Книга 1

Глава 1. Корнелий Непот

C. VALERIVS CATVLLVS

CATULLI VERONENSIS LIBER

CARMINA*

 
1
Quoi dono lepidum nouun libellum
Arida modo pumice expolitum?
Corneli**, tibi; namque tu solebas
Meas esse aliquid putare nugas,
Jam tum cum ausus es unus Italorum
Omne acuum tribus explicare cartis
Doctis, Iupiter, et laboriosis.
Quare habe tibi quicquid hoc libelli,
Qualecumque; quod? o patrona virgo,***
Plus uno maneat peremne saeclo.
 

КАТУЛЛА ВЕРОНСКОГО КНИГА

КАРМИНА*

 
1
 
 
Кому подарить новую книжку,
Едва просохшую, отполированную в глянец?
Корнелий**, тебе, именно ты обычно
Мое ничто*** принимал за нечто,
Еще когда первым среди италийцев
Решился раскрыть события века
В трех огромных томах, Юпитер, трудолюбиво.
Почему бы тебе не иметь эту книжку,
Уж какая есть? а patrona virgo****
Даст прожить ей еще не одно столетье.
 

Ранним весенним утром 64 года до Рождества Христова, в год Lucio Caesare et Gaio Figulo consulibus по весенним гулким улицам утреннего Рима прокатила скромная повозка, в которой находились всего двое – молодой человек и его пожилой слуга.

Остановившись возле небольшой таверны, молодой человек вошел в гулкое, темное, прохладное помещение, с трудом дозвался заспанного хозяина, и, узнав, где лучше снять квартиру, вышел на улицу.

Прозрачный нежный воздух, напоенный цветущими ароматами новой листвы, весенний, солнечный, легкий, пьянил.

Каменная кладка тротуара, высокие дома, колонны, арки, портики. Окна, задрапированные красивыми тканями, укрывали, прятали неведомую жизнь. Жизнь, в которой удивительные, прекрасные и свободные люди завтракали, нежно и значительно улыбаясь друг другу, скрытые от посторонних взглядов, но, безусловно, являясь душой и пульсом этого величественного Города. Ему казалось, что он непременно с ними встретится, узнает их…

Молодой человек сел в повозку, и через некоторое время они остановились возле высокого нового дома, построенного из кирпича и бетона, оштукатуренного, украшенного кое-где лепниной из гипса, дома без архитектуры, но зато с остекленными окнами, высотой в пять этажей, что впечатляло и одновременно устрашало: землетрясения в Риме были печально известны.

Сумма, которую арендатор назначил за квартиру, показалась огромной. Но, с другой стороны, жилище находилось почти в центре, на относительно тихой улице, и по уверению хозяина, в наиболее спокойном районе. Также близость таверны, рынка и храмов…

Небольшая квартирка c отдельным входом сияла в нежном солнце: ванная комната, где можно было мыться, стирать, водопровод: холодная и теплая вода в кранах, кухня с компактной печкой, небольшая столовая, две спальни и небольшие жаровни…

Новые хозяева всей этой солнечной роскоши принялись, не спеша, распаковывать вещи. Хотя, по сравнению с виллой, которую они покинули недавно…

Нужно было приобрести самое необходимое – мебель, продукты, книги…

Молодой человек вышел на улицу и со странной уверенностью, словно он уже и знал всю географию города, миновал Бычий Форум, колонны храмов. Люди охотно подсказали ему нужные лавки, и, проходя, сквозь прибывающие волны людей, сквозь все растущую толпу горожан, он, не без труда, вышел к рынку. Ему нужно было найти мастерские, торгующие необходимыми ему вещами. Нашел. Сделал заказ, указал свой адрес для доставки, расплатился.

Солнце уже поднялось над головой, а это означало – полдень, и жара навалилась на город, плотно и тяжело.

Молодой человек остановился, наконец, у живописного дома, постучал в блестящую темную дверь. Ему отворил сам хозяин – Корнелий Непот, улыбающийся, веселый с блестящими глазами и легкими движениями…

– Катулл! Гай! Ты!

Катулл почувствовал одновременно легкость и скованность, словно комок подступил к горлу, и он ничего не ответил, да, впрочем, они уже шли сквозь нежную прохладу дома, сквозь внутренний дворик, наконец, достигли покоев Корнелия – прохладный зал с задрапированными окнами, сквозь которые мягко пробивался свет.

Стол, заваленный свитками книг, книжные шкафы, наполненные исписанными рулонами, небольшие статуэтки богов и богинь, мифических животных, критская керамика, коринфская бронза… чего только не было в этой обители Муз…

– Рассказывай, что, как? – нетерпеливо приступил Корнелий к расспросам.

– Приехал.

– Как дома?

– Хорошо. Отец надеется на щедрый урожай, сестра выросла, почти невеста, брат весел, мать здорова…

– Да. Веронский виноград, – мечтательно произнес Корнелий. – А мои как?

– Отлично! Вот, просили тебе передать… – и он протянул Корнелию небольшое письмо, а также мешочек, доверху наполненный сестерциями.

Пока Корнелий читал, Катулл подошел к окну и, отодвинув портьеру, выглянул в окно. За окном рос сад, и в солнечной зелени весенних деревьев цвел розовыми, белыми, сиреневыми, огненными всполохами. Сад дышал. Небо глядело в душу. Небо сияло сквозь легкие облака, сквозь ветви цветущих деревьев.

Он уже знал этот особый покой, вселяющий уверенность и силу, запредельный, особый… Он чувствовал, когда Небо с ним разговаривало. Он различал этот язык, любил его.

Корнелий окликнул Катулла, вывел его из особого состояния силы, в руках Корнелия плескалось темное маслянистое вино в бокале, он плеснул в другой бокал Катуллу…

– За встречу, друг! Будем здоровы!

– Сперва тебе нужно встретиться с нашими, это отличные поэты-неотерики, мы представляем здесь в Риме Александрийскую школу…

– Я перевожу Каллимаха…

– Не сомневаюсь в тебе. Ты ведь не перестал писать свои ямбы?

– Я бы сказал, наоборот….

– Уверен, в Риме тебя оценят.

Эссе (1)

Катуллу около двадцати, когда он переезжает из Вероны в Рим. Семья рассчитывает, что именно в Риме он продолжит свое образование, изучая юризм, что даст шанс начать собственную карьеру. Время – очень приблизительно с погрешностью в три-четыре года, здесь историки несколько расходятся – примерно 64 год до Рождества Христова.

Гай Валерий Катулл приезжает в Рим.

Мечты семьи о карьере сразу же были пожертвованы поэзии. Стихи, а не юридические тонкости волновали его кровь. Стишочки. Знал бы он, что они ему принесут.

Он вошел в кружок таких же молодых поэтов, увлеченных Александрийской поэзией.

Его стихи признавались лучшими.

Тогда же он сблизился с Корнелием Непотом.

Дружбу с Корнелием Катулл сохранил до конца жизни, и свои последние дни – бездомный, тяжело больной Катулл провел в доме Корнелия.

Так что это посвящение Корнелию, безусловно, оправдано.

В обращении к Корнелию, за мягкой иронией, отсутствует всякая фамильярность. Здесь нет притяжательного местоимения – мой, так характерного для Катулла. У Катулла притяжательное местоимение «мой» никогда не указывает на обладание, на форму собственности, но это и обозначение чувств, и душевной близости, и ссылка на некую внутреннюю общность – огромная палитра значений.

Но Корнелий – Катулл как бы дистанцируется от него, отходит в сторону, проводит черту, разделяет: вот это мои nugae «безделки» как принято называть в России уже как два века стихи Катулла, а вот это твои три тома, трудолюбиво.

И здесь как-то вдруг меркнет всякое разделение, и остается космическая серебряная россыпь смеха бессмертных, смех из темноты времен, из звездной ночи.

…Они культивировали ДОСУГ, практически отсутствовавшее понятие до них.

Они устраивали вечеринки с вином, танцами, лавровыми венками, с непременным чтением стихов.

Все, что их действительно беспокоило – это качество собственных стихов.

Но именно они диктовали литературную моду Рима.

С ними считались.

К тому же, к культу ПОЭЗИИ, у них создался еще один культ – ЛЮБВИ И ДРУЖБЫ.

Вообще, любовь и дружба – не слишком характерная для Рима идея – проявится в истории мировой литературы с такой полнотой только еще пару раз – В Риме в эпоху Августа, в «золотой век» римской поэзии, и будет инициирована Гаем Азинием Поллионом, другом Катулла, поэтом-неотериком в молодости, и в последствии достойным государственным деятелем, впрочем, в зените карьеры и славы, отказавшимся от консульства, политики и государственной службы вообще – в пользу литературы; и в России – Пушкин и поэты-лицеисты.

Поэзия, любовь и дружба, не слишком свойственное имперскому менталитету занятие вообще-то, если подумать.

И еще: свой труд, а значит, и свою жизнь Катулл посвятил БОГИНЕ.

Кто же это?

Диана, которой Катулл слагал свои гимны?

Изида?

Добрая Богиня?

Неизвестная Богиня?

Кто?

И здесь Катулл еще раз дистанцируется от Корнелия и уходит в сияние забытых древних священных имен.

А у нас по Римскому календарю, установленному, кстати, еще Юлием Цезарем, у нас уже нет памяти о Богинe, все закрыто, стерто, тотально демонизировано. У нас есть только Отец. Мы ничего не знаем о своей Небесной Матери. Даже память утрачена об этом сиротстве. По Матери – в обществе только мат. По Отцу – молитвы.

Катулл обращается к БОГИНЕ. Он сознает себя под покровительством Женского Божественного начала, позволю себе написать это с большой буквы.

И время показало, что Та, к Кому обращался поэт, действительно позаботилась о нем и его книге. Не на одно столетье и даже не на одно тысячелетье, а возможно, столько, сколько будет существовать мир…

Комментарии (1)
64 год до Р.Х.

Сирия становится провинцией Рима.

Луций Юлий Цезарь – древнеримский политик, консул 64 года до Р.Х вместе с Гаем Марцием Фигулом. Сын предыдущего консула, легат одного из галльских легионов в 52 г. до н. э., понтифик в конце 50-х гг. до н. э. Во время своего консульства высказывался за казнь участников заговора Катилины. После консульства стал авгуром. Во время Галльской войны служил в Галлии под руководством своего родственника, Гая Юлия Цезаря. После убийства Гая Юлия Цезаря в 44 году выступил против Марка Антония, своего племянника, за что и был впоследствии проскрибирован.

Гай Юлий Цезарь в этом же году занимает должность курульного эдила вместе с Марком Кальпурием Бибулом, недальновидным, хотя и ревностным приверженцем демократии. Добиваясь повышения своей популярности, Гай Юлий Цезарь не ограничивается обычными полномочиями эдила. Великолепными постройками, служащими к пользе и украшению Рима (базилики и рынки), или устройством блестящих игр, Цезарь не оставляет сомнений в ясности своих намерений. Толпа его поддерживает за лояльность, щедрость и внимание. Так, он проводит блистательные гладиаторские бои, где присутствуют 320 лучших гладиаторов в доспехах из чистого серебра. Он дает обеды, устраивает пышные приемы, внешне добиваясь поверхностных целей – получить популярность. Его недруги ждут, когда иссякнет запас денег и толпа отвернется от него, но этого никогда не происходит. Цезарь всегда имеет средства, если не свои, то кредиторов. Он в огромных долгах, что не мешает ему наслаждаться жизнью и пребывать в прекрасном настроении.

Претор этого же года – Метелл Целер. Целер в этом же году выполняет еще и жреческие обязанности авгура. В обязанности жрецов входит также изучение и хранение книг Сивилл.