На кухне

Анна Архиповна стоя у плиты жарила печень, а кот Василий сидел у ее ног и заранее облизывал усы. Раздалась телефонная трель, Анна Архиповна отвернулась от сковородки и сняла трубку.

«Слушаю вас», – произнесла она в трубку. Трубка молчала. «Говорите, ну!» – сказала Архиповна с напором, так как была напористой женщиной. «Не буду я говорить» – неожиданно ответила трубка хорошо знакомым басом, и тут же послышались короткие гудки.

Вот ведь… названивает… – подумала вслух Анна Архиповна и повернулась к плите. При этом она случайно наступила на кота, который тут же возмущенно заорал, а Архиповна, потеряв равновесие, грузно приземлилась на кухонный пол, как и была – с трубкой в руке. Несколько обалдев, она нажала на трубке отбой. Из стоящей на столе телефонной подставки тут же раздалась очередная трель.

Лежа на полу, Архиповна снова нажала круглую кнопку и прижала трубку к уху. На другом конце некоторое время знакомо сопели, затем опять зачастили гудки. Занято, – подумала Архиповна, видимо еще не совсем пришедшая в себя после неожиданного падения.

Кот тем временем подошел к ней, потерся круглой головой о мощное плечо Архиповны и замурлыкал. Мурчание – золото, – неожиданно перефразировала в уме свою любимую пословицу Анна Архиповна, и глаза ее заблестели. «Котик ты мой, Васенька», – проникновенно сказала она и погладила кота трубкой.

Тот тут же задрал хвост и побежал к плите. Анна Архиповна проводила его снисходительным взглядом, а затем стала рассматривать потолок. Он был непривычно далеко, и почему-то Анне это нравилось. Она лежала на полу, рассматривала вот уже три года как небеленый потолок, и какие-то смутные то ли грезы, то ли воспоминания теснили ее грудь. На душе у нее было также легко и чудесно, как бывало в те дни, когда наивный Василий, бывший муж Анны, еще не ушел по собственной глупости к ее лучшей подруге Люське, тоже – бывшей…

Полежав так еще немного, Анна Архиповна удивительно легко и даже грациозно поднялась с пола и выключила плиту. Затем она выложила в кошачью миску большую часть так и недожаренной печени, накинула пальто и, даже не застегнувшись, вышла из квартиры. Впервые за эти, проведенные в одиночестве годы, Анна Архиповна решила вдруг прогуляться по парку. А погода была просто чудесной, между прочим…

2008

Смена парадигмы

Однажды некая неглупая, но, кажется, довольно мелкая личность, нацепив серьезную и вдумчивую маску и надев что-то строгое и приличествующее случаю, проникла (как раз подвернулся шанс) в место скопления личностей, несомненно, глубоких и выдающихся (о чем свидетельствовали их труды, звания и прочие ученые степени). Проникла туда она не просто так, а вооружившись теорией, основанной на принципе сообщающихся сосудов, вычитанном из школьного учебника по физике. Теория, смело перенесенная из области физики на социально-коммуникативную почву гласила, что поскольку дно мелкой личности при прочих равных находится гораздо ближе, чем у личностей глубоких, то при непосредственном контакте мелкой личности с глубокими, внутреннее содержание последних будет передаваться мелкой личности, а затем, в силу малости ее внутренних ресурсов, переливаться через край. Таким образом, по расчетом автора теории (и журналиста по профессии), она, – мелкая, но все же личность, – в короткие сроки дожна была стать носителем глубоких и стоящих идей и воззрений – к тому же плавающих в ее случае буквально на поверхности и невероятно очевидных, а не спрятанных более в этих непонятных глубинах, как это бывало в случае личностей глубоких, но, по-видимому… не таких уж далеких?

Итак, наша личность, назовем ее просто М.Л. (сами понимаете почему), вышла из нагретого послеполуденным осенним солнцем, выкрашенного в оранжевый цвет такси, подошла к потертой деревянной двери с номером 47 и нажала кнопку звонка. Дверь распахнулась почти сразу.

– Проходите, проходите, мы вас как раз ждали, – дружелюбно приветствовала М.Л. некая Г.Л. (* Г. – сокращенно от глубокая, Л. – личность), помогая М.Л. снять пальто и провожая ее в гостиную.

М.Л., конечно, прошла и села прямо в центре пустующего пока немного потертого дивана, готовая внимать и впитывать. Кроме нее в гостиной собрались уже упомянутая Г.Л., а также ее муж – О.Г.Л. и его друг Н. Г. Л.* (*О – сокр. от очень, Н. – от несомненно). Где-то неподалеку – то тут, то там болталась также дочь О. Г. Л. и Г.Л. – маленькая Вик.

Разговор шел о парадигмах. Как это водится у глубоких личностей (и прочих так называемых интеллигентов) никто ни на чем не настаивал и не пытался во что бы то ни стало обратить всех «в свою веру», но говорили увлеченно. О.Г.Л. вдохновенно рассуждал о необходимости смены старой парадигмы в области воспитания детей, иной – основанной на внутреннем развитии потенциала учащихся, а не на заучивании формул и сомнительных «социальных аксиом». «Детское любопытство должно развиваться, а не гаситься, как это происходит сейчас!» – убежденно говорил О. Г. Л. «Да и вообще, все эти книги, учебники… кажется, от силы лишь пять процентов учащихся более или менее глубоко воспринимают то, что пытаются впихивать в их бедные головы! Неудивительно, что мы наблюдаем вокруг тотальное бескультурье и равнодушие к так называемым духовным ценностям…»

Ага, – подумала про себя М.Л., которую зацепила фраза «более или менее глубоко», – вот где начинает проявляться внутренняя глубина всех этих будущих интеллектуалов. Но О. Г.Л несколько сбил ее с толку следующей фразой:

– Возьмите Эйнштейна! – воскликнул он, – еще в школе его интересовали простые и в тоже время «безумные» вопросы: должно быть, он иногда воображал себя бегущим на перегонки с лучом света и пытался понять, насколько это реально… Мм… ну, в общем, вы знаете, что потом выросло из подобных его фантазий… Но, в тоже время, учился он не ахти, возможно, кто-то даже считал его тупицей. Один этот факт…

– Простите, – перебила его М.Л., покачивая в руках прохладный коктейль с перечной мятой, – я правильно вас поняла, что вы считаете, что дети все талантливы, и что в появлении в классах тупиц ответственны учителя и вообще неправильная система образования?

– Да, да, – можно и так сказать, – закивал О. Г. Л., – «тупицы» – вообще в корне неправильное определение для ребят с теми или иными отличиями в восприятии и способах синтеза информации.

– Но ведь в школах полным-полно этих самых… э-э… с отличиями, – немного смущенно, но упрямо начала М.Л…

– Ага, из них иногда премьер-министры еще получаются! – жизнерадостно подхватил подошедший поближе Н. Г. Л. и взяв из руки М.Л. опустевший бокал, подлил ей еще немного чего-то довольно крепкого. На его шутку, впрочем, не обратили внимания, хотя, где-то сбоку, кажется, хмыкнула Г.Л., которая как раз принесла в гостиную поднос с закуской.

– Ну… такие ребята часто потрясающе талантливы в неких других областях, – не обращая внимания на старого приятеля продолжил тем временем О. Г. Л. И вообще, у меня есть одна теория, ну пока скорее смутное ощущение… Но, возможно, что где-то здесь и зарыт этот самый краеугольный камень…

– Ага, такой забавный камешек с углами по краям, – пробормотал Н. Г. Л., скорее себе под нос, впрочем, кажется, он пытался произвести впечатление на М.Л., видимо, подпав под чары ее темных глаз, таких больших и внимательных…

– Что же это за подозрение… то есть, ощущение? – чуть нетерпеливо произнесла М.Л.

– Ну… как бы это сформулировать, понимаете… Чтобы быть умным, в социальном смысле, то есть, эдаким интегрированным членом общества, как это ни парадоксально… Большого ума не надо!

Н.Г.Л., тем временем оказавшийся сидящим на диване рядом с М.Л. жизнерадостно захихикал.

– Да, да, – продолжал О. Г. Л., – понимаете, есть такой известный факт. Когда большая группа обезьян на острове А осваивает какое-то новое действие, например, обучается, вскрывать контейнеры с бананами в местном хранилище (тут Н. Г. Л. просто зашелся от смеха), то почти сразу же на острове Б, происходит тот же эволюционный скачок. То есть, все эти примитивные идеи витают в воздухе, или же… действует некий социальный инстинкт, если можно так выразиться, являющийся одним из неявных, но очень важных механизмов природы. И конечно же, наши обезьяны, безоглядно таскающие бананы из не им, кстати, принадлежащих контейнеров, считаются успешными и лидирующими особями в своем окружении…

– А на деле они всего лишь воришки, которые умеют держать «нос по ветру», фигурально, конечно, выражаясь… – усмехнулся Н. Г. Л.

– Да, – чуть печально согласился О. Г. Л. и уже пристальнее посмотрел на приумолкшую МЛ, – а представьте теперь обезьяну, которая в одиночестве ходит по береговой косе и, стоя на холодном ветру, придумывает что-то… Что-то совершенно потрясающее и уже не имеющее никакого отношения ни к бананам, ни прочим э-э… вопросам питания и размножения. Такую обезьяну в сообществе, наверняка, сочтут тупицей…

– Но ведь… они по-своему правы, – неожиданно для себя вступилась за сообщество М.Л., – я где-то читала, что в социуме есть своеобразные защитные механизмы… Потому-то общество и сжигает всех этих безумных Коперников… ну, то есть… безумными и опасными они, конечно, кажутся тем, кто стоит на страже интересов общества, – более мягко закончила предложение М.Л. – Но ведь… если бы обществом безоглядно принимались все новаторские идеи, – продолжила она рассудительно, – то воцарилась бы анархия.

– Да-да, – еще немного погрустнев, покивал О. Г. Л., – есть такая точка зрения, но боюсь, точно также считают и обезьяны на островах А и Б…

Затем он сказал, что ему нужно проверить как там мясо в духовке и вышел на кухню.

НГЛ, сидящий рядом с МЛ подмигнул ей и подлил в бокал еще немного огненной жидкости.

– Я сказала что-то не то? – немного волнуясь, спросила у него М.Л.

– Нет-нет, не переживайте, – жизнерадостно произнес Н. Г. Л. и чокнулся с М. Л. Просто у нашего Джорджа (так, на самом деле, звали О. Г. Л.) был, да и есть один друг детства, гениальный мм… математик, он жил, кстати, где-то под Портлендом на побережье. В Хиллсборо, кажется. Человек совершенно несчастливый, если можно так сказать про гения… Но очень уж одинокий и мм… Ну в общем, когда, Джордж говорил про ту обезьяну на холодном ветру…

– Ага, – расстроено кивнула М. Л. Они чуть помолчали.

– А что с ним сталось? – спросила затем она.

– Хм, ну, в конце концов, он сменил парадигму… Мм, личную парадигму, так сказать. Из одинокого и неудачливого ученого, он превратился в известного экономиста-аналитика. Ездит сейчас с лекциями по материкам и островам и учит всех этих обезьян… То есть… Я хотел сказать ээ… экономистов…

– Воровать бананы, – подсказала ему М.Л. – Вот именно! – подхватил Н. Г. Л. и, просияв, посмотрел на М.Л. немного иначе. – Вы чертовски верно это сказали!

Позже, после того как хозяева и гости доели знаменитое мясо «а ля Джордж» и прикончили бутылку старого бренди, обсуждая, уже скорее по инерции, обезьян затерянных на островах в океане и то, каким образом все эти витающие в воздухе идеи переносятся от одного носителя к другому без непосредственного контакта оных, Н.Г.Л. вызвался проводить М.Л. до дома, и когда они, наконец, поймали такси даже несмело попытался найти в полутьме ее губы. М.Л., которая принципиально не целовалась в такси, деликатно уклонилась от объятий, но затем смилостивилась и написала на какой-то книжке, что подсунул ей для этого НГЛ, свой телефон. Кажется, это была новенькая брошюра по экономике.