7
Политические последствия крестовых походов

Российский востоковед: В.В. Наумкин¹: «В течение многих лет востоковеды всего мира с восхищением произносили имя историка-арабиста и исламоведа Бернарда Льюиса, и среди западных специалистов по истории арабо-мусульманской цивилизации долгое время не было человека более авторитетного. Его книги издавались миллионными тиражами, ими зачитывались, оценки Льюиса формировали представление о предмете у огромной массы читателей.

Эрудиция, владение историческим материалом, полет мысли автора находили почитателей не только на Западе, но и в исламском мире. Увы, труды Льюиса последних лет все в большей степени отмечены печатью идеологизации, политической ангажированности, агрессивной тенденциозности, а выводы все дальше уходят от академической объективности. В лекции «Последнее наступление ислама?» Льюис окидывает взглядом историю взаимоотношений христианско-иудейской западной цивилизации и арабо-мусульманского мира через призму введенной им в прошлом в оборот идеи «столкновения цивилизаций». Впоследствии она получила детальное развитие в нелепой концепции Самьюэла Хантингтона. В рамках данной статьи нет необходимости доказывать, что все культуры и цивилизации подверглись столь сильному смешению и взаимовлиянию, что говорить об их непримиримой обособленности – очевидная фикция.

Эдвард Саид, известный американский (палестинского происхождения) профессор английской литературы (он скончался в 2003 году) обвинял Бернарда Льюиса в том, что тот, «используя ложные аналогии, искажает истину и косвенно – методы исследования, создавая при этом видимость всезнающего ученого авторитета». Эта беспощадная оценка содержалась в послесловии к новому изданию (1995) книги Саида «Ориентализм», впервые выпущенной в свет в 1978-м. В ней автор резко критиковал Льюиса, увлеченного, как он считал, «своим проектом разоблачить, развенчать, дискредитировать арабов и ислам» и задачей показать, «что ислам – это антисемитская идеология, а не просто религия». Книга Саида, в свою очередь, подверглась критике в работе Льюиса «Ислам и Запад».

Эдвард Саид пишет: «Я не хотел бы, чтобы эти заметки рассматривались как «наш ответ» Льюису в духе антиориентализма a` la Эдвард Саид или, тем более, модного нынче антиамериканизма. Это лишь размышления, на которые наводит выступление знаменитого профессора Принстонского университета. Выдвигаемый в лекции тезис о том, что Крестовые походы Запада были квазиджихадистским ответом на джихадистскую экспансию арабо-мусульманского Востока, вызывает образ фехтовального поединка. В различные исторические периоды стороны меняются местами, нанося друг другу уколы и всегда держа шпагу наготове. В VII столетии молодое арабо-мусульманское государство, созданное пророком Мухаммедом, действительно осуществило серию успешных завоеваний, подчинив себе и часть Европы – Испанию. Впоследствии Испания, отвоевавшая в результате Реконкисты захваченные арабами территории, вновь стала христианской. Арабо-мусульманский мир начал ужиматься, а обычные для любой империи междоусобицы привели к делению на обособившиеся сегменты. Азиатская часть оказалась в XI веке под контролем тюрков-сельджуков, которые отобрали у багдадского халифа из династии Аббасидов светскую власть и сохранили за ним лишь роль верховного религиозного правителя мусульман.

Христиане и иудеи по-прежнему мирно сосуществовали с мусульманами в аббасидском Халифате. Более того, евреи, подвергавшиеся преследованиям в христианской Испании, находили убежище у мусульман-арабов. Рядом с Халифатом продолжала существовать Византия, и к моменту начала в том же XI столетии Крестовых походов (которые, кстати, тогда так не назывались) византиец чувствовал себя гораздо комфортнее в Дамаске, Багдаде или Каире, нежели в Париже либо Риме».

Как пишет известный западный исследователь Стивен Рансимэн, «за исключением редких периодов кризиса и репрессалий, власти в Византийской империи и в Халифате соблюдали договоренность не принуждать друг друга к обращению в другую религию и позволять свободу вероисповедания… Западный христианин не разделял византийскую терпимость и чувство безопасности. Он гордился тем, что был христианином и, как он полагал, наследником Рима; в то же время он остро чувствовал, что во многих аспектах мусульманская цивилизация была выше, чем его».

Как бы то ни было, импульсом для Крестовых походов было не только объясняемое религиозно-геополитическими мотивами стремление западнохристианского мира вернуть себе господство над Иерусалимом. Имелись соображения экономического и политического свойства – пограбить богатый Восток, консолидировать власть в своих странах, прежде всего во Франции, сыгравшей главную роль в кампаниях. Однако всерьез спорить о том, было ли вторжение крестоносцев агрессией или ответом на арабо-исламскую угрозу, не только академически некорректно и бесперспективно, но и смешно.

Слава богу, профессор признает, что поведение крестоносцев на Востоке было «чудовищным и варварским», но делает он это лишь затем, чтобы высказать мысль о «непропорциональности» извинения папы за Крестовые походы. Сказал бы прямо, что Алжиру, к примеру, надо извиниться за своих пиратов, досаждавших европейцам в период Средневековья. Но надо признать, что в Крестовых походах было и благо. В течение двух веков господства епископов и рыцарей-крестоносцев над частью Арабского Востока его цивилизация оказывала огромное влияние на многие стороны материальной и духовной культуры европейцев.

Благодаря контактам с мусульманами, европейские рыцари стали не только чаще мыться, но даже использовать при этом горячую воду, устраивая неизвестные им прежде горячие бани, относительно часто менять белье и верхнее платье, чего раньше не делали вовсе, носить бороду похожего на восточный, фасона, и тюрбан. Познакомившись в Сирии с ветряными мельницами, они заимствовали это техническое новшество, равно как и водяное колесо. Они узнали о существовании почтовых голубей, научились выращивать немалое число новых сельскохозяйственных культур, впервые получили представление о сахарном тростнике. Европейские рыцари полюбили мягкие и красивые восточные одеяния, сменившие их грубые одежды, ковры, которыми украсили свои жилища, переняли производство многих изящных тканей, которые до сих пор называются по-арабски. На Запад попали восточные геральдические знаки, арабские музыкальные инструменты и другие атрибуты ближневосточной культуры. Эти заимствования дополнили то мощное цивилизационное влияние, которое еще до Крестовых походов оказали на средневековую Европу исследования арабских философов, теологов, математиков, медиков, астрономов и др.

Через эти труды до европейской науки дошли величайшие достижения как греков, давно и хорошо освоенные арабами, так и самих арабов. Духовное обогащение шло, впрочем, через Испанию и Византию, а крестоносцы не проявляли никакого интереса к данной сфере. Тем не менее средневековый опыт столкновения Европы с мусульманским Востоком подтверждает, что взаимовлияние цивилизаций происходит всегда и, как правило, продолжается во время столкновений и завоеваний. Так было в Средние века, так было во времена «классического» западного колониализма, то же самое происходит и сегодня.

Правда, средневековые европейцы не восприняли у арабов-мусульман достаточно высокой для того времени степени свободы, какой отличалась интеллектуальная жизнь Халифата. В публичных диспутах и на страницах своих книг арабские философы-перипатетики и теологи-мутакаллимы² спорили, к примеру, о том, является ли наш мир извечным или сотворенным (в Европе инквизиция быстро сожгла бы спорщиков на костре). А известные арабские поэты позволяли себе такие высказывания о религии, из-за которых в нынешнем мусульманском мире им бы наверняка не поздоровилось. Почему в этом соперничестве за то, кто более развит и более свободен, стороны поменялись местами – предмет особого разговора. Однако совершенно очевидно, что некорректно, как это делает Льюис, приписывать Западу монополию на знание и свободу: ход истории переменчив. А рассуждения профессора о рабстве у мусульман и вовсе непонятны (не будем вспоминать позорные страницы истории западной работорговли).

Сегодня Запад является и источником технологических достижений, заимствуемых Востоком, и отторгаемых мусульманским миром норм, которые расцениваются как проявление моральной распущенности, разложения и деградации. Но именно так же смотрели на Ближний Восток и европейские борцы за Иерусалим эпохи Крестовых походов, и европейские путешественники XIX века. В жизни ближневосточного общества они находили вседозволенность, аморальность, сексуальную распущенность. Так, по выражению Эдварда Саида, «каждому европейцу, путешествующему по Востоку либо постоянно там проживающему, приходилось защищаться от его тревожащего влияния.

В большинстве случаев казалось, что Восток оскорбляет нормы сексуального приличия». Знаменитый английский исследователь Египта XIX столетия Эдвард Уильям Лэйн говорил об избыточной «свободе половых сношений» в этой стране. Иначе говоря, и здесь стороны поменялись местами. А ведь различие в морально-этических установках играет немалую роль в существующих сегодня острых противоречиях между Западом и мусульманским миром. Когда глубже познакомишься с подходом Льюиса к истории исламского Востока, уже не удивляешься, что в Европе ему столь не нравится «так называемое уважительное отношение к разным культурам». Особо острое неприятие вызвало у профессора высказывание премьер-министра Франции, в котором тот упомянул о блестящей победе египетского султана Салах ад-Дина, основателя династии Айюбидов, над крестоносцами и освобождении Иерусалима. Но к началу Крестовых походов арабы действительно жили в Иерусалиме уже несколько веков. Конечно, когда-то они пришли туда, как пришли на те или иные территории подавляющее большинство народов (например, европейские переселенцы в Америку). Иерусалимские святыни, бесспорно, принадлежат всем трем монотеистическим религиям, но политизировать историю в духе концепции «единой и неделимой столицы Израиля», по меньшей мере, неакадемично. Безусловно, арабский мир стал отставать от Запада задолго до начала колониальных завоеваний. Но европейский колониализм Нового времени и продолжающаяся до сих пор экспансия Запада, откровенное стремление к доминированию, навязывание своих ценностей и прямое вооруженное вмешательство – главные факторы фрустрации мусульманских народов Ближнего Востока и радикализации ислама. Религия становится важнейшим инструментом сохранения культурной идентичности мусульманского Востока.

Любое цивилизационное вмешательство – война, завоевания, установление колониального доминирования либо более изощренные современные формы – всегда имеет две стороны. С одной стороны, оно способствует обмену культурными нормами и ценностями (за исключением тех случаев, когда вмешательство приводило к уничтожению народов и поглощению культур). С другой – бумерангом возвращается к новым поколениям, вызывая очередные витки противостояния народов. Увы, в дискурсе Льюиса отчетливо слышится нотка превосходства и пренебрежительности: страны исламского мира долго подчинялись внешним силам (символическим началом этой эпохи была экспедиция Наполеона в Египет), теперь Ближний Восток больше ими не управляется, а «приспособиться к ситуации, требующей от них отвечать за свои действия и их последствия, мусульманским государствам трудно».

Последствием Крестовых походов можно считать усиление власти и значения пап, как главных их зачинщиков, далее – возвышение королевской власти вследствие гибели многих феодалов, возникновение независимости городских общин, получивших, благодаря обнищанию дворянства, возможность покупать льготы у своих ленных владетелей; введение в Европе позаимствованных у восточных народов ремесел и искусств. Итогами Крестовых походов было увеличение на Западе класса свободных земледельцев, благодаря освобождению от крепостной зависимости участвовавших в походах крестьян. Крестовые походы содействовали успехам торговли, открыв ей новые пути на Восток; благоприятствовали развитию географических знаний; расширив сферу умственных и нравственных интересов, они обогатили поэзию новыми сюжетами. Еще одним важным итогом Крестовых походов было выдвижение на историческую сцену светского рыцарского сословия, составившего облагораживающий элемент средневековой жизни; следствием их было также возникновение духовно-рыцарских орденов (иоаннитов, тамплиеров и тевтонов), игравших немаловажную роль в истории.

Если бы не было Крестовых походов…

Тут надо помнить одну вещь. Турки-сельджуки захватили Иерусалим в 1076 году. А Первый крестовый поход, крестьянский, произошел лишь двадцать лет спустя – в 1096-м. И дело вовсе не в том, что весть из Святой Земли в Европу шла так долго, а в том, что существовали серьезные проблемы с поиском желающих. Потому что первый призыв к христианам отправиться на Восток с оружием в руках прозвучал в 1071 году. Тогда речь шла о помощи Византии, которая столкнулась с нашествием сельджуков и не могла противостоять ему. Но на тот призыв мало кто откликнулся.

Когда же сельджуки добрались до Иерусалима, то у Ватикана появился не только железный повод для объявления войны, но и еще и очень хороший стимул подтянуть к этой войне побольше добровольцев. Дело в том, что Храм Гроба Господня был местом паломничества, куда ежегодно отправлялись тысячи европейцев. Слово «Иерусалим», говорило католикам куда больше, чем слово «Византия». Наконец, за святой город они готовы были проливать кровь, чего не скажешь о совершенно чуждой им Империи. Призыв к походу распространяли еще предшественники Урбана II – Григорий VII и Виктор III. В первом случае Папе удалось собрать войско из нескольких десятков тысяч человек, но в Святую Землю оно так и не отправилось из-за обострения в отношениях Ватикана с германскими императорами. На призыв Виктора откликнулись несколько итальянских городов, которые соорудили небольшой военный флот и атаковали корабли сарацин у северного берега Африки. Обращение Понтифика они восприняли как законный повод развязать оборонительную войну за сохранность своих портов, которые сильно страдали от набегов мусульманских пиратов.

Вот только к 1095 году ситуация в Европе несколько успокоилась. Вот уже пару лет, как Запад жил без больших войн, а у многих крупных феодалов имелся политический резон для похода на Иерусалим. Это достаточно убедительно показывает список тех, кто возглавил Первый крестовый поход. Боэмунду Тарентскому нужны были земли, Раймунду Тулузскому – хорошие отношения с Римом. Графа Роберта Фландрского буквально вынудил отправиться в поход король Франции Филипп I. Немалую роль в популяризации похода сыграли и еще два фактора: папские посулы и рьяные проповедники.

Урбан II обещал, например, полное и пожизненное отпущение грехов всем, кто отправится освобождать Иерусалим. То есть потенциальный крестоносец получал не только немедленную индульгенцию, но еще и право свободно грешить до конца своих дней. Эту идею по Европе активно разносили проповедники, самым известным из которых был Петр Амьенский, известный также как Петр Пустынник. Его пламенные проповеди способствовали тому, что под знамена Христова Воинства встали тысячи истово верующих католиков.

Споры о том, был ли Пустынник послан Папой или действовал по собственному почину, однозначного ответа на этот вопрос не дают. Его деятельность, однако, привела к тому, что на Иеру-салим двинулась несметная рать крестьян, нищих и прочей черни. Эти люди не знали, где находится Иерусалим, но были уверены, что сам Господь приведет их под его стены. Этот поход закончился трагически, чего не сказать о походе феодалов. К слову, один из его лидеров, Готфрид Бульонский, отправился воевать, вдохновившись речами Петра Амьенского.

Политические последствия

Крестовых походов было достаточно много. Личные номера имеют восемь из них, но список этим не ограничивается. В это число не входят, например, Арьергардный крестовый поход, Поход бедноты, Поход детей и целый ряд мелких акций европейских феодалов. За названием «Крестовые походы» скрывается два века непрерывных войн на Ближнем Востоке. В эти войны были вовлечены все государства того региона, плюс несколько европейских держав. Так что в этой главе мы можем рассмотреть лишь отдельные политические аспекты похода. Итак:

1. Новая последовательность английских королей

Как известно, одним из предводителей Первого крестового похода был Роберт Нормандский – старший сын Вильгельма Завоевателя, который, по воле отца, не унаследовал английский престол. Ему досталась лишь Нормандия, в то время как Англия отошла его младшему брату Вильгельму. Роберт смирился с этим, но только, что называется, разово.

Он уступил трон Англии одному брату, но не собирался уступать второму – Генриху Боклерку. А так как Вильгельм II умер бездетным, передав трон младшему брату, то Роберт заявил свои права на престол. Окажись он в то время в Нормандии и наверняка выиграл бы ту войну. Но он был в момент гибели брата на Сицилии, где отдыхал после похода. Пока Роберт собирался воевать, Генрих успел укрепить свою оборону. В итоге Роберт не только проиграл борьбу за трон, но и угодил в тюрьму, где провел остаток своих дней.

2. Алиенора Аквитанская не развелась бы с Людовиком VII

Алиенору и ее мужа – Людовика VII Молодого рассорил именно Крестовый поход. Король Франции, отправившийся освобождать Эдессу, зачем-то взял с собою жену. Алиеноре в походе было скучно, тем более что армия ее мужа отправилась в Святую Землю не по морю, а по суше, через всю Европу. Людовик потерпел в походе полное фиаско, а Алиенора изменила ему с князем Антиохийским, что ускорило развод. Речь тут, кстати, идет не только о целостности брака. Алиенора стала затем супругой короля Англии Генриха II, к которому отошли и все ее французские владения. Таким образом, Генрих стал правителем не только Англии, но и половины Франции, что заметно осложнило отношения двух стран, став основой для длительного конфликта.

3. Столетняя война на двести лет раньше

Ричард Львиное Сердце, с учетом изложенных выше обстоятельств, мог бы вообще не родиться. Однако если бы на свет появился человек с его характером и способностями, то избежать англо-французской войны было бы невозможно. Слишком велика была ценность Аквитании, Анжу, Нормандии и других областей, которые находились во Франции, вассально зависели от Парижа, но являлись частью английских владений. Ричард, умчавшийся в Иерусалим, французские дела пустил на самотек.

В итоге он и его брат Иоанн попросту потеряли все эти земли, бывшие наследием нескольких поколений их предков. Ричард, правда, пытался исправить ситуацию. Вернувшись в Англию после похода и плена, он отправился воевать во Францию, где позже погиб. Останься он в Европе, и судьба его французских владений сложилась бы по-другому.