Глава 2

На душе кошки скребут. Серые. Облезлые. Больные. Сорок дней, сорок мучительно-тоскливых дней, когда жизнь будто оборвалась. Жестоко и совершенно несправедливо. И я теперь круглая сирота.

– Эва, я понимаю, в такой ситуации слова кажутся пустыми и напрасными, но ты должна жить. – Завадия осторожно положил мне на плечи руку, и я сквозь плащ и тонкий свитерок ощущала, какая она теплая. – А не существовать, как весь месяц. Именно жить, полноценно жить. Они бы тоже этого хотели…

Я судорожно вздохнула, стиснув зубы, загоняя внутрь опять подступившие рыдания, и прижалась к его плечу – надежному, заботливому, согревающему.

– Последние четыре года только она да вы были моей опорой и защитой. И сейчас… мне страшно и одиноко. Боюсь, я отвыкла жить, как нормальные люди.

Вытерла мокрые щеки и глубоко вдохнула чистый кладбищенский воздух, щедро напоенный весенними запахами и птичьими трелями. Даже весна не радовала; тем более, посеревшее небо предвещало дождь. Сегодня вместе со мной проводить душу моей бабушки пришел Шорта Михайлович. Присев на узкую лавочку, мы тихонько беседовали, глядя на три ухоженные могилы и темный четвертый холмик, еще не поросший травой.

– Завтра установят красивый памятник Элге Артуровне: розовый мрамор с кварцевыми прожилками. Достойный памяти твоей бабушки.

Шмыгнув носом, я сипло прошептала:

– Нашла цветочный магазинчик с ее любимыми фиалками и настурциями. Пора украсить бабушкину могилу.

– Правильно, – кивнул Шорта Михайлович, прижимая меня к своему боку и щедро делясь сочувствием. – Завтра рабочие уложат плитку, подсыплют землю, и можно будет посадить цветы. Весна.

Затем он перевел взгляд на могилы моих родителей. В свое время Завадия учился вместе с папой и тайно, как ему казалось, был влюблен в мою маму. Долгое время этот импозантный крепкий мужчина, приехавший в столицу Рошаны Светлоград еще в юности, чтобы учиться, не мог найти замену солнечно красивой девушке с алыми волосами, как у меня. Не мог справиться со своими чувствами. Но после моего появления на свет на несколько лет пропал из поля зрения родителей, а потом вновь вернулся – влюбленным и женатым на жгучей приятной брюнетке.

И вот сейчас, заглянув ему в глаза, я поняла, что любовь к моей маме никуда не исчезала, уж слишком больным был его взгляд, потерянным. Хотя, признаться, я давно догадывалась, чувствовала.

Четыре года назад я блестяще окончила Академию искусств. Сам бог, как говорится, велел, с учетом моего дара и отношения к старинным уникальным предметам. Меня пригласили на работу в одну из солидных международных компаний, которая ведет дела со многими известными коллекционерами, музеями и аукционными домами мира, страховщиками и банками. Словом, со всеми, кто нуждается в услугах искусствоведов, оценщиков, экспертов и прочих специалистах такого рода.

И вот, когда весь мир открывал передо мной двери, я случайно познакомилась с молодым красивым и очень богатым мужчиной – Олегом Луневым. Я спускалась по эскалатору торгового центра, а он, наоборот, поднимался, в сопровождении охраны. Мы встретились взглядами с худощавым, стройным, голубоглазым блондином с тонкими, аристократичными чертами лица, будто со старинной картины сошедшим. Даже мысленно примерила на него камзол, ведь мне так нравится антураж давно минувших дней.

Олег ухаживал за мной красиво и настойчиво почти два месяца, если бы не странный, подозрительный ледяной огонек в его голубых глазах, я бы оттаяла. Должно быть, сама судьба меня предостерегала: внутренне, подсознательно опасалась на первый взгляд достойного всяческих похвал мужчины. Как выражалась бабушка, душа не принимала. И я не торопилась переходить на более близкий, интимный уровень отношений с ним.

Кто знает, чем бы завершился наш роман, если бы не страшная трагедия – автомобильная авария, одним махом унесшая жизни мамы и папы. Я осталась без родителей, безмерно любивших меня, людей, которых боготворила, которые для меня всегда были примером: любовь, взаимное обожание, уважение и схожие интересы – вот что объединяло их. Их любовь горела даже спустя годы совместной жизни.

Я почти не помню похороны и несколько недель после, словно печальные, скорбные события выпали из жизни. Олег тогда взял хлопоты в свои руки: похороны, мой какой-то неожиданный переезд к нему, оплату лечения бабушки после тяжелого инфаркта. Это было время, вернее, безвременье, почти беспамятства и внутренней пустоты.

Спустя несколько дней после похорон Олег, наконец, стал моим первым и пока последним мужчиной, с которым я… переспала… вступила… А как еще назвать моменты грубого, безэмоционального соития? О которых и вспоминать не хочется. Мне было все равно, пока не узнала о нашей помолвке: совершенно неожиданно, через два месяца после похорон родителей, оказалось, что я обязана выйти замуж. И вот тогда я заставила себя выбраться из болота тоски и боли, но именно в тот момент поняла, что мой «жених» – садист и одержимый. А я – его жертва.

Наивная жертва, потому что простила Олега, когда он поднял на меня руку в первый раз. А потом на коленях умолял о прощении и клялся в вечной любви. Но когда попытался закрыть меня в золотой клетке, я твердо решила: хватит. Выжить помогла домработница, которая пришла как-то утром. Неделя комы – а дальше длительное восстановление. Мне повезло с хорошей регенерацией: у туманников чем сильнее дар, тем быстрее заживают повреждения. Только на спине осталось несколько бледных следов там, где кожу проткнули сломанные ребра.

Бабушка, моя обожаемая бабуля, и так пережившая своих детей, боясь потерять еще и меня, «последнее родное существо на этом свете», била во все колокола, стучала во все двери: обратилась в газеты и на телевидение, во Внутренний контроль и – главное – вытащила Завадию из глубокого запоя. Он тоже не мог справиться с горем после смерти любимой женщины. Это я сейчас понимаю.

Завадия, считая себя виноватым, – по его словам, «бросил бедную девочку в сложный момент, упиваясь собственной болью», – использовал свое влияние и связи, и Лунева едва не упекли. Сложно сказать, каким образом и в какую сумму ему обошлось получить всего лишь ограничение свободы на пять лет с запретом приближаться ко мне. Но отвергнутый «жених» продолжает следить за мной на расстоянии, мало того, измывается, давит на психику. И ведь ничего не поделаешь. Самое плохое – как только угроза сесть в тюрьму прекратится, меня ожидает неизвестность.

О «присмотре» я узнала, когда третьему мужчине, всего-то подвозившему меня домой, переломали ноги. Первые два «несчастных случая» еще можно было бы назвать случайными. Потом была записка, в которой говорилось, что собственность (подразумевалась я) ведет себя неправильно. Никому нельзя улыбаться, нельзя кому-то уделять внимания больше, чем остальным, и лучше никому не позволять к себе прикасаться. «Неосторожные» карались увечьями.

И никому ничего не докажешь!

О запретах, угрозах и пострадавших знали Завадия, ставший мне защитой, и бабушка, окружившая заботой. Теперь она ушла в мир иной, как принято говорить. Мы с Шортой Михайловичем остались вдвоем на лавочке, у четырех могил, где покоится вся моя семья: папа, мама, дед и бабушка по материнской линии. Папины родители – известные исследователи и путешественники, чета Кыш, гордую фамилию которых я ношу, – давно сгинули в тумане Великого океана.

– Может, выпьем? – предложил Завадия.

– Вы же знаете, мне нельзя, магию контролировать не смогу, – поморщилась я, вспомнив один из эпизодов попытки возлияния.

Чуть с ума не сошла, когда каждая отражающая поверхность, неожиданно попадавшаяся мне на глаза, подкидывала жуткие картинки или видения. Я тогда совершенно случайно раскрыла загадочное убийство, долго считавшееся бесперспективным.

– И правильно, – смущенно улыбнулся Шорта Михайлович, завинчивая крышку фляжки.

– Пора возвращаться, – тяжко вздохнув, предложила я.

Он кивнул, бросил последний взгляд на запечатленный в камне образ слишком яркой и красивой женщины, слишком молодой, чтобы покоиться здесь, сглотнул и направился к дорожке.

У автостоянки Завадия прервал молчание:

– Эва, не хочу, чтобы Елена потом обвинила меня… чтобы твоя мама там… переживала за тебя.

– Я не…

Он резко поднял руку и оборвал меня на полуслове:

– Срок Лунева заканчивается. За эти годы он набрал вес в обществе, знакомств и вряд ли забыл о тебе…

– Последние полгода от него не было ни одного послания. Может, я перестала быть для него уникальной? – с горькой иронией усмехнулась я.

Завадия смерил меня «фирменным» – всезнающим, мрачным – взглядом.

– Я бы на это не рассчитывал. В общем, я договорился кое с кем. Мы позволили ключевым фигурам из компании, где ты работаешь, узнать, что тебя хотят перекупить конкуренты.

– Они знают, что я надежный и преданный делу…

– Якобы тебе предложили хорошее повышение: должность, доход и расширение границ и возможностей, пронюхав, что ты молодой, но перспективный и одаренный специалист. Ты обещала подумать.

Я даже замерла, опешив от неожиданности, а затем испуганно выпалила:

– Ой, меня же уволят теперь!

– Ну уморила, девочка моя, – мягко усмехнулся Завадия, ласково потрепав меня по макушке. Он всегда относился ко мне как к дочери, особенно после смерти мамы и папы. В свою очередь, двое его сыновей мне как братья. – Кому придет в голову выгнать зеркальщика и мага, способного видеть суть вещей?! Я уверен, что на днях тебе предложат повышение.

– Повышение? Какое? В нашем офисе двигаться некуда…

– Узнаешь скоро! – немного самодовольно заявил он.

– Не люблю сюрпризы! – буркнула я, требовательно посмотрев на загадочно улыбавшегося мужчину.

По возвращении домой у дверей я нашла записку: «Веди себя хорошо, куколка!»

На следующий день меня вызвали к директору филиала Сокольничему. Несколько минут он рассказывал об успехах светлоградского филиала, наш головной офис находится за Великим океаном в столице Севаша. А затем довольно неожиданно сообщил, что благодаря его рекомендации меня, в случае согласия, назначат на должность ведущего специалиста по оценке в головную контору. Для приличия недолго подумав, я согласилась. Напоследок Сокольничий поинтересовался, хорошо ли мне работалось под его началом. И расслабился после заверений, что работалось замечательно.

Я с трудом сдержала улыбку, услышав, как директор скрипнул зубами. Еще бы, двадцатипятилетняя туманница обошла руководителя вдвое старше себя, умудренного опытом, правда, наделенного небольшим даром. Дальше призадуматься и сжать зубы пришлось мне, потому что через две недели предстоит прибыть на другой континент и приступить к своим новым обязанностям. Вежливо попрощавшись, я вполне достойно вышла из кабинета и сразу кинулась звонить Шорте Михайловичу, просить помощи. Без него завершить дела здесь и устроиться там будет невероятно сложно.

* * *

Великий океан грандиозен, необозрим и чудовищно прекрасен. Изумрудные воды убегают за горизонт, туда, где его уже коснулось ярко-оранжевое светило. Сразу после подъема я приникла к иллюминатору и смотрела вниз, наслаждаясь первым в жизни полетом на дирижабле.

На внутренних авиалиниях для перевозки грузов и пассажиров используют самолеты, но через Великий океан могли летать только дирижабли. Когда на смену старым огромным аэростатам пришли быстрые и изящные стальные птицы – самолеты, – люди попытались использовать их для межконтинентального сообщения, но вскоре убедились, что они один за другим пропадали над океаном. Как и корабли, на которых пробовали исследовать его манящие просторы мореплаватели. По неведомой причине плотный серый туман, клубящийся над водой, не пропускал ни те ни другие. Самолеты и корабли в какой-то момент исчезали с радаров безвозвратно. А коварные океанские волны ни разу не выбросили на берег с прибоем даже обломка этих пропаж.

Кто-то выдвигал предположения, что суда попадали в спонтанно возникающие электромагнитные поля. Кто-то – что туман вызывает магические воронки, в которые засасывает все на свете. Сплошные загадки и гипотезы. Дирижабли по-прежнему пересекают океан, а аварии случаются исключительно в связи с человеческим фактором. В общем, туман ни с кем не хочет делиться своими секретами и продолжает забирать жизни неосторожных путешественников. Оттого с незапамятных времен зовется Голодным.

За бортом солнце словно погружалось в океан, окрашивая волны в красновато-розовый цвет, а плотные серые, будто живые клочья тумана зловеще нависали, кажется, ревностно охраняя свою территорию. Иногда они сливались в единую серую массу, полностью скрывая водную гладь от чужих взглядов. А потом ветер-разбойник разгонял туман, словно мерился силой с водной стихией.

Хорошо поставленным, чуть хрипловатым голосом капитан сообщил о прибытии в столицу Севаша – Солару. На Южном тоже весна, но гораздо теплее. Поэтому, услышав, что температура почти двадцать пять градусов, я обрадовалась: люблю, когда тепло.

Совсем скоро я смогла увидеть с высоты птичьего полета и саму столицу. Бесконечно длинная прибрежная полоса, застроенная респектабельными высотными гостиницами, сразу за этим своеобразным «забором» расположен такой же высоты административно-культурный центр Солары. Дальше в разные стороны разбегаются утопающие в зелени и цветах улицы с симпатичными малоэтажными домами, в которых севашцы предпочитают жить. А в высотных зданиях-башнях большей частью останавливаются туристы, курортники, проживают иностранцы вроде меня и располагаются компании.

Сойдя на землю, я глубоко вдохнула южный, наполненный солнцем морской воздух. Легкая шелковая рубашка сразу начала липнуть к телу. Пока проходила таможенный досмотр и пограничный контроль, ловила на себе любопытные заинтересованные взгляды южан. Они в основном темноволосые, шатенов среди них мало, еще меньше, чем блондинов. А уж ярких, красноволосых, подобных мне, видимо, и вовсе единицы. Да и внешность слишком… красивая, как выяснилось на личном опыте, счастья в жизни не приносит, а боль и беды – пожалуйста.

Водитель такси с энтузиазмом кинулся мне помогать: сложил в багажник два объемных чемодана и сумку, затем дверь придержал. Но улыбаться в ответ я не стала. Сдержанно поблагодарила. За четыре года жизни под колпаком я привыкла на людях постоянно держать отстраненную холодную маску безразличия, чтобы, прежде всего, ни в чем не повинных окружающих защитить от Лунева.

Авто рвануло с места, а я вновь уставилась в окно. Широкие улицы; интенсивное движение; множество зеленых островков, где под сенью деревьев расположились и молодые, и пожилые люди, мамочки с детьми; служащие спешат по делам, бегуны, велосипедисты и прочие любители здорового образа жизни – ничего необычного, кроме элементов окружающего пространства и пейзажа, свойственного столице Севаша. Сверкают вывески, реклама, в небеса устремляются здания, и ощущение, что жизнь в Соларе бьет ключом. Все-таки у нас в Светлограде спокойнее. Или просто так кажется, когда сама не в людском потоке, а критически смотришь со стороны.

Шорта Михайлович заранее помог мне найти будущее жилье поближе к месту работы, поэтому я знала, куда еду. В тридцатиэтажный дом, новенький, такой же красивый и солидный, как на фото. Приятная молодая женщина-администратор зарегистрировала меня и с дежурной улыбкой выдала ключи, предупредив, что через минутку мой багаж доставят на двенадцатый этаж.

Бегло осмотрев просторную и довольно уютную квартиру, я вышла – какая прелесть! – на широкую террасу и взглянула на город с высоты. И разглядывая оттуда южный городской пейзаж, севашцев, любуясь заходящим солнцем и красноватым небом, ощутила себя свободной. Свободной от прошлых проблем. Наконец я перевернула исписанную, с ошибками и кляксами, страницу бед и потерь.

Преступнику Луневу сюда путь закрыт. Помимо «подвигов» в Рошане, он чем-то насолил севашским власть и деньги имущим, поэтому за мной не прилетит. Не пустят. А еще неделю назад Завадия неожиданно сообщил, что он нашел себе новую любимую, надеюсь – не жертву.

У меня по-прежнему хорошая работа, более приличный доход, чем раньше, внушительный счет в банке после продажи имущества в Рошане – можно начинать с чистого листа.

С чудесной террасы, где решила проводить много времени и уже наметила план по ее улучшению, я уходила разбирать вещи с улыбкой и ощущением невероятной легкости на душе.