Глава 4

– Ты чем-то опять озабочена? – встретила меня Женя уже на следующий день на работе. И, понизив голос, добавила: – Опять что-то с Кравицким?

– Нет, я его сегодня еще не видела, слава богу, – отозвалась я. – Про Нику думаю. Сообщила мне утром, что на все выходные укатила непонятно куда за город. Я думала – к кому-то из подруг, с которыми снимает квартиру, но нет… И координаты не захотела сказать. Чувствую, это как-то связано с тем кавалером на черной машине. Что-то не нравится мне все это.

– Крис, – Женя посмотрела на меня с укором, – ну вот опять ты включаешь мамочку и контролируешь уже взрослую девицу.

– Мамочку очень тяжело выключить, особенно когда ты заменяла ее сестре с ее пятнадцати лет, – вздохнула я.

– Прости, – подруга виновато покачала головой, – ляпнула, не подумав. И все же пора Веронику отпускать от своей юбки и наконец пожить для себя. Ты вон и с мужем развелась в том числе и из-за Ники.

– С мужем бы я и так развелась. Наш брак был ошибкой с самого начала, – ответила я. – Единственное, что хорошего он мне дал, – это Сонька, а в остальном… Фатальная ошибка. Не хочу даже вспоминать о нем. А Ника… Она ведь всегда рассказывала мне о своих мальчиках, знакомила даже с ними, приводила на оценку, так сказать, а тут уходит от разговора, и все. Даже имени говорить не хочет. Я не знаю, кто он вообще такой. Может, бандит какой? Или мажор безголовый. Машина-то дорогая…

– Ладно, отставить панику. Пока ничего плохого не случилось. Лучше давай кофейку бахнем перед обходом, у меня со вчерашнего еще пара кусочков шарлотки осталась. – И подруга достала из сумки контейнер с пирогом. – Знаешь, как говорят? В любой непонятной ситуации пей кофе!

Я фыркнула:

– Тебя, случайно, в рекламу кофе не приглашали сниматься?

– Увы, – Женя засмеялась, – а то я б не против была… В кадре бы смотрелась неплохо, а? – И она тряхнула своими янтарно-рыжими волосами, подстриженными под каре.

– Несомненно. Рекламщики многое теряют, не приглашая тебя, – завершила я тоже со смехом.

Я подхватила кусочек пирога, вонзила в него зубы, и в этот самый момент дверь в ординаторскую открылась. Я чуть язык не прикусила, увидев Кравицкого.

– Доброе утро и приятного аппетита, – произнес он ровным голосом.

Следом за ним вошли две девчушки в белых халатах. О нет, только не говорите, что у нас интерны…

– А вы шарлотки не хотите, Роман Валерьевич? – шустро предложила Женька, исподтишка изучая и его, и девушек. – С кофейком, а? Пока пять минут до начала смены есть, – напомнила она как бы невзначай. Мол, мы гоняем кофе еще не в рабочее время, нам можно.

– Нет, спасибо. – Кравицкий кашлянул в кулак. – Я хочу представить вам наших интернов: Волохову Ренату, – он показал на блондинку с круглым детским личиком и длинными ресницами, – и Левчук Марию, – у той русые волосы были заплетены в длинную, почти до попы, косу. И ни грамма косметики на лице. – Кристина Станиславовна, поручаю их вам. Уверен, вы будете для них лучшим руководителем.

Вот уж удружил так удружил. Интересно, он это специально сделал? Ведь все знают, что интерны – неблагодарная нагрузка. Но вслух я, конечно же, ничего такого не сказала. Вместо этого произнесла, глядя только на девушек:

– Что ж, тогда приготовьтесь к обходу. Он у нас через пять…

– Уже через три, – поправила меня улыбающаяся Женя. – Через три минуты. Если успеете, можете тоже выпить кофе, девчонки.

– Могу пока взять одну девчонку к себе на обход, – шепнула мне подруга чуть позже, когда мы покинули ординаторскую. – Кого тебе не жалко?

– Да мне все равно, – усмехнулась я, – бери, кто нравится больше. А за помощь спасибо.

– Я тебя умоляю, – отмахнулась Женя и повернулась к блондинке. – Регина…

– Я Рената, – та сделала недовольное лицо.

– Прошу прощения, Рената, – подруга невозмутимо улыбнулась, – вы идете со мной, а ваша коллега – с Кристиной Станиславовной. Будем экономить время, свое и пациенток. Многим мамочкам уже явно не терпится сбегать в буфет, хотя это им и запрещено.

– Мария, идемте, – я позвала вторую девушку, и она послушно отправилась со мной. – Почему вы решили выбрать акушерство как специальность? – поинтересовалась по пути.

– У меня старшая сестра умерла во время родов, никто не смог ей помочь, поздно обнаружили гестоз и позволили рожать самой. – Взгляд ее серых глаз был серьезен и полон решимости. – И у нее оторвался тромб.

– Сочувствую, – тихо отозвалась я, понимая ее боль.

– А если бы вовремя сделали кесарево, провели нужную терапию, то она осталась бы живой, – продолжила уже сама Маша. – Я тогда только поступила в мед, собиралась идти на педиатра, но потом передумала и… Я стану акушером-гинекологом и никому из своих пациенток не позволю умереть.

– Похвальное стремление, – я коротко кивнула. – Но нужно все же помнить, что врачи, к сожалению, не боги и бывают случаи, когда мы не в силах что-то изменить.

– А у вас кто-то умирал из пациенток? – Мария оказалась очень прямолинейной девушкой, чем застала меня врасплох.

– Один раз, сразу после окончания ординатуры, – отозвалась я, подавив вздох. – Роженица была несовершеннолетней, употребляла наркотики, и у нее начались преждевременные роды прямо во время ломки. Тогда не удалось спасти ни ее, ни ребенка.

Мария ничего на это не ответила, только нахмурилась еще сильнее.

Обход прошел быстро. Моя помощница внимательно все слушала и так же внимательно изучала медкарты. К концу обхода я уже не сомневалась, что эта девочка может далеко пойти.

– Кристина Станиславовна, – подлетела ко мне медсестра Мила, стоило мне появиться в ее поле видимости. – Собираем деньги на подарок Шахову. В воскресенье у него юбилей, пятьдесят лет, а в понедельник он будет проставляться.

– Сколько? – поинтересовалась я, прикидывая, как много у меня осталось в кошельке после последнего похода в магазин.

– Две тысячи, – быстро ответила Мила.

– Хорошо, чуть позже поднесу, – кивнула я. Эти траты сейчас были совсем не в тему, но юбилей есть юбилей, и Шахов – человек хороший.

– Роман Валерьевич, вы в деле? – прощебетала Мила.

Увлекшись подсчетами своего бюджета, я не заметила, как к дежурному посту подошел Кравицкий.

– А я тоже приглашен? – он усмехнулся. Кошелек оказался у него с собой, поэтому он сразу достал нужные купюры.

– Конечно. – Мила кокетливо заправила прядь волос за ухо. – Вы первым стоите в списке.

Кравицкий хмыкнул на это и повернулся ко мне:

– Как интерны, Кристина Валерьевна?

– Осваиваются потихоньку, – ответила я, отворачиваясь к автомату с кофе.

– Как обход?

– Тоже все в порядке. Ваша соседка Ангелина идет на поправку, ее ребенку тоже уже лучше, неонатолог дает хорошие прогнозы. – Я забрала стаканчик с кофе и стала с нарочитым усердием размешивать сахар.

Кравицкий на мои слова как-то неопределенно кивнул, собрался сказать что-то еще, как у Милы резко зазвонил телефон внутренней связи.

– Это из приемного, – быстро сообщила она нам, когда положила трубку. – Говорят, к ним поступила девушка. Очень странная.

– Что значит странная? – Я невольно переглянулась с Кравицким.

– Не знаю, – Мила энергично пожала плечами. – Говорят, что ведет себя странно и собирается рожать.

– Странная, что она выбрала роддом местом для родов? – пошутил Кравицкий.

– Все равно ничего не понимаю, – я пожала плечами. – Ладно, пойду гляну, что за странная девушка, которая собирается рожать. Приготовьте пока смотровую.

Я спустилась в приемный покой.

– Вот, – медсестра сразу показала на молодую светловолосую девчонку, которая полулежала на кушетке. Коротенькое платье не скрывало голых ног с подтеками крови. – Она пришла сама к нам.

– Сама? – я удивилась.

– Понимаете, меня сбил скейтбордист, и я упала, – подала голос пациентка и довольно проворно встала. По ее ногам тут же потекла струйка крови.

– Сядьте немедленно! – воскликнула я. И обратилась к медсестре: – Рита, давай каталку сюда скорее. Почему вы не вызвали скорую? У вас же кровотечение!

– Ну да, я тоже это заметила, – робко улыбнулась девушка, – но я была недалеко от вашего роддома и решила дойти сама.

Я тоже перестала что-то понимать.

– Как вы в таком состоянии дошли? У вас болит живот или что-то еще?

– Нет, не болит, но…

Не болит? Странно, очень странно…

Тут въехала каталка, и мы с санитаром помогли девушке на нее лечь, хотя она активно пыталась сделать это сама.

– И у меня, кажется, схватки, – продолжила она, когда мы поехали к лифту.

Значит, у нее все-таки болит, просто не так поняла меня. Наверное, думала о травмах. Или же преуменьшала от страха: некоторые люди боятся врачей и в их присутствии начинают лгать, что с ними все в порядке, только бы побыстрее сбежать от них. Правда, девушка не выглядела испуганной, да и сама пришла за помощью. Черт, ерунда какая-то.

– И какого характера схватки? Насколько частые? Интенсивность боли? – уточнила я. – И какой у вас срок?

– Тридцать семь недель, – ответила девушка. – Не знаю, насколько частые, просто внутри живота иногда сжимается сильно, и все. И ребеночек пихается.

– То, что пихается, хорошо, – проговорила я задумчиво. В этой девчонке действительно было что-то странное, мы будто говорили на разных языках. – Ладно, сейчас проверим… В смотровую, – попросила я санитара и сама пошла вперед, чтобы открыть дверь.

– Кристина Станиславовна, можно с вами? – откуда-то из-за угла вынырнула интерн Маша, а за ней и ее напарница Рената.

– Заходите, – кивнула я после секундных раздумий. Пусть посмотрят, любой опыт будет не лишним.

– У вас есть с собой обменная карта? – спросила я пациентку, когда ее ввезли в смотровую.

– Не поверите, всегда носила ее с собой, но сегодня забыла, – та улыбнулась.

– Кто-нибудь может принести ее?

– Муж в командировке, но могу попросить соседку, у нее ключ есть от нашей квартиры. Только это вечером будет, она работе сейчас. – Девушка опять попыталась сама встать с каталки, и на это раз по ее ногам потекла прозрачно-розовая жидкость. – Ой. Это же воды отошли?

– Они самые. – Я помогла ей лечь на кушетку. Осторожно ощупала живот: очень напряжен. Есть риск отслойки плаценты, особенно после травмы.

Раскрытие шейки матки в таких обстоятельствах посмотреть было нельзя, опасно.

– Вы точно не ощущаете никаких болевых спазмов? – осторожно уточнила я.

– Нет. Просто у меня врожденная анальгезия, – спокойной ответила девушка.

Врожденная анальгезия? Я на миг опешила. Вот это поворот. Такое действительно трудно сразу распознать. Очень редкая патология нервной системы, на моей практике еще никогда такого не встречалось. Теперь, правда, все становилось на свои места и одновременно усложнялось.

– Это когда человек вообще не чувствует боли? – вдруг громко спросила Рената.

– Да, – ответила ей Мария тихо и пнула в бок, упрекая в бестактности.

– Да, – повторила за ней девушка и усмехнулась, – я с рождения не чувствую никакой боли. Раньше мне казалось, что это здорово, но на деле проблем от этого куда больше, чем бонусов. Я просто могу умереть и не понять от чего. Мой организм не предупредит меня об опасности заранее болью.

– Зато рожать не больно, – вроде как пошутила Рената.

– Рената, подготовьте аппарат КТГ, – осекла ее я. – Пока я делаю УЗИ.

Спустя десять минут я уже искала анестезиолога, чтобы обсудить с ним, как быть дальше.

Шахов Константин Сергеевич, то самый будущий юбиляр, нашелся в курилке.

– Костя, дело срочное и неоднозначное, – начала я с порога. – К нам поступила беременная с редким генетическим заболеванием. Врожденной анальгезией.

Тот удивленно присвистнул:

– Вот так повезло. Нам, в смысле. Не беременной, конечно. Таких в мире всего несколько сотен, и тут у нас, в отделении… И что с ней стряслось?

– Сбил самокатчик где-то неподалеку от нашего роддома, и она пришла к нам пешком, с открытым кровотечением, представляешь? УЗИ показало частичное отслоение плаценты. Кровотечение удалось пока приостановить, но началась родовая деятельность. Перед осмотром отошли воды, – рассказала я. – И еще… У нее кардиограмма не очень. Самой рожать ей нельзя, ты же понимаешь. Надо кесарить.

– Надо кесарить, – кивнул Шахов, выдыхая густой сигаретный дым.

– Ну так вот. Как будем это делать? – Я поморщилась от дыма и помахала рукой, отгоняя его от себя. – Эпидуралка. По сути, она ведь ей не нужна, правильно я понимаю?

Шахов опять невозмутимо кивнул:

– По сути, не нужна, если анальгезия полная. А по протоколу нужна. И протокол нарушать нельзя.

– Вот и я о том. Но тут такой шанс не пичкать роженицу лишними препаратами обезбола, которые ей к тому же без надобности… И на сердце ей такая нагрузка нежелательна. – Я вздохнула и покачала головой. – В общем, я в растерянности.

– Давай посоветуемся с заведующим. Если он сам даст добро на кесарево без анестезии, то рискнем… – предложил Шахов.

Идти к Кравицкому? Отторжение этой мысли возникло лишь на короткий миг, и я быстро запрятала свои личные заморочки куда подальше.

– Бросай свою сигарету и идем, – сказала я. И добавила ворчливо: – Совсем о здоровье не беспокоишься.

– Я фаталист, – хмыкнул он, сделал последнюю торопливую затяжку и выбросил окурок.

Кравицкий оказался на месте.

– Мы к вам за советом, Роман Валерьевич, – произнесла я с порога.

– Нештатная ситуация, – подхватил Шахов.

– Слушаю. – Кравицкий жестом предложил нам сесть, и я сразу приступила к рассказу.

Я очень старалась сосредоточиться на деле и отстраниться от всех своих чувств, но те, черт их побери, контролироваться полностью никак не хотели и где-то совсем глубоко словно исподтишка дергали сердце каждый раз, когда наши взгляды с Кравицким встречались.

– Я бы попробовал без анестезии, – заключил Шахов. – Такой уникальный случай… Я посмотрел ее анализы… Кроме некоторой тахикардии на ЭКГ, в целом они неплохие. Я бы рискнул.

– Какой срок? – уточнил Кравицкий, озадаченно потирая переносицу.

– Тридцать семь недель, – отозвалась я.

– В берлинской больнице я слышал о таком случае от одного из врачей, – произнес Кравицкий. – Он в то время волонтерил в Красном кресте в Африке. Попалась ему одна беременная с подобной патологией, и тоже нужно было кесарево. Но у нее тройная была, и она никак не могла разродиться. Насколько я помню, он тоже рискнул – и, кажется, все прошло нормально.

– И? Каков ваш вердикт? – Я тихо кашлянула.

– Делайте без нее. Под мою ответственность, – ответил он, подавив вздох.

– Как скажете, босс, – усмехнулся Шахов и кивнул мне: – Вперед. Навстречу экспериментам.

– Не очень удачная шутка, – отозвалась я, правда все равно улыбнулась.

– Почему сразу шутка? Может, я после сегодняшнего опыта за докторскую сяду?

– Ты и пяти минут за ней не высидишь.

– Можем поспорить. – Шахов протянул мне руку. – Роман Валерьевич, разобьете?

Кравицкий посмотрел на него, иронично изогнув бровь.

– Да не буду я с тобой спорить, – отмахнулась я и поднялась. – Идем лучше к операции готовиться.

– Вы точно ничего не ощущаете? – спросила я нашу уникальную пациентку, уже который раз проверяя чувствительность на ее животе в месте будущего надреза.

– Нет, ничего, – она отвечала чуть замедленно, поскольку Шахов решил все же дать ей небольшую дозу успокоительного.

– Показатели пока в норме, – добавил сам анестезиолог.

Я случайно подняла глаза и увидела, что за нами через стекло наблюдает Кравицкий. Он кивнул мне, словно подбадривая. Я сделала глубокий вдох и уже решительней взялась за скальпель.

Операция началась.

Еще никогда я не была так напряжена во время кесарева. Все время присутствовал страх, что мы совершили роковую ошибку и бедная девушка сейчас потеряет сознание от болевого шока. Но, к моему великому облегчению, все прошло хорошо. И мамочка, и новорожденный мальчик были в порядке.

Одно знаю точно: этот случай в своей практике я запомню на всю жизнь.