Маша

– Г-где?

Надо было прогулять, а не потакать синдрому отличницы! Ничего бы не случилось, не приди я сегодня на пару. Может, Глебов бы даже не заметил!

Ага, с его-то суперспособностью?

– В Сибири, – глядя на меня как на особо ценный приз, повторяет Илья Глебович. И его улыбка ни фига не выглядит милой, такой сожрёт и не подавится. – Иркутская область, Катангский район, посёлок городского типа… да в общем-то неважно, – хмыкнув, осекается он. – Поехали, будет весело.

– Вы… Я… Это вообще…

Как есть дура! Потому что вместо того, чтобы поставить наглого преподавателя на место, я стою, хлопая глазами и хватая ртом воздух. Реальность странно подёргивается, а шарики грозят заехать за ролики.

– Ладно-ладно, – неожиданно мирно отзывается Глебов, – успокойся. Никто никуда не едет, считай, что я пошутил.

Пошутил?! Да у меня в жизни чувства юмора не было! Как и друзей, все из которых считали меня слишком серьёзной.

– Маша, да успокойся ты!

Я бы с радостью, но Илья Глебович держит меня за плечи, а это не способствует.

– Морозова, имей совесть! Если ты грохнешься тут в обморок, ректор сожрёт меня вместе с машинным маслом. Маша, – вздохнув, он за подбородок приподнимает моё лицо, – да пошутил я. По-шу-тил.

– Шутки у вас…

Сжавшиеся было когти ужаса немного разжимаются, выпуская сердце из объятий. Всё хорошо, просто в голове у меня опять не о том… Сбросив его руки, я глубоко вздыхаю, в очередной раз осознавая собственный идиотизм. Да почему я снова о постели-то?! Ну, не изнасиловал бы он меня ведь!

И тут же краснею от собственных мыслей.

– Морозова, – глядя на моё, наверняка, пятнами пунцовое лицо, с интересом хмыкает Глебов, – а скажи-ка мне, о чём ты сейчас подумала?

– А зачем вы меня… – Лапали? Зажимали? Обнимали? Ни один из вариантов не подходит и я молчу, нервно прикусив губу.

– Я тебя что? – побуждая продолжать, весело интересуется Илья Глебович.

– Ничего, – раздражённо буркнув, мне приходится поправить сползающую сумку. – Всего доброго, Илья Глебович.

«Чтоб вам подавиться!», – недоговорено, но понято всеми участниками беседы.

– Морозова, – догоняет меня голос преподавателя за два шага до двери, – а свидание?

Он не о том. Он не о том. Он не о том.

Хорошая мантра, только почему-то не помогает – сердце снова бухает как ненормальное, а из головы выветриваются все мысли, кроме неприличных.

– Что вы имеете в виду? – В развороте должна быть грация и холодное изящество, но ни того, ни другого с нашего чаепития у меня не прибавилось.

– Выигрыш, Морозова. Ты же помнишь, что нельзя оставлять неудовлетворённым… моё любопытство.

Нет, намёк в многозначительной паузе мне только кажется. Кажется и всё! И плевать, что выражение у, присевшего на край стола, Глебова под стать намёку.

– С малознакомыми мужчинами не откровенничаю! – Гордо тряхнув головой, я резко разворачиваюсь, запинаюсь о порог аудитории и вылетаю в коридор.

Под тихий смех одного раздражающего преподавателя.

Ужас, ужас, ужас. Это что и где сдохло, если дурацкий поцелуй развернул мои отношения с одним из самых проблемных преподов в совершенно непонятную плоскость? Непонятную, нервную, напрягающую меня лично, потому что сегодня на парах Глебова состояние «Меня здесь нет» чередовалось с засматриванием на него же.

И это после «случайной» встречи с Артуром в приуниверсистетском парке! Дурацкая счастливая улыбка сама наползает на губы, стоит вспомнить прогулку до отмёрзших пальцев, до разговоров обо всём на свете, и его добрую улыбку.

– Ой!

Удар в чью-то спину вырывает из мечтаний о парне, которого Пермякова крепко держит в наманикюренных когтях. Воздух вышибает из груди и, отшатнувшись, я потираю ушибленное место.

– Маша? – Артур смотрит с привычной доброжелательной улыбкой, а я вспоминаю безобразную сцену, свидетелем которой он стал.

Краснею, конечно, и понимаю, что все шансы стать ему хоть немного ближе разбились о непробиваемую самоуверенность Ильи Глебовича.

– Артур. – Щёки горят так, что только туши. – Ты ещё здесь?

– Да, заходил в деканат, а ты?..

Только молчи, только молчи.

– Меня Илья Глебович задержал насчёт контрольной, – недовольство даже изображать не приходится, – пришлось объясняться.

– Какие-то проблемы? – Участие в его исполнении это что-то новенькое и я застываю, засмотревшись. – Хочешь, помогу?

– П-поможешь? – И это после моих обжиманий с преподом?!

– Почему бы и нет, мы же одногруппники, – улыбается Артур, а я вдруг ловлю его оценивающий взгляд.

Реально оценивающий! Понять это мне ума хватает, как и заметить, что серые глаза проходятся по изгибам тела, скрытым под пальто на поясе. Это что сейчас такое происходит? Где презрение, отвращение и «ты не такая»?

Или, проиграв тот спор, Пермякова проиграла и своего обожаемого Арта?

– А давай! – Надеюсь, ни торжества, ни злорадства в моём взгляде он не замечает. – У меня, и правда, не всё получается.

И трижды плевать, что мой балл выше его, прикинуться дурочкой как-нибудь, да получится.

– Может завтра? – Недолго думает он, а мне это и вовсе ни к чему. Не в этом случае, только приоткрытый от удивления рот портит наигранно-самоуверенный вид. – Только ты же знаешь, я в общаге живу… но можем позаниматься в библиотеке, устроит?

– Обожаю читать. И библиотеки.

Ой, идиотка! Ладно хоть «и тебя» не добавила, а то мой лимит по стыду на сегодня исчерпан.

– Супер! До встречи.

И Артур Велисов, этот темноволосый бог, шагает ближе, чтобы приобнять меня на прощание. Мозг отключается весь и разом. Красный диплом говорите? А что это? Всё, что я могу сейчас – по-дурацки улыбаться и блеять что-то невразумительное в ответ. Особенно, когда, отстраняясь, он губами задевает мою щёку.

Мама, роди меня обратно, иначе я опозорюсь прямо здесь!

К счастью, мне везёт – не оглядываясь, Артур сбегает по ступенькам и выходит на улицу, пока я пытаюсь вспомнить хотя бы собственное имя. Сердце бешено колотится в груди, пульс зашкаливает, а где-то под рёбрами разрастается что-то искрящееся и счастливое, готовое заполнить меня всю.

Заниматься! С Артуром! Я!

Завизжать в припадке фанатского восторга мешает разве что охранник на пропускной. Вот! Вот что может сделать смелость, характер и удачно выигранное пари! А ведь прошло всего несколько дней с той самой прогулки!

– Морозова, не стой столбом, замёрзнешь, – насмешливый голос за спиной в два счёта разбивает все мои наивные мечты о белом платье и детишках с серыми глазами. – Ау, Морозова.

– До свидания, Илья Глебович, – холодно, не поворачиваясь, прощаюсь я и спешу выйти на улицу.

Блин! Вот только перед этим неплохо было бы натянуть хотя бы шапку! Ледяной порыв ветра распахивает полы пальто, путает волосы и в целом не вызывает ничего, кроме желания спрятаться в троллейбус. Ничего, ещё чуть-чуть, и моих накоплений хватит на что-нибудь скромное, маленькое, но бензиновое. И своё.

Повесив сумку на локоть, я быстрым движением натягиваю шапку и ищу перчатки в недрах сумки. И зайти бы для этого внутрь, но там Глебов, а его мне сегодня хватило за глаза. Как назло, именно сейчас сумка выпячивает всё своё бездонное нутро, где под руку попадается всё, что не надо. Гигиеническая помада, купленная в киоске по случаю утери нормальной. Ручка, которую я ищу уже две недели. Стикеры, которые покупались вообще-то домой и полгода назад.

В общем, всё, что угодно, кроме дурацких перчаток.

А ветер продолжает качать голые ветки деревьев и мою слабую психику. Которая уже на грани оттого, что пальцы начинают приобретать весёленький синеватый оттенок. И перестают нормально гнуться, что тоже не способствует поискам.

– Есть! – Наконец, найдена хоть одна и я судорожно натягиваю перчатку.

– Помочь?

Чтоб тебя!

Рефлексы срабатывают быстрее мозга и, резко развернувшись, я бью сумкой по обидчику. Угум, ещё бы он не был Глебовым, была бы вообще красота.

– Морозова, ты откуда такая дёрганная? – Естественно, сумку Илья Глебович ловит в нескольких сантиметрах от себя. Боком. И мы вместе наблюдаем за эпичным падением моих вещей. – М-да…

И, конечно, поверх разбросанных по крыльцу мелочей, красиво опускается вторая перчатка.

– Тридцать три несчастья? – со смехом в глазах интересуется Глебов перед тем, как присесть на корточки.

В четыре руки мы собираем мои скромные пожитки почти мгновенно.

– Исключительно рядом с вами, – раздражённо фыркаю в ответ, поднимаясь.

– И как с таким настроением ты будешь сдавать экзамен? – Когда вторая перчатка оказывается на руке, пальцы уже практически отмёрзли.

– Так же, как и четыре предыдущих, – буркнув, я собираюсь уйти, наконец, из универа, но Глебов удерживает за локоть.

– Пойдём, я тебя подвезу, – легко предлагает он, утягивая меня в сторону от дверей. – Ты же окоченела, Морозова.

– Думаете, на мотоцикле мне станет теплее? – огрызаюсь я, за последний час доведённая до ручки эмоциональными качелями. Спохватываюсь, конечно, меняя тон и выражение лица на более вежливые: – Спасибо, но я доеду сама.

– Чтобы ты знала, Морозова, байк – явление сезонное. – Тоном, почти как на лекции, только там я сижу, а не иду к парковке, ведомая посторонним мужиком.

– Даже если так, это не значит, что я с вами куда-то поеду! – И неважно, что слова приходится проговаривать медленно и чётко. Губы замёрзли не меньше рук.

– Не куда-то, а домой. – Тяжесть его вздоха какая-то с перебором, и не слишком соответствует смыслу фразы. Чем Глебову мой дом-то не угодил? Или так далеко ехать? – А вообще, у меня к тебе дело, так что можешь считать, что я тебя похитил.

– Не хочу я никаких дел.

Угу. Бурчать можно много, вот только, когда Глебов достаёт ключи, останавливаясь у новенького красного седана, я продолжаю стоять на месте. Ладно, пусть уже похищает. Пусть всё, что угодно, только дайте мне согреться!

Фары дважды мигают, и слышится щелчок дверей. Побуду немного плохой и беспринципной, садясь в относительно тёплое нутро машины, которая ещё пахнет автосалоном.

– Машенька, ты же добрая девочка и не сможешь бросить любимого преподавателя в беде, – насмешничает тем временем Глебов, заводя мотор.

А что, самые придирчивые когда-то у кого-то бывают в любимчиках?

– Я не настолько добрая.

Пальцы никак не согреются и, сняв перчатки, я кладу их на дефлектор.

– Спорим, что настолько? – Мои мучения обрываются Ильёй Глебовичем.

Тем, который забывает про руль, забирает, сжатые в кулаки, ладони себе и… Нет, моё сознание этого не выдержит! Зажмурившись, я боюсь самого худшего, но Глебов, взяв мои руки в свои, всего лишь согревает их дыханием.

Всего лишь, блин! Доводя меня до обморока и инфаркта одновременно. Чтоб вас всех! А чего, вообще, я боялась? Очередного поцелуя? Его нет, а, не смотрящий на меня, Глебов есть. И разом пересохшее горло есть. И желудок, от волнения скручивающийся в узел. И… да много чего есть, и всё это – лишнее.

Спасибо хоть за выключенный в салоне свет и позднее время, иначе местные сплетницы подавились бы ядом.

– Я не спорю, – заметно осипшим голосом отзываюсь я и напарываюсь на внимательный взгляд.

– Ты вроде Морозова, а за пять минут на улице умудрилась вконец простудиться!

Ага, простудилась. Лучше так, чем думать про перебои с дыханием, пульсом и всей мной. И про то, что Глебов сейчас почти также близко как тогда, прижимающий меня к стене своим телом.

– Я мерзлячка, – по-прежнему сипло просвещаю его на свой счёт.

– Проблема, – подняв на меня взгляд, признаётся Глебов. И вот вопрос, он тоже резко простыл или как я? – Ничего, я… куртку тебе куплю. Тёплую. – Как-то сердито выдохнув, он отпускает мои руки и резко отстраняется, уделив всё внимание машине. – Надень мои перчатки, они в бардачке.

– Я не…

– Ты мёрзнешь, Морозова, и можешь пропустить неделю из-за своих гордых выходок, – хмыкает Илья Глебович и выезжает, наконец, с парковки.

Пока перчатки находятся и пока надеваются, мы проезжаем три квартала и два светофора. Перчатки, кстати, оказываются действительно тёплыми, настолько, что ещё через два квартала мне становится жарко.

– Спасибо.

– Пожалуйста.

И вроде едем себе спокойно, молчим, а чисто женская логика недовольна, требуя начать хоть какой-то разговор.

– Вам нужна помощь? – Иногда ненавижу себя за эту робкую интонацию, но что делать… некоторым не суждено стать вамп.

Илья Глебович молчит, и молчит долго.

– Нужна, – впервые совершенно серьёзно отвечает он. Или мне так кажется, потому что я не вижу его взгляд? – Но я передумал, забудь.

Не знаю что там такого страшного в его любопытстве, но моё тоже может основательно пострадать.

– А вдруг я смогу? А вы отказываетесь…

– Не сможешь, – резко перебивает он.

В смысле?!

– Откуда вам знать? – раздражённо выдохнув, я отворачиваюсь к окну. И возвращаюсь, почувствовав пристальный взгляд на затылке. – Что?

– Какие могут быть дела, Морозова, если ты меня боишься?

И вроде ничего не происходит, но атмосфера в салоне заметно меняется, становясь какой-то хищной. Такой же, как взгляд Глебова, путешествующий по моему лицу. Вот он касается лба, практически ощутимо переходит на скулы, заставив задержать дыхание. И спускается ниже, изучая мои губы так, что…

Гулко сглотнув, я боюсь пошевелиться. Непередаваемые ощущения. Неправильные, но непередаваемые, вот только чёрта с два я признаюсь в этом даже себе.

– Или нет?

Глебов вовсю пользуется красным сигналом светофора, но и он не бесконечен. В горле пересыхает, и я нервно облизываю губы.

– Я… Мне непривычно, но я не боюсь.

Точнее, боюсь, да не того.

– А привыкнуть не боишься? – хмыкнув, Илья Глебович возвращается к дороге, давая мне передышку.

Хуже всего, что я, действительно, хорошая и мне нравится помогать людям. Особенно, если я реально могу это сделать.

– Чем вам помочь?

– Притворись моей невестой на эти выходные.