Создатель дал роду человеческому две книги. В одной показал Свое величество, в другой – Свою волю. Первая – видимый сей мир, Им созданный, чтобы человек, смотря на огромность, красоту и стройность Его зданий, признал Божественное всемогущество, по мере себе дарованного понятия. Вторая книга – Священное Писание. В ней показано Создателево благоволение к нашему спасению. В сих пророческих и апостольских богодохновенных книгах истолкователи и изъяснители суть великие церковные учители. А в оной книге сложения видимого мира сего суть физики, математики, астрономы и прочие изъяснители Божественных, в натуру влиянных действий суть таковы, каковы в оной книге пророки, апостолы и церковные учители. Нездраворассудителен математик, ежели он хочет Божескую волю вымерять циркулом. Таков же и богословия учитель, если он думает, что по Псалтире научиться можно астрономии или химии.

Толкователи и проповедники Священного Писания показывают путь к добродетели, представляют награждение праведным, наказание законопреступным и благополучие жития, с волею Божиею согласного. Астрономы открывают храм Божеской силы и великолепия, изыскивают способы и ко временному нашему блаженству, соединенному с благоговением и благодарением ко Всевышнему. Обои обще удостоверяют нас не токмо о бытии Божием, но и о несказанных к нам Его благодеяниях. Грех всевать между ими плевелы и раздоры!»^[12]

Опыт человечества убедительно свидетельствует, что конфликт между наукой и религией не имеет объективной природы и возникает тогда, когда какой-то конкретный человек, причастный к науке, пытается подменить научное познание и знание собственными представлениями о них. То же самое можно сказать и о религии. Подобное недобросовестное отношение к этим фундаментальным формам познания окружающей действительности порождает обскурантизм (и научный, и религиозный), безусловно и категорично отвергающий все иные точки зрения, кроме собственной. Он искажает и разрушает сам смысл существования науки и религии – получение нового достоверного знания о мире и его Творце – и превращает их в хранилище знаний, у дверей которого стоят педантизм и схоластика.

Проблемы, о которых шла речь, остаются исключительно достоянием секулярного сознания, поскольку православное богословие всегда было готово к взаимодействию с наукой и при необходимости использовало свои гносеологические инструменты для осмысления и оценки явлений нецерковной действительности, в том числе и произведений литературы. Более того, уже в первые века христианства богословие разрабатывало способы получения истинного знания о мире и Боге из нецерковных и даже нехристианских источников^[13]. Так, святитель Григорий Богослов пишет: «Полагаю же, что всякий, имеющий ум, признает первым для нас благом ученость, и не только эту благороднейшую и нашу ученость, которая, презирая все украшения и плодовитость речи, емлется за единое спасение и за красоту умосозерцаемую, но и ученость внешнюю, которой многие из христиан, по худому разумению, гнушаются, как злохудожной, опасной и удаляющей от Бога. <…> Так и в науках мы заимствовали исследования и умозрение, но отринули всё то, что ведет к демонам, к заблуждению и во глубину погибели. Мы извлекали из них полезное даже для самого благочестия, через худшее научившись лучшему и немощь их обратив в твердость нашего учения»^[14].

Целью науки является познание видимого, физического мира, который постоянно открыт человеку, хотя и не принадлежит ему, так как сотворен не им. Поэтому человек может бесконечно познавать творение Божие, но не может владеть им. Богом установлено, чтобы человек использовал природу ровно в той мере, в какой это необходимо для его жизни: «И произрастил Господь Бог из земли всякое дерево, приятное на вид и хорошее для пищи… <…> И заповедал Господь Бог человеку, говоря: от всякого дерева в саду ты будешь есть…» (Быт. 2, 9. 16). Тогда же был установлен и главный принцип взаимоотношений человека с творением: «И взял Господь Бог человека, и поселил его в саду Едемском, чтобы возделывать его и хранить его» (Быт. 2, 15). Когда человек возделывает и хранит окружающий мир и мир собственной души, он становится соработником Творцу, испытывая при этом величайшее счастье. Господь передал человеку мир в гармоничном состоянии, поэтому любые попытки переделать его приводят только к разрушению. Не менее гибельно и желание властвовать над творением, которое, в отличие от человека, не преступило закон и потому сохраняет связь с Творцом, признавая лишь Его своим господином. Всё это приводит к нарушению отношений человека и мира: вместо того чтобы трудом вернуть себе утраченную гармонию, человек пытается переделывать мир по своему образу и подобию.

Если наука отвечает на вопрос, почему живет человек, то религия – на вопрос, для чего он живет. Эти вопросы взаимосвязаны, и решение одного невозможно без другого. Поэтому отношения науки и религии должны строиться на основе творческого взаимодействия, благодаря которому получаемые ими знания будут дополнять друг друга, делая представление человека о мире и его Творце полным, ясным и непротиворечивым. Необходимость такого сотрудничества объективно проявляется в гносеологических особенностях науки и религии. Так, наука предлагает принять многие фундаментальные положения априорно, без каких-либо доказательств^[15], а христианская религия требует от человека разумной, осмысленной веры: «Исследуйте Писания…» (Ин. 5, 39); «Испытывайте самих себя, в вере ли вы; самих себя исследывайте» (2 Кор. 13, 5); «Не всякому духу верьте, но испытывайте духов…» (1 Ин. 4, 1); «…не сообразуйтесь с веком сим, но преобразуйтесь обновлением ума вашего, чтобы вам познавать, что есть воля Божия, благая, угодная и совершенная» (Рим. 12, 2) и т. д. Можно сказать, что знание зиждется на вере, а вера крепнет знанием, причем в познании материального мира приоритет бесспорно принадлежит науке, а в познании мира духовного он столь же бесспорно принадлежит религии.

Научное познание опирается на законы логики, в основе веры лежит способность человека принимать полученное знание как факт, не прибегая к рациональной или эмоциональной оценке. Это необходимо потому, что проверить новое знание о духовном мире эмпирически нельзя, а можно только установить его соответствие ранее полученному знанию.

Очевидно, что человеку невозможно, да и не нужно, знать всё. Всеведение – удел Бога, а человек должен как можно раньше узнать самое главное – смысл своей жизни и найти путь к счастью. В этом отношении христиане имеют огромное и бесспорное преимущество перед другими людьми: это знание уже дано им в Откровении, нужно.

Вера является универсальным средством познания, но может различаться по объекту и степени развития: одни верят так, что могут и горы передвигать (Мф. 17, 20), а другие едва позволяют себе верить, что «есть что-то такое, непознанное». Кто-то верит в Бога, стараясь понять и исполнить Его волю, а кто-то пытается верить в собственные силы, в могущество другого человека, в природу, во «внеземной разум» и пр. Есть и те, кто, видя несовершенство и физическую ограниченность человека, делают объектом своей веры науку. Так, еще в XVIII веке возникла «религия науки» – со своим культом, таинствами и жрецами. Ее адепты обожествляли человеческий разум и, наделяя его всемогуществом и всеведением, слепо отвергали всё, что не соответствовало их представлениям о мире. Известен случай, когда П.-С. Лаплас, представляя свою космогоническую теорию Наполеону, на вопрос императора о месте в ней Бога ответил: «Государь, я не нуждался в этой гипотезе». И по-своему он был прав, так как верил, что Бога нет^[16] и что мир возник сам собой, а значит, человек имеет право владеть и управлять им. Вера ученого оказалась сильнее стремления к познанию истины и заставила пренебречь «гипотезой», не укладывающейся в схему, созданную его собственным разумом.

Однако отрицание духовного мира не только не доказывает его отсутствия, а, наоборот, утверждает его бытие, потому что отрицать можно только нечто реально существующее. Религиозные тексты живущих и ушедших народов хранят знание о духовном мире, и неразумно отвергать его только потому, что оно не всегда соответствует ограниченной человеческой логике. По-настоящему научное мировоззрение способно извлечь знание о мире даже из яблока, упавшего на голову человека. Поэтому весьма нелепо выглядит демонстративный отказ некоторых людей, называющих себя учеными, от средств познания, которыми уже много веков пользуется религия, применяя в своих целях не только средства научного познания, но и его результаты. В этой связи показательно отношение православного богословия к ранее полученному естественно-научному знанию. Понимая, что дохристианская наука могла открыть какие-либо важные законы мироустройства, православие внимательно изучает античную мудрость, извлекая из нее жемчужины истинного знания. О методологии подобных исследований святитель Василий Великий говорит в трактате с характерным названием «К юношам о том, как получать пользу из языческих сочинений»^[17].

Очевидно, что подлинная наука не может быть ни материалистической, ни идеалистической, ни какой-либо еще. Она может быть только наукой. Определенную «окраску» ей придает сам человек, привнося в науку свое мировоззрение. Отчасти это вполне объяснимо, потому что полностью отказаться от своего «я» не может никто. Но всякий исследователь должен всегда оставаться честным по отношению к себе и к науке: познавать творение и Творца, а не подверстывать под реальную картину мира собственное представление о ней. Только в этом случае религия и наука, дополняя друг друга, способны открывать законы и физического, и душевного, и духовного мира, что и доказали своими трудами Н. Коперник, И. Кеплер, Б. Паскаль, И. Ньютон, Л. Гальвани, А.-М. Ампер, А. Вольта, Г.-И. Мендель, Ж.-Б. Дюма, С. Ковалевская, Л. Пастер, А. Попов, Д. Менделеев, И. Павлов, Э. Шрёдингер и многие другие ученые^[18].

В результате религиозного познания у человека сформировалось представление о существовании Бога (богов), ангелов (духов) и особой нематериальной сферы человеческой личности (души). Всё это религии разных народов объединяют понятием «духовный мир», который христианство называет также Царством Божиим, потому что считает его создателем и владыкой Бога, который «есть дух» (Ин. 4, 24).

Отношение человека к духовному миру может быть двояким: он или априорно отрицает его существование, или принимает как реальность. При этом если человек не просто допускает духовную реальность, но и хочет войти в нее, перед ним открываются два пути: попытаться действовать самостоятельно, на свой страх и риск, или поступать в соответствии с каким-то религиозным учением. Разные народы в своих религиозных представлениях сохраняют и переносят из прошлого в будущее уникальный духовный опыт. Образ Бога и средства общения с Ним, сложившиеся у какого-либо народа, народности и даже социальной группы, создают разнообразие религиозных традиций, и можно верить в Бога так, как предлагает одна из этих традиций, можно верить в Него иначе, можно не верить в Него вовсе, но нельзя пренебрежительно относиться к религиозному опыту человечества, потому что результатом его творческого осмысления становится культура.

Ярким выражением национальной культуры и показателем степени ее развития является искусство. Всё европейское искусство было создано людьми, верующими в Бога так, как этому учит христианство. Поэтому прежде, чем говорить о каких-либо произведениях искусства, необходимо понять, как христианство^[19] представляет себе мир и его главную часть – человека.