – тот самый, что собирался покрасить прошлой зимой. Теперь это потеряло всякий смысл. MacBook с батареей, заряженной на сто процентов, стоял на столике рядом.
В прошлый Новый год они с Алисой строили планы. Разгорелся нешуточный спор: она мечтала о ребёнке, он – о собаке. Единственным общим желанием было то, что оба мечтали о девочках.
В этот же Новый год единственным желанием Леона было умереть, но после вчерашнего разговора с неизвестным, появилось хилое подобие надежды, что смерть пока не выход.
– Я обернулся посмотреть, не обернулась ли она… – Леон не заметил, как стал напевать вполголоса, чтобы сломать тишину, которая с утра убивала всякое желание вставать. – Чтоб посмотреть, не обернулся ли я…
«Может, Алиса тоже оборачивалась? А я даже не вышел на грёбаный балкон! А ведь мог. Выйти и наблюдать за её забавными прыжками. Она на полном серьёзе говорила, что пижама с ушами заставляет её двигаться странно. Но я лежал. Просто лежал. А потом, блядь, уснул! И только утром понял, что она не вернулась!»
Леон резко вскочил с дивана, будто ему подпалили зад, и начал мерить комнату шагами. Один. Два. Три… На четвёртом шаге он замер. Взгляд скользнул по полке у окна и вонзился в потрёпанную обложку – мать убила бы за такое состояние книги. Для неё книжные полки были сродни иконостасу! Но после смерти Екатерины Андреевны родительскую библиотеку Леон пожертвовал детскому дому и школе – продать, как ненавистное пианино, рука не поднялась, всё же, книги он любил.
«Пикник на обочине» – гениальное произведение! Леона с детства будоражили мысли о пришельцах и всяких мистических артефактах, но настоящая суть открылась, когда он остался один – в пустой родительской квартире с парой особенно дорогих сердцу книг. В чём смысл человеческой жизни и какова природа человеческих желаний – вот до чего пытались докопаться братья Стругацкие через своего загадочного Сталкера!
«Вчерашний неизвестный тоже называл себя Сталкером… Почему? Может, ему действительно под силу вывести меня на след Алисы?..» – вспотевшей от волнения рукой Леон снял книгу с полки, раскрыл на первой странице и прочёл вслух:
– Ты должен сделать добро из зла, потому что его больше не из чего сделать…
PIANIST:
я жду адрес
PIANIST:
очень сильно жду
PIANIST:
пожалуйста, ответь
PIANIST:
если это шутка, то слишком жестокая
PIANIST:
прошу тебя, ответь!
PIANIST:
она жива?
PIANIST:
да или нет?
PIANIST:
одно слово и всё!
Леон без остановки набирал короткие предложения, словно строчил из пулемёта. Пули слов улетали в неизвестность, пытаясь достигнуть цели, – кто бы ни был по ту сторону экрана, он обязан сжалиться.
PIANIST:
одно лишь слово
PIANIST:
умоляю!
О проекте
О подписке