Лёля, послушав Асины стенания, сжалилась и предложила в долг пятьдесят рублей, которые ей прислал отец-алиментщик. Воспев щедрую подругу, Ася отправилась собирать деньги, слабо представляя, как будет отдавать долги, но мысль о новых сапогах стала всепоглощающей. Существовало несколько уже изведанных способов улучшить материальное положение: отпахать несколько ночных смен на хлебокомбинате, устроиться на почту разносить утреннюю корреспонденцию, сняться в массовке на Ленфильме или, в крайнем случае, выпросить у тетушки. На комбинате платили по пять рублей за смену, иногда удавалось стащить буханку хлеба или пакет пряников, на почте за месяц – сорок рублей, а тариф массовки составлял трешку за день.

Ей удалось разжиться двадцатью рублями у однокурсниц, но остальные попытки оказались тщетными – середина месяца, весна, какие деньги? Богатая Борисова открывать кубышку не стала, и Ася вернулась в комнату, решив отказаться от затеи с сапогами. Помощь пришла с неожиданной стороны – под вечер пришли Володины, Валя с Юрой, и принесли вафельный торт – мечту эстета-сладкоежки – огромный, украшенный по периметру шоколадными розами, с шоколадным Медным всадником в центре.

– Зашли прийти в себя после визита к Юриным родителям, – шепнула Валя ахающим над кулинарным шедевром девчонкам. – А это чудо купили в «Тортах», мы же давно мечтали такой фирменный попробовать!

– Разорились! – подтвердил Юра.

Лёля помчалась разогревать чайник, а Ася собрала на стол разнокалиберные чашки и кружки, достала из тумбочки заветный пакет индийского чая со слоном.

– И как тебе эта вещь? Сильно написано, смело и правдиво… – сказал Юра, когда все устроились за столом, и Ася отдала ему прочитанную книгу.

– Не могу поверить, что талантливых образованных людей вот так держали в заключении и заставляли работать на государство, – ответила она.

– Автор ведь сам был в такой шарашке, это идеальная иллюстрация, какой ценой оплачены достижения сталинской эпохи.

– Иллюстрация, конечно, но это очень нелегко переварить, – вставила Лёля, успевшая прочитать книгу, как обычно, по диагонали.

Со сталинских шарашек и самиздата разговор плавно перетек на джинсы, которые принес Юра – приятель просил продать, – и слово за слово перешел на финские сапоги и недостаток финансов.

– Можем занять, если очень надо, – сказал Юра. – Сколько тебе, Ася?

– Рублей пятьдесят.

Валентина замерла, прислушиваясь к движениям наследника. Юра достал из кармана деньги.

– Предки выделили на покупки, так что бери, сохраннее будет. Вот тебе полтинник.

– Но я смогу отдать только в следующем месяце, – пробормотала Ася. – Или завтра, если ничего не выйдет.

– Ничего, в следующем, так в следующем.

По правде говоря, девчонки втайне завидовали красивой высокорослой подруге – роман с Юрой начался ещё втором курсе, развивался бурно, со ссорами и примирениями, и привёл к свадьбе, на которой гуляла половина курса.

Шоколадные розы пошли на ура, но ни у кого не поднималась рука резать Медного всадника. В конце концов за дело взялся мужчина, и лезвие ножа уже подбиралось к вздыбленному над глазурной бездной коню, как рука его дрогнула – Валентина громко ойкнула, испуганно округлив глаза.

– Юра, девочки… я, наверное, рожаю…

– Что, Валёк, что? – нож полетел на стол, а муж кинулся к жене.

– Всё! Ой! Мамочки!

Больше ничего членораздельного, кроме ахов и охов, услышать от неё не удалось. Лёля рванула на вахту вызывать скорую, Юра запрыгал вокруг жены, исполняя панический ритуальный танец. Ася держала охающую Валю за руки, пытаясь успокоить. Когда приехала скорая, Валентина идти уже не могла, уверяя, что у неё отошли воды, и худощавый Юра потащил жену вниз на руках. В общаге начался переполох, скорую провожали дружной толпой, стоя на крыльце и желая удачи! Подвыпивший Саша Веселов даже побежал вслед за машиной, пытаясь ухватиться за бампер.

Проводив подругу, Ася и Лёля вернулись к так и не разрезанному шоколадному торту, чашкам с недопитым чаем и пяти красненьким, оставленным Юрой на столе. Сидели молча, переваривая событие. Роды были пугающей и влекущей загадкой, а то, что рожать уехала подруга Валька, с которой съеден не один пуд соли, наполняло девчонок особым трепетным волнением. Обсуждать тему не стали, по молчаливому согласию наложив на неё табу.

– Ну что, Аська, будем ждать и доедать торт? – нарушила тишину Лёля.

– Что-то не хочется, – пробормотала Ася.

– Что не хочется?

– Есть не хочется!

– Если честно, мне тоже не хочется!

Посидели, разглядывая торт. Медный всадник, покарябанный ножом, сдерживал твердой рукой шоколадного коня. Одиноко грустила последняя розочка.

– А если… – начали одновременно и замолчали, уставившись друг на друга.

– Что, если? – спросила Ася.

– А у тебя что? – вопросом на вопрос отреагировала Лёля.

– Подумала: а если попробовать продать торт Борисовой?

– Синхрон, Аська! – подскочила подруга.

Доели на двоих последнюю розочку и пошли. Борисова смотрела телевизор, на кровати в углу спала подселённая первокурсница, которую «хозяйка» комнаты старательно выживала.

– Вера, купи торт, – объявила Ася, держа в руках шоколадное великолепие, словно хлеб-соль на свадьбе.

– Купи, Верусик, а! – подхватила Лёля.

– Вы что, девки, с ума сошли? – пробасила Борисова.

– Да ты посмотри, какое чудо, по дешевке продаём, – протянула Ася.

– Мы розы съели, но все остальное девственно нетронутое. Лови удачу! – добавила Лёля.

– Почём? – поколебавшись, спросила Борисова.

– За… четырнадцать рублей, – объявила Леля.

– Да он в магазине стоит пятнадцать! – блеснула знанием цен Вера.

– Но шоколад-то весь на месте.

– А роз там сколько было? Они же веночком идут.

– Не веночком, а орнаментом, с промежутками, – возмутилась Ася.

Подсчитали количество съеденных роз, вывели пропорцию, сошлись на двенадцати рублях и разошлись, довольные друг другом.

Ася поставила будильник на четыре утра, но так толком и не уснула, ворочалась, кашляла, думала о Валентине. Встала полчетвёртого, собралась, одевшись потеплей и кое-как зашив сломанный замок сапога. На вахте дежурила доброжелательная Анна Петровна, она разрешила воспользоваться телефоном. Ася набрала охтинский номер Володиных, но ей ответили только долгие пустые гудки – Юра то ли спал, то ли так и не вернулся домой. Ася вышла в прохладную темноту тихого раннего утра. Пешком до Невского по пустому, гулкому проспекту, через Кировский мост, через Неву, несущую на запад темные густые воды, мимо силуэта Петропавловского собора, врезающего в небеса тонкий шпиль. Каблуки стучали по асфальту, было зябко от прохлады и болезненной слабости. На Марсовом поле чернели купы кустарников, за решеткой Михайловского сада таинственно шелестели кроны лип, прогрохотал по рельсам ремонтный трамвай. Когда Ася свернула на Невский, ей показалось, что она попала в другой мир – напротив входа в Пассаж сгрудилась шумная толпа. Она заняла очередь и отправилась прогуливаться по необычно пустому проспекту, ожидая открытия магазина. Стоять в утренних очередях было не впервой, немало часов проведено у театров, в ожидании открытия кассы.

Впрочем, когда зажглись огни, и открылись двери Пассажа, очередность уже не имела значения – здесь играла роль сила, скорость и наглость. Дамы, успевшие прорваться первыми, помчались по галерее к вожделенному прилавку, ставя рекорды в спринтерской стометровке. Опоздавшие, оттесненные сильными, неслись следом, возмущаясь поведением лидерш. Ася в лидеры не попала, но, благодаря молодости и спортивной подготовке, ей удалось вписаться в середину очереди, которая эмоциональной змеёй растянулась чуть ли не на все сто восемьдесят метров галереи Пассажа. Два часа ожидания Ася скоротала, сбегав позавтракать в кафе и обсудив с соседкой, дамой средних лет, качество обуви разных стран-производителей и места, где импортную обувь можно достать – соседка продемонстрировала глубокое знание предмета и наличие практического опыта, но сокрушалась, что больная нога не позволила обогнать соперниц на первом этапе. Когда до вожделенной цели оставалось человек пять, пошли слухи о том, что сапоги заканчиваются.

– А мне нужен 38-й, никогда не могу подобрать себе обувь, – затосковала соседка.

– А у меня 35-й, – призналась Ася.

– Возьму любой, – сказала дама, – Если что, поменяю или продам, не зря же столько стояла.

– 35-го нет, – заявила продавщица, когда Ася добралась до прилавка. – Будете брать другой размер?

– Я… не знаю, – смешалась Ася. – А 36-й есть?

– Нет, остался только 38-й.

– Ох, а мне как раз нужен 38-й! – засуетилась соседка.

– Есть еще пара, – успокоила её продавщица.

– Давайте 38-й, – махнула рукой Ася.

Продавщица достала коробку, бухнула на прилавок.

– Будете брать? Сто двадцать рублей в кассу.

Когда Ася вернулась с чеком, у прилавка разгорался конфликт.

– Я первой была в очереди, а вы мне подсунули не тот размер! – орала раскрасневшаяся дама.

– Какой вы сказали, я вам тот и дала! – ответно рычала продавщица.

– Безобразие! Я буду на вас жаловаться! – пыхтела дама.

– Жалуйтесь, сколько хотите. 38-го уже нет, только что забрали последнюю пару, – парировала продавщица.

Такого везения Ася не ждала – оказалось, что лидерша принесла коробку с 35-м размером. Обмен произошел тут же, к обоюдному удовольствию сторон.

Когда совершенно обессиленная Ася вернулась домой и открыла коробку, ей оставалось лишь ахнуть от удовольствия – сапоги были верхом совершенства и пределом мечтаний. Из мягкой серой кожи, с орнаментом на голенище, на узком, но устойчивом каблуке и как раз по ноге – просто чудо, а не обувь. Она уснула, упав на кровать, прямо в новых сапогах. Разбудила её вернувшаяся из института Лёля с известием, что ночью Валя родила дочь.

Следующие дни наполнились заботами – никто не знал, в какой роддом увезли подругу, Юра на звонки не отвечал, канув в пространстве, и девушки решили съездить на Охту.

Володины жили в однокомнатной хрущёвке – квартиру сдала какая-то дальняя родственница родителей Юры. Поплутав среди одинаковых дворов с типовыми пятиэтажками, прячущимися за деревьями, что за двадцать лет дотянулись до верхних этажей, Ася и Лёля в конце концов нашли нужный дом, поднялись на пятый этаж. Звонили долго, но безрезультатно. Когда уже собирались уходить, Ася толкнула дверь, и она поддалась, оказавшись незапертой.

– Здесь есть кто-нибудь? – спросила подруги дуэтом.

Молчание. Осторожно пробрались через крошечный коридор, раздвинули штору из шариков и бамбуковых трубочек, вошли в комнату и замерли: здесь, дружно похрапывая, спали Утюгов и Сипягин, один в кресле, второй на диване. Присутствия Юры не наблюдалось, но через фигурное стекло кухонной двери пробивался тусклый свет.

– Идем туда? – спросила Лёля, кивнув в сторону кухни.

– Давай, – кивнула Ася и открыла дверь. В свете ночника с пробитым абажуром, стоящего отчего-то на плите, перед ними предстала весьма живописная картина: стол, заваленный тарелками с остатками еды, рюмками, стаканами, пустыми бутылками. Двое участников симпозиума спали среди всего этого великолепия, уютно уткнувшись лицами в столешницу. Один из них поднял голову, словно почувствовал чьё-то присутствие. Ася невольно отшатнулась, готовая бежать прочь, но отступать было некуда и поздно. Лёня Акулов уставился на неё пьяными синими глазами.

– Ой, девчонки пришли! Девчонки… – он встал, толкнув стол. Со звоном упала и покатилась по полу бутылка. Второй спящий, это был Юра, что-то пробормотал, устраиваясь поудобнее.

– Девчонки! – Лёня все-таки выбрался из-за стола. – А мы тут, омбы… обмываем ножки, Юрка же дочку родил…

– Вообще-то, это Валя родила, – сердито отрезала Лёля.

– Какие сердитые вы, девчонки… Асенька, ты тоже на нас сердишься? То ж ножки… Лёня шагнул к Асе, она отступила в сторону.

– Выпейте с нами… Юрик, вставай, девчонки пришли!

– Ножки обмыли, сволочи! – возмущалась Лёля. – Юрка, вставай, мерзавец!

– Да, ножки… – пробормотал тот.

– Ты у Вали в роддоме был? – спросила Ася.

– Я? Мне же к Валечке в роддом, у меня там дочь родилась, не мальчик, а девочка, – забормотал проснувшийся Юра.

Девчонки подхватили его под руки, оттолкнув Лёню, который порывался то ли помочь, то ли помешать.

– Чем только вы думали… Юрка, рассказывай, какой роддом, мы съездим!

Володин уперся бараном, и ни мытьем, ни катаньем не удалось уговорить его сообщить адрес роддома – он был намерен исполнить отцовский долг сам. После брожений по квартире, поисков продуктов и вещей, которые нужно отвезти Валентине, глотков недопитого алкоголя, разыскивания курток, шапок, ботинок и прочего отправились вчетвером, оставив д Утюгова и Сипягина досыпать.

Лёня заявил, что не покинет друга и любой ценой проводит его до пункта назначения. Вдохнув прохлады вечернего воздуха, парни взбодрились и запели нестройным дуэтом, порываясь совершить что-либо героическое во имя женской красоты и новорожденной. Пришлось разбиться на пары мальчик-девочка, чтобы успокоить ретивое. Ася предпочла бы взять на себя заботу о Юре, но Лёля опередила ее, то ли случайно, то ли намеренно. Акулов же заботу не принял, скорее, охватил заботой Асю – подхватив под руку, потащил за собой. Когда вышли на проспект, начал моросить мелкий противный дождь, асфальт заблестел пятнами фонарей и полосами фар проносившихся мимо машин.

Применили коварный вариант: молодых людей загнали на тротуар, вывели из зоны видимости, голосовать пошла Лёля. Смилостивился и тормознул водитель потрепанных Жигулей. Его негативную реакцию на парней, явившихся, словно два молодца из ларца, смягчили аргументами, что один из них стал отцом, вся компания едет навещать его жену и ребенка, и умаслили обещанием заплатить десятку. Лёля села на переднее сиденье, а Ася попала в цветник, между Юрой и Лёней. Молодой отец слегка протрезвел и взялся за обязанности навигатора, а Лёня обнял Асю, заявив, что так ему удобнее. Ася не стала возражать, некуда было деться, хотя все силы ушли на то, чтобы сохранить внешнее спокойствие и жалкие остатки внутреннего. Она пыталась не смотреть на Акулова, на его небритую щеку, на волосы, блестящие мелкими каплями дождя, но время от времени чувствовала на себе его взгляд, или ей лишь казалось, что он смотрел на неё.

Роддом находился на окраине – двухэтажное грязновато-розовое здание за решетчатой оградой и строем огромных старых кленов. В приёмном покое теснились отцы и родственники, подавали в узкое, похожее на тюремное, окошко свёртки передач. На подоконнике сиротливо валялся помятый букет гвоздик.

Мрачная пожилая санитарка сгребла Юрины пакеты, бросив равнодушно-осуждающий взгляд на его небритую физиономию – сколько тысяч таких помятых радостным событием лиц прошло перед её глазами?

Из приемного покоя отправились под окна, вызывать красну девицу выглянуть в окошко.

– Валя-я-я! 3-я палата! – скандировали до тех пор, пока в окне на втором этаже не показалась Валентина, бледная, в нелепо пёстром больничном халате. Заулыбалась, замахала руками, что-то говоря, пыхнула гневом в сторону мужа, показав ему кулак, затем исчезла.

– Куда же ты, Валечка? – беспомощно пробормотал Юра.

Она вернулась, снова появилась в окне, показывая розовый сверток с крошечным сморщенным личиком в обрамлении байкового одеяла.

– Валечка, Валя, я так люблю тебя! – заорал Юра.

– Володин! – застонали девчонки.

– Не мешайте мужику, – сурово остановил их Лёня.

В окне появилась дама в белой косынке и белом халате, что-то сердито выговаривая Валентине, оттеснила её, замахала руками в сторону посетителей.

– Верните мне жену! – кричал Юра.

– Юрочка, поедем уже домой, завтра приедешь… выспишься и приедешь, – Лёля погладила его по плечу.

– Акулы-ы-ыч! У меня дочь!

О старые стены роддома, безмолвные свидетели тысяч восторгов и признаний, потоков слез и разочарований!

Обратно добирались на перекладных, в карманах было пусто. На Охту приехали, когда уже стемнело. Двое оставленных в квартире приятелей еще спали и были жестоко разбужены. Девушки навели порядок на кухне, выбросили бутылки, уложили утомлённого отца спать на освободившийся диван и с сознанием выполненного долга отправились домой, прихватив с собой протрезвевших друзей. Распрощались на трамвайной остановке в надежде, что те не вернутся к Юре опохмеляться и продолжать обмывание ножек. Во всяком случае, Лёля и Ася сделали все, что могли.

– Петровский тортик сейчас бы совсем не помешал. Может, Борисова ещё не съела, пойдем, выкупим остатки? – предложила Лёля, когда девчонки наконец-то добрались до своей, такой уютной, комнаты и, поскребя по сусекам, соорудили неброский ужин из поджаренных на подсолнечном масле остатков батона под кружку горячего жидкого чая.

– Какая девчонка хорошая у Вали, три шестьсот! У меня сестрёнка родилась кило семьсот, крохотная была, на ладони умещалась.

– Это Катя-то на ладони? – улыбнулась Ася.

Сводная десятилетняя сестра Лёли была ребенком весьма крупным и пышущим здоровьем, трудно было представить, что когда-то она весила кило семьсот.

– А Лёнчик, кажется, на тебя запал, подруга, – помолчав, сообщила Леля. – Не напрасно ты страдала.

– Неужели ты думаешь… – начала Ася. – Ерунда. Ему всё равно на кого западать.

На следующее утро Ася собиралась в институт, чтобы пройти летящей походкой, с гордо поднятой головой и полным безразличием к неким особям мужского пола, которые, возможно, и не появятся по причине горького похмелья. Чуть подкрученные щипцами волосы, особо тщательный макияж, любимая юбка, точно по фигуре, тонкая водолазка густого бордового цвета, новые колготки – Лёльке удалось купить две пары с рук – и, разумеется, великолепные финские сапоги на узком каблучке.

– Такая красота, не знаю, что с нею делать, куда бежать, – пробормотала Ася, разглядывая себя в зеркале.