Мне кажется, я живу в чужом теле. А тебе никогда так не казалось?

Ты подходишь к зеркалу, рассматриваешь себя в нем, и не узнаешь черты. Ты испытываешь эмоции, ты строишь внутри себя маленький хрустальный мир, но, когда показываешь его другим, в лучшем случае видишь непонимание, в худшем – подметаешь осколки.

Пальцем я касаюсь своих губ. Чувство то же, что и всегда, но, стоит открыть глаза, – и снаружи все не то. Вокруг ходят люди без сознания. Которые не способны ощутить боль или радость, которые охотно потребляют предложенные им в газетах и с экранов телевизоров шаблоны и нормы, и между собой общаются, любят, ссорятся и расходятся, в точности следуя заданным им алгоритмам.

На моем чужом лице странно и смешно выглядит все то, что я ощущаю внутри. Счастливая улыбка по непонятной прихоти изгибает уголки губ вниз, а когда я насильно их поднимаю – немеет половина лица. Наверное, по какой-то глупости я выбрала неправильное перерождение. Но, может, нужное? Что я должна вспомнить и узнать здесь? Что почувствовать? Когда это закончится, со мной останется только память, – но не о датах и людях. Память о моих чувствах. О любви, о страсти, о горе, о зависти и обиде. О ненависти, которой я никак не могу испытать. Наверное, потому, что я слишком долго пыталась жить по навязанному шаблону. Не была собой ни снаружи, ни внутри.

Порой мой настоящий мир прорывается ко мне снами. Говорят, во сне невозможно увидеть солнце. Пишут, что только дети видят цветные сны. Уверяют, что взрослым не дано летать даже там.

Значит, это не просто сны. Это мои жизни, прошлые или будущие. Искривленные отражения в зеркалах моих обыденных дней, покалеченные, полустертые, и при этом – восхитительно живые…

1.

В саду, окружавшем небольшой дом на окраине столицы, готовилось наступить лето. Ночами и по утрам вовсю пели птицы, прерываясь только на небольшую дневную сиесту, бабочки порхали между цветущих деревьев, уже вовсю теряющих белые лепестки.

Хрупкие крылатые создания время от времени становились добычей резвившихся в саду детей – двух мальчиков-погодков лет десяти и юркой шестилетней девочки с длинными косичками, постоянно возглавлявшей небольшую ватагу в их проделках. Вся троица еще не успела загореть под весенним солнцем, но первые веснушки уже начали появляться на носах мальчишек, обойдя девочку стороной.

Возможно, они просто не стали портить эту симпатичную мордашку, постоянно преображавшуюся под влиянием искренних детских эмоций. Или, быть может, не решились нарушать величие довольно заметного носика, ничуть не испорченного легкой горбинкой. Его девочка унаследовала от отца, взяв от матери мягкий овал лица и небольшие пухлые губы.

Все вместе дети облепили старую черешню. Мальчишки забрались на нижние ветки, выискивая кусочки древесного сока, превратившегося в смолку под лучами теплого солнца, и, находя, принимались ее увлеченно жевать, изредка великодушно делясь с девочкой, оставшейся внизу.

Малышка пыталась забраться наверх, но ее роста и сил не хватало на большее, чем подпрыгнуть и зацепиться за одну из склоненных ветвей, смешно размахивая ногами и возмущаясь. На нее сверху сыпались кусочки коры и прошлогодние листья, чудом перезимовавшие ради того, чтобы быть бесславно стряхнутыми вниз.

Спустя минуту девочке наконец удалось зацепиться двумя ногами за ветку. Она так и повисла, с двумя тонкими косичками, нацеленными в землю. Мальчишки только посмеивались, надежно устроившись в ветвях и не понимая, как можно быть такой слабенькой. Ну это же просто глупость – не суметь подтянуться один-единственный раз!

Все дети были похожи, как близкие родственники. Темно-каштановые волосы, коротко остриженные у мальчишек и заплетенные в растрепавшиеся косы у девочки, ярко блестели на солнце. Еще ярче блестели их желто-карие глаза, когда малышка, устав, отпустила наконец ветку и села прямо в траву, уже спустя секунду что-то там нашарив и с радостным воплем демонстрируя братьям.

Не дожидаясь, пока мальчишки спустятся, она покинула редкую тень дерева и припустила вниз по склону, к уютному кирпичному дому.

– Мам! Ну мам! Смотри! – на бегу завопила девочка, и спустя несколько секунд из дверей выглянула высокая полная женщина с коротко стрижеными вьющимися волосами.

– Мам! Я божью коровку поймала! – гордо возвестила дочка, подбежав к матери и протягивая вперед тонкую руку со сжатым кулачком. Разлепив пальцы, она разрешила полюбоваться своей добычей матери и догнавшим ее братьям.

– Молодец! – подтвердила женщина, ласково погладив девочку по голове. – А теперь давай ее отпустим? Ее же тоже ждут детки?

– Давай! – радостно согласилась малышка и вытянула хрупкую ручку вверх.

Вместе с братьями она нестройно, но воодушевленно продекламировала стишок про небо, конфетки и их неумеренное потребление жадными детками и полюбовалась на послушно улетевшее куда-то вверх насекомое.

– Мальчики, папа вас ждет в доме, помогите ему убрать все то, что он раскрутил, но не починил, и идите ужинать, – полюбовавшись на детей, велела женщина, и мальчишки вихрем унеслись куда-то внутрь дома.

– Мам, а ты пойдешь со мной в сад? Я хочу найти ветку с цветами, поставим ее в вазе на столе и будет красиво! – попросила девочка, взяв маму за руку.

– Но тогда на этой ветке не вырастут фрукты.

– Ну одну веточку! Мама, ну пожалуйста!

– Ладно, – улыбнулась женщина и, отпустив руку дочери, чуть подтолкнула ее вперед, – иди и выбери сама какую-то красивую ветку. Только, прежде чем ломать, посмотри, не осыпаются ли цветы. И не ломай большие ветки, давай самую маленькую, хорошо?

– Хорошо, мам!

Вприпрыжку девочка снова направилась в сад, по пути ненадолго остановившись возле вылизывающейся на солнце кошки и попытавшись зазвать ее с собой, но животинка лишь искоса посмотрела на неожиданную помеху и высокомерно задрала лапу, зарывшись носом под хвост.

– Я скакаю по траве, по зеленой травке!

Оббежав вокруг кошки, девочка пропела сочиненную ей строчку и задумалась, как бы ее продолжить.

– Пошли со мной за веточкой, на ней растут цветочки!

Протянув руки, девочка попыталась схватить меховую красавицу, но та, неожиданно вздыбившись, прыгнула в сторону и поспешно умчалась куда-то в сторону дома. Видимо, не оценила продемонстрированного поэтического таланта.

– Беги-беги, – погрозил ей вслед кулачком ребенок. – Скажу маме, и она не даст тебе молока! Ни капельки!

Вприпрыжку подбежав к старой вишне, накрывавшей своей тенью свежую поросль молодой травы, девочка придирчиво осмотрела склоненную к земле ветвь. Вроде бы цветов хватает. Ухватилась за одну из веточек, она с усилием дернула. Не оторвала, но осыпала себя целой метелью белых лепестков, запутавшихся в волосах. Фыркнув, девочка кое-как отряхнулась и убежала искать более молодое и сговорчивое на предмет обдирания дерево.

Мать проводила ребенка взглядом и вернулась в дом. Весь сад был окружен высоким штакетником, и ее дочка знала, что без взрослых выходить наружу ей еще рано – вот подрастет еще немножко, и сможет вместе с братьями бегать купаться на маленький заросший пруд, или даже приносить из магазина еду для семьи.

В одной из комнат на первом этаже мальчики с отцом заканчивали складывать детали, оставшиеся после очередной неудачной попытки реанимировать старое радио. Ну как заканчивали… Отец как раз объяснял детям назначение какой-то непонятной платы с торчащими штырьками, воодушевленно размахивая руками в ответ на вовсю сыплющиеся вопросы.

Женщина только вздохнула, окинула взглядом разгром и прикрыла дверь, предупредив увлекшихся домочадцев о скором ужине. Ее муж явно решил заняться приборостроением со скуки – отдых в их загородном доме был ему в тягость, и он считал дни до их возвращения обратно в столицу. Но детям следовало побольше быть на свежем воздухе, да и им ничуть не повредит отвлечься от обычных дел. Можно даже подумать о еще одном сыне или дочке.

За окном что-то громыхнуло, и улыбающаяся своим мыслям женщина удивленно подняла глаза – ведь совсем недавно было абсолютно ясное небо. Но снаружи клубилась какая-то странная хмарь, похожая на невозможный в начале вечера туман, а небо стремительно затягивало тучами. Звуки грома за окном становились все чаще, складываясь в непрекращающуюся какофонию в районе города, и женщина поспешила к выходу, вспомнив, что дочь все еще не вернулась.

Выйдя на крыльцо, она позвала ребенка, но очередной раскат грома заглушил ее слова. Впрочем, почти сразу женщина увидела хрупкую фигурку, спешащую к дому с ярко-белой веточкой в руках. Между ними были негустые смородиновые кусты, и мать погрозила пальцем, жестом указывая дочери отправиться в обход, а не продираться сквозь редкую поросль. Девочка недовольно скривилась, но, увидев нахмуренные брови женщины, все же поспешила по едва заметной тропинке.

Что-то опять привлекло внимание ребенка – она не показывалась из-за угла дома уже несколько минут, но женщина смутно слышала ее веселый голос и не слишком беспокоилась. Она устало облокотилась о перила, закрывая глаза. Домашние заботы порядком надоели. Может, муж не так уж и не прав, не желая здесь задерживаться? В городе, по крайней мере, можно совершенно спокойно заняться чем-то интересным в такую погоду, и не переживать, что град испортит все деревья.

Небо все сильнее затягивало тучами с невозможной скоростью, и сад стремительно поглощали тьма и туман. Неожиданно со стороны дороги, к которой от дома вела узкая мощеная дорожка, прерывавшаяся коваными воротами, послышался странный скрежет, и спустя несколько мгновений испуганно поднявшая глаза женщина увидела огромную механическую фигуру, вдавливавшую тяжелыми шагами камни дорожки в землю.

Мать в ужасе закричала, заметив неясные тени других фигур. В нее тут же уперся яркий прожектор, начинавшийся в области головы робота. Похожие тут и там появлялись в их саду, но каких-либо звуков практически не было слышно из-за постоянных раскатов грома вдалеке… либо чего-то, звучащего, словно гром.

Только-только появившаяся из-за угла в обнимку с кошкой, девочка увидела, как к матери на крыльцо выбежал отец – и спустя секунду тела обоих поглотило пламя огромного огненного болида, выпущенного роботом. Крик женщины прервался лишь спустя несколько мгновений – в тот же момент, когда жгучее пламя охватило все здание. Поддержанное еще несколькими выстрелами, оно практически мгновенно взвилось до самой крыши, яростными ударами выбило стекла и почти коснулось замершей в ужасе темноволосой девочки. Но не дотянулось, бессильно опалив лишь лепестки на тонкой веточке в детской руке.

Девочка застыла, не в силах шевельнуться, лишь судорожно пыталась вздохнуть. Она даже не заметила, как из ее рук выскользнула с таким трудом пойманная кошка, тут же опрометью бросившаяся прочь.

По маленьким щекам катились слезы, оставляя тонкие дорожки между появившимися отметинами сажи. Жар от горящего дома усиливался, и, наконец, пробился сквозь шок, горячими лапами толкнув лицо. Ребенок непроизвольно сделал шаг назад – и оступился, с коротким вскриком упав в кусты смородины, которые мама велела обойти… она обещала сделать варенье к близящемуся дню рождения девочки и смеялась, говоря, что дети не оставят к тому времени ни одной ягодки.

Спустя еще мгновение по тому месту, где стояла малышка, скользнул луч прожектора – но ничего не заметил и двинулся дальше, перекрещиваясь с другими, десятками бродившими в саду и тысячами – вокруг него. Где-то рядом послышался истошный визг животного, резко оборвавшийся после тяжелого удара.

Всхлипывая, девочка кое-как выбралась из кустов и бросилась прочь, в клубы дыма – дыма, а не тумана, – повсеместно обосновавшегося вокруг. Под ногами шуршала припорошенная лепестками молодая трава, и несколько раз она чуть было не упала, поскользнувшись. Ее чуть было не заметили снова – но малышка вовремя укрылась за шершавым стволом вишни, грустно опустившей свои ветви. Может быть, именно той, веточку с которой она бездумно продолжала сжимать в руке, может быть, какой-то другой.

Сжавшись в страхе, девочка дождалась, пока лучи прожекторов не уйдут подальше, и, словно маленький зайчонок, бросилась из своего укрытия прочь, к границе охваченного пламенем и дымом сада. Надрывно кашляя, она несколько раз упала, растянувшись на траве, но каждый раз поднималась и бежала дальше.

Путь ребенку преградили густые кусты малины, росшие вплотную к ограждавшему сад штакетнику, сквозь который она не раз выбиралась на дорогу – встречать машину отца. Позади раздавались тяжелые шаги, становясь все ближе, и девочка бросилась вперед, зажмурив глаза и не обращая внимания на жгучие царапины на голых руках и ногах. Из последних сил она пробралась через заросли, протиснулась между прутьев забора и, не глядя, бросилась вперед – прямо в ярко-синий светящийся овал, непонятно каким образом оказавшийся сразу за оградой. Девочка открыла глаза только в самый последний момент – и увидела лишь странные яркие всполохи вокруг себя, мгновенно проникшие внутрь ее тела, забившие рот и горло и лишившие возможности дышать.

Кажется, она куда-то летела спиной вперед, и синие нити рвались в глубине ее тела. Совсем не так, как когда-то летала в счастливых снах. Не было эйфории и радужных крылышек, трепетавших за спиной. Только холод, одиночество и сдавливающая со всех сторон боль.

Она почти задохнулась – но неожиданно мерцание вокруг погасло. Кашляя, девочка почувствовала, что вновь стоит, и тут же упала на холодные каменные плиты. Позади что-то гудело, и изредка на нее сверху сыпались синие искры, ледяным холодом обжигавшие даже сквозь ткань изорванного платья. Малышка этого практически не ощущала, сжавшись в комочек. Ей страшно было даже шевельнуться. Ведь, стоит только открыть глаза, сзади обязательно окажется что-то страшное. Оно догонит ее, поглотит!

Но, если не двигаться, ничего не случится. Мамочка придет и разбудит ее! Да, это только сон, она такие и раньше видела. Главное – не оборачиваться, не открывать глаза, и все будет хорошо. Ведь там же нет ничего, никого. Мамочка, как же мне страшно!

Где-то рядом раздался удивленный мужской голос, произнесший что-то на непонятном девочке языке. Испуганно подняв голову, она взвизгнула, увидев высокую фигуру в обтягивающем черном костюме, направлявшуюся к ней, замершей посреди огромного темного помещения, рассеченного массивными колоннами. Вдоль колонн девочка заметила лабиринт высоких стеллажей, доходящих почти до самого потолка, пространство между которыми было изредка освещено лампами, свисавшими с потолка на длинных перекрученных шнурах.

Вскочив, ребенок опрометью бросился прочь от синего сияния и спешащего к нему мужчины. Как и положено в страшном сне, вокруг нее смыкалась темнота, в которой ужасные роботы только и ждали момента, чтоб ее схватить. А один из них, гулко топая, настигал сзади, и стоит только обернуться, как он ее догонит!

Девочка попыталась скрыться между рядов высоких стеллажей, но и тут ей не повезло – малышка оказалась в каком-то тупике, а ее преследователь спокойно и уверенно приближался.

Не помня себя от ужаса, ребенок попытался взобраться вверх по полкам, и это оказалось на удивление легко, – их края были утолщены, давая удобную опору, а каждая новая полка была на ладонь короче предыдущей, создавая своеобразную лесенку. Сама же мебель даже не пошелохнулась – огромные сооружения высотой в два мужских роста были надежно прикреплены к колоннам и загружены тяжелыми предметами, очертания которых невозможно было связать ни с чем ей знакомым.

Упираясь кулачками, сведенными судорогой от страха, девочка почти успела забраться наверх. Но ее преследователь все же оказался быстрее и схватил ее за ногу, громко чем-то возмущаясь на чужом гортанном языке.

Малышка в испуге дернулась и попробовала схватиться руками за полку, чтобы не упасть с высоты мужского роста, но что-то помешало ей. Только сейчас она заметила обломок тоненькой веточки, зажатый в ладони. На нем уже не осталось цветов – лишь опаленный остаток бутона, которому так и не суждено было стать терпким плодом.

В отчаянии девочка ударила мужчину по лицу кулачком с зажатым в ней прутиком. Удар оказался неожиданно удачным – обломок вонзился прямо в глаз ее преследователю. Он громко закричал и схватился за лицо, отпустив ножку ребенка, и она, словно маленькая белочка, забралась на самый верх, с трудом преодолев неожиданно длинный вылет последней полки.

Стеллажи, окружавшие каменные колонны толщиной в ее рост, не доходили до высокого потолка примерно на такое же расстояние. Их верхние полки оказались пусты и выступали козырьком, худо-бедно защищавшим содержимое нижних от пыли. Ради обеспечения лучшей устойчивости мебель скрепили между собой в длинные ряды, регулярно прерывавшиеся поперечными вставками. Таким образом, наверху оказался непрерывный ломаный путь, невидимый снизу. Всхлипывая, девочка на четвереньках поползла вперед практически в полной темноте.

Пыль быстро покрыла ее лицо, и соленые дорожки на щеках превратили ее в грязь. Девочка раз за разом переползала с одного стеллажа на другой, не зная, что впереди, но стремясь как можно скорее оказаться подальше от того места, где продолжал кричать преследовавший ее мужчина.

Внизу послышались чьи-то обеспокоенные голоса и несколько человек, гулко стуча сапогами об каменные плиты, пробежали к кричавшему. Малышка затаилась у одной из колонн, прижавшись к ней всем телом и опустив голову на дрожащие ручки. У нее уже не было сил плакать, и к тому же она боялась выдать себя даже звуком.

Впрочем, спустя несколько минут она могла бы уже про это не беспокоиться – тишину разорвали резкие ритмичные взвизги сирены, многократно повторяемые эхом, и тьму разрезали снопы яркого красноватого света. Замеченное ей синее сияние осталось далеко позади, но даже сейчас на потолке отблескивали холодные сполохи, словно овал ритмично разгорался, что-то сквозь себя пропуская.

По счастливой случайности, девочка оказалась в небольшом треугольнике тени, созданной колонной и двумя направленными лучами, и она поспешила еще больше сжаться в комочек и отчаянно зажмуриться, пытаясь стать невидимкой, книжку о которых ей и братьям читала мать.

– Мама, мамочка, где ты? – тихонько захныкала девочка. – Мамочка, я не виновата! Мама!

Она пролежала в своем убежище еще с десяток минут – до того момента, как странный механизм, напоминающий маленький шарик с четырьмя пропеллерами, не завис над ней, а внизу не послышались чьи-то уверенные и злые голоса. Спустя несколько мгновений рядом непостижимым образом оказалась фигура, затянутая в знакомый черный костюм, и, не обращая внимания на жалкие попытки отбиться, схватила ребенка одной рукой и спрыгнула вниз.

Девочку грубо бросили на пол в круг таких же фигур в черном, лица которых были скрыты полумасками под низко надвинутыми капюшонами, в точности как у японских воинов, которых порой изображали ее братья. Или как у больных страшным вирусом, название которого она не помнила, – просто случайно увидела репортаж по телевизору и полночи проплакала в испуге. Но эти маски и костюмы не были гладкими – сохраняя единый черный цвет, они тут и там щетинились похожими на элементы доспехов накладками, жгутами и слоями волокон, по форме напоминающих мышцы. В целом же костюмы оказались весьма облегающими, позволяя заметить, что из десятка фигур две были женскими.

Один из мужчин, бывший чуть ли не на голову выше других, прокричал несколько слов в небольшое утолщение на собственном кулаке, и гул сирен стих. К нему тут же обратился его спутник, что-то возмущенно доказывая, в то время как одна из женщин сделала шаг вперед и рывком поставила девочку на ноги, больно сжимая ее плечи своими твердыми и холодными как камень пальцами.