– Но подумай о том, – продолжил Жуков, – что эмбрион не так силён, как она. Если ты, желая устроить выкидыш, будешь подвергать беременную постоянным стрессам, он может пострадать. Допустим, родится ребёнок с отклонениями.
– В том и дело, друг, – грустно улыбнулся Жуков, – что эта женщина не похожа ни на одну из сотен тысяч. И для неё этот зародыш уже ребёнок. Живое существо, на жизнь которого ты покушаешься.
– Так и есть! – вскричал Богдан. – Ещё в клинике я заметил, как ты жесток с этой женщиной, но запирать её в доме и лишать связи с миром, – он покачал головой, – это слишком даже для тебя, Всеволод. Ты глаза открой. Разве не видишь, как она переживает за ребёнка?
– О да, – отступил Жуков, но острый взгляд его ничуть не изменился. – Значит, ты давишь на эту женщину не потому, что боишься огласки насилия, а потому, что тебе нужно уничтожить неожиданно возникшее препятствие. Давишь, чтобы женщина избавилась от ребёнка?
– Смеёшься?! – крикнул Богдан. – Ты ещё и смеёшься?! – Не в силах устоять на месте, он крутанулся и снова принялся мерить кабинет шагами. – Я сразу понял: что-то здесь не так. Принёс беременную женщину на руках, но обращается так, словно жена залетела от другого. В итоге жена не твоя. А ребёнок? Что ты наделал? Изнасиловал? Признавайся!
Сжавшись на диване, Ника тихо заплакала. Она знала, что есть всего несколько минут на то, чтобы проявить слабость, чтобы пережить то, что было, и приготовиться к тому, что будет.