Ему часто представлялись люди, почему-то обязательно в белых халатах, которые сидят в научных институтах и изобретают все эти формулы. А другие люди – те, что вокруг,– ходят на работу и в магазины, смотрят телек, занимаются спортом или ездят на рыбалку. Книги читают, опять же. Это два разных мира, разделение человечества. Те первые, в белых халатах, каста привилегированных. Остальные – пехота. И зависит от тебя, в какую группу ты попадешь. Кто сумел спасти будущее – попадет в первую. Ну а раз Игорь не способен, ему и не светит. Возможно, эти в халатах – и есть авангард докапывальщиков. Управленцы. Или того хуже – работники матрицы.

Так-то Игоря особо не допекали, со временем притерпелся. Учителя как заведенные ставили ему трояки. Любые попытки с его стороны переломить ситуацию наталкивались на неприкрытый отпор. Некоторые попытки подавлялись. Пару раз учителя объяснили Игорю, что негоже ему рыпаться, пусть довольствуется тем, что есть. Ты не поймешь, короче. Все-таки мама знала про будущее куда больше отца. Она оказалась права. Распределение по ролям негласно произошло еще в первом классе. Далее состав не пересматривался. Последнюю отчаянную попытку Игорь предпринял в этом учебном году. Закончилось все типично.

Одноклассники… Скажем так, Игорь Мещеряков обладал полноценным набором качеств, чтобы стать местным чмошником. Но чмошником он не стал, спасибо дзюдо хоть за это. Нет, он не расшвыривал ребят через бедро напропалую, он вообще избегал конфликтов, а спортивной секцией не гордился, а скорее стыдился. Но на тренировки-то ходил, и в школе об этом знали. А главное: периодически Игорь высвечивал дорогу в школу очередным фингалом. Иногда синяки обнаруживались в скрытых местах, когда он переодевался на физкультуре. Учителя в отмазки про секцию верили. Ученики – напрочь нет. Только к правде, слава богу, они не подступали и близко, мерили своими пацанскими мерками. Игорь – мутный. Не Карыч, как Гунько, но стремится к этому, недаром их двоих объединили за одной партой. Кто его знает, этого Игоря, куда он ныряет после уроков и в каких делишках участвует? Может, для понта типа в дзюдо, а на самом деле бьется на ринге за деньги. Судя по его виду – сомнительно весьма, если только он там в качестве разносчика напитков. Ну а вдруг? На всякий случай, ну его, пусть ходит себе.

Он оставался долгое время темной лошадкой, а Крылов сделал из него черную дыру.

Крылова изучали на литературе, потом писали про него сочинение. Игорь стихи не особо жаловал. Басни так вообще раньше не читал. Тут пришлось, и он приступил с воодушевлением, но быстро скис. Дочитать бы, да и выбросить в топку, но в данном случае никак: все-таки сочинение писать. Нужно вникнуть и сформулировать мысли. Игорь постарался вникнуть и сформулировать мысли. Затравка состояла в том, чтобы эти самые мысли были самобытными, иными словами – изложить свое мнение. Игорь тогда еще не знал, что «свое мнение» имеет одним из синонимов слово «капкан». Он угодил в этот капкан, и его затянуло с головой. Он написал о том, что произведения Крылова ему не понравились. Он нашел их половинчатыми и незаконченными. Смысла не нашел. Морали, о которой учитель столько трындел, тоже ноль с хвостиком. Исключение разве что «Кукушка и Петух». Так Игорь и написал. И сдал тетрадь. На проверку.

На следующем уроке под его сочинением красовался вполне заслуженный «кол».

А ниже:

УЖАСНО!

А ниже:

ПОЗВОНИТЬ РОДИТЕЛЯМ!

Дома состоялся очередной разбор полетов.

Мама: Игорь, ты что, не знаешь, что такое басни?

Папа: Даже я знаю. У нас в армии был один баснописец…

Мама: Про армию сейчас как нельзя кстати.

Папа: Да я не в этом смысле. Я просто разрядить.

Мама: Лучше не разряжать. Армия уже сейчас светит, Игорь, если ты не возьмешься за ум. Ты не знаешь, что такое басни?

Игорь: Ну…

Мама: Опять «ну». Игорь, соберись! Что вы там проходили, «Квартет»? Смотри. Собрались осел, козел, медведь, кто там еще?

Игорь: Мартышка.

Папа: Проказница.

Мама: Очень смешно. Два шутника в доме, это очень здорово. Ладно, стали играть квартет, ничего у них не получалось. Какой нужно сделать вывод?

Игорь: Нужно репетировать. Стараться. Потом получится. Сейчас над ними смеются, но потом перестанут, когда начнет получаться. Над Леди Гагой тоже сначала смеялись, потом перестали. Крылов не понимает. Зачем пишет?

Мама: Игорь, совсем нет! Тебе же Соловей в конце говорит, какой следует вывод. Нельзя играть, если нет уменья. Талант нужен, понимаешь? У Леди Гаги есть талант, а у квартета – нет его. А они думают, что нужно сесть правильно, и выглядят глупо. Как они не садятся, у них ничего не получается, потому что таланта от этого не прибавится. Автор высмеивает их за это. Понимаешь теперь?

Игорь: Угу.

Но он не понимал. Он был увлечен музыкой – чуть менее, чем книгами, но все же. И он любил читать биографии своих кумиров – как музыкантов, так и писателей. И часто он сталкивался с таким фактом, что их поначалу не принимали. Говорили, таланта нет. Говорили, умения нет. Говорили, что такое никто не станет читать или слушать. Говорили, что их творчество ущербно и никому не нужно. Говорили много чего еще, похлеще Соловья. Но эти люди продолжали заниматься своим делом, продолжали совершенствоваться, даже если у них на это уходили годы. И в один прекрасный день смеяться над ними переставали.

Игорь смотрел фильмы. В основном – пиратские, скачанные на торрентах. Он знал всех любителей-переводчиков, кто так или иначе дублировал фильмы. Ему был знаком дублер-любитель под ником «Хихикающий Доктор», названный так по одноименному персонажу старого ужастика. И он всплыл у него в памяти как раз тогда, когда состоялись эти послешкольные разборки с мамой, как символ опровержения. Этот дублер имел очень специфический голос, и поначалу интернеты пестрели негативными, а часто и откровенно хамскими отзывами. Но человек продолжал свой упорный труд, и вскоре он обзавелся собственной аудиторий, и его ник стал своеобразным знаком качества. Что было бы, если бы он послушал всех этих Соловьев, как того советует Крылов?

Игорь не понимал. В дзюдо постоянно существовали поставки свежего народонаселения. Сколько убыло, столько прибыло. Желающих освоить непростое искусство дзюдо всегда хватало, что Игоря, мягко говоря, удивляло. Многие новички прибывали примерно таким же макаром, как сам Игорь: из-под палки. Иногда на горизонте возникали такие хлюпики, что даже Игорь-Петрушка мог приосаниться. У них не было таланта, у них не было уменья, у них не просто не получалось, у них сильно не получалось. Тем не менее, это никак не мешало тем из них, кто не сдавался и продолжал тренировки, через пару месяцев набрать вес, силу и уверенность. И никто не стращал их на первых порах «уменьем». Ну с тренером-то все понятно, ему бабки платят, он будет любого тянуть. Но и ребята в большинстве своем пытались помочь, подсказать, как лучше, поддержать примером.

Однако всегда находилась пара-тройка прощелыг, которые угорали в сторонке и тыкали пальцами. Наверное, тоже шушукались промеж себя, что уменья нет. Остальные не любили их за это крысятничество, и те всегда держались кучкой для уверенности. И каждый раз угорали. Баснописцы хреновы.

Получается, что если над неумехами смеются в жизни, то эти насмешники – нехорошие ребята, их в утиль. А если смеются на странице книги, да еще и в рифму, они – классики, их – в Википедию? Игорь начал понимать, что у докапывальщиков тоже существует своя иерархия, своя элита. Есть писатели – их много,– которые суть докапывальщики более высоко порядка. Они не толкают тебя в очереди, они не лезут на твою скамейку, они не наступают тебе на ногу в автобусе. Они создают героев. Как Соловей. Этот пернатый крендель вместо того, чтобы поддержать квартет, дать им советы, настроить на долгие репетиции, просто смеется. И этим убивает на корню начинание. Он, Соловушко, чувствует себя неизмеримо выше только потому, что он родился соловушкой и умеет петь. Он не тренировался даже, ему все так досталось, на халяву.

Игорь сказал: понимаю. Что-то он действительно начинал понимать. Явно не то, на что мама рассчитывала.

Мама: Что еще у нас? Мартышка и очки? И здесь своя мораль. Очки – это как символ ученого человека. По крайней мере раньше были такие ассоциации – если в очках, значит, много читает. Значит, умный. А мартышка – глупая. Она где-то увидела ученого в очках и теперь сама пытается нацепить очки и выглядеть умно. Но от этого умными не становятся. Даже очки она одеть толком не может, крутит их то так, то сяк. Это выглядит смешно, над таким смеются, понимаешь? Каждый должен заниматься своим делом и не браться за что-то, если руки не оттуда растут. Ученому – носить очки. Мартышке – есть бананы. Каждому свое, понимаешь?

Игорь: Угу.

Но он не понимал. Однажды ему купили и подарили ридер. Однажды ему купили и подарили смарт. Еще раньше ему вручили темно-шоколадного цвета ноут. И каждый раз на короткий промежуток времени Игорь становился мартышкой. Он тупил, заглядывал в инструкцию, искал на форумах, если не понимал в инструкции, тупил вдругорядь. Потом разобрался, теперь даже не верится, ведь все элементарно оказалось. И что же тут такого смешного, родные и близкие? Да обезьяны в цирке выступают и способны на сложные и синхронные действия, если их как следует научить, на что и не каждый человек способен. Почему в басне Крылова никто не подошел к Мартышке и не научил ее надевать очки? А когда бы она надела очки, возможно, ей сразу же стало бы понятно, что они ей не нужны. Почему вокруг только ржут? Почему вокруг одни докапывальщики?

Он не понимал. Фраза «каждому свое» вполне заслуживает быть выгравированной на могиле будущего. Что это значит? Что значит – свое? То, что заложено? И что же такое заложено? А ни фига не заложено, ребенок рождается и ничего не умеет. Учится держать ложку, учится ходить на горшок, учится вообще ходить. Почему никто не объяснит ребенку: каждому свое, малыш, ты ж не умеешь ходить, это не твое, полежи пока. Может потому, что ребенок не поймет шутки юмора? Может, травить ребенка просто не интересно, потому что тот не воспримет? А когда подрастет и начнет воспринимать – вот тут уже рассказать ему про будущее, про «каждому свое».

Зато он понимал другое. Он понимал, почему все его попытки улучшить успеваемость в школе приводили к фиаско, а порой даже натыкались на агрессию. Каждому свое, фигли! Игорь не удивится, если узнает, что учителя тайком угорали над ним в учительской, сравнивая его с Мартышкой. Крылов всех научил хорошему.

Мама: Ну а «Кукушка и Петух»? Ты написал, что тебе понравилось и ты увидел в басне смысл. Какой?

Игорь: Ну, что нужно быть вежливым. Один хвалит другого, тот хвалит в ответ. Всем приятно.

Папа: Что-то в этом есть.

Мама: В этом есть полный бред. Игорь, ты как с луны свалился. Вроде ты столько книжек читаешь. О чем ты там читаешь, интересно знать?

Папа: Может, Плейбой.

Мама: Плейбой не читают. Чего там читать? Мозгами просто нужно шевелить иногда, вот и все. Думай, Игорь, головой. Не задним местом. Кукушка и Петух говорят неправду. На самом деле, один хвалит другого только для того, чтобы тот похвалил в ответ. Это называется – лицемерие. Они даже не понимают, о чем хвалят, оба петь не умеют. Смысл такой вежливости? Понимаешь?

Игорь: Угу.

Но он не понимал. А что значит тогда обмен репликами «Как дела? – Нормально» или «Хорошо выглядишь – Спасибо»? Это тоже лицемерие? Игорю нравится, как поют Леди Гага, Фредди Меркьюри и Тарья Турунен. Но раз он не бельмеса в музыке, он не имеет права ими восторгаться, потому как, бро, это – лицемерие? Игорь в восторге от того, как пишут Гарри Гаррисон и Стивен Кинг, но какое он имеет права быть в восторге, он что – писатель? Так, что ли?

Папа: Игорюня, а если серьезно, ты бы в интернете почитал сначала, прежде чем сочинения писать.

Мама: Уж лучше так. Если своя башка не варит, лучше уж списать. А то: Крылов не понимает. Уж побольше нас всех. Ты почитай рецензии умных людей. Надо бы провести ревизию в твоих книжных залежах, что-то ты явно не то читаешь.

Папа: Так о чем я. В армии, говорю, был у нас баснописец один. Только он не басни писал, а эти, как их… Пьесы. Ибсен недоделанный. Пристал к старлею: нужен, говорит, в роте свой театральный кружок. Будем спектакли ставить. Служба службой, но без творчества никуда. Он, значит, будет свою лабуду гнать, а мы на сцене под его дудку кривляться. Его ребята побили слегка, он и увял с этой идеей. Все строчил что-то втихаря по ночам. Мы решили проверить, что он там строчит, думали, он обиду затаил и нас описывает. И действительно, нас описывает. Только без обид. И не пьесы уже. Настоящие рассказы про солдатскую жизнь. Мы начали читать и подсели конкретно. Извинились потом перед Ибсеном. Он и дальше писал свои рассказы, а мы все – его главные герои, и пацаны даже просили разрешения послать эти рассказы своим матерям и девчонкам. Больше Ибсена, естественно, никто не трогал. Дембельнулся тот классным парнем.

Вечер прошел в непростых раздумьях. Теперь Игорь мог бы ответить маме на вопрос, почему же он читает-читает, а ума все не прибавится. И истина где-то рядом, аминь. Потому что нет никаких премудростей там, в книгах: ни касаемо настоящего, ни касаемо будущего, ни касаемо того, что есть внутри человека изначально, и куда уплывают ключевые воспоминания. А есть лишь правила, наподобие школьных или спортивных, как надлежит себя вести,– правила, поданные в виде сюжета или стихов. Да и откуда там взяться премудростям, скажите на милость, если большинство писателей родились соловьями? А те, кто родились в условиях, граничащих с комфортными, стали настоящими соловьями классиками! Их окружал достаток и дворянские чины, им были доступны школы, журналы и дома, в их распоряжении имелось свободное время, чтобы летать и петь. Соловьи не смотрят вниз. На тех, кто копошится в земле. Только если тот, кто копошится в земле, вдруг проявляет неуверенные признаки певца. Соловьи не знают премудростей, но они умеют стебаться. Они никогда не поймут трудностей осла или этого козла, которые не хотят больше впрягаться в ярмо, в узду, пахать в поле, тупо жрать корм, идти на убой. Они вдруг хотят чего-то большего. Сочинять музыку, петь песни, писать стихи, танцевать или рисовать картины. Но условия их жизни и пестовавшее их окружение таковы, что они даже не знают, с чего начать. И спросить совершенно некого. Окружение не поймет, а Соловьи позабавятся. Они искренне думают, что нужно начинать с правильного сидения. И это, мать вашу, очень смешно!

Их миллионы и миллионы. Мальчишек и девчонок, живущих в условиях «пастбища». Которые смотрят телевизор, читают книги, ходят в школу и в дзюдо, играют в игры, едят с рук, а еще – мечтают. Кем ты хочешь стать, малыш? Я хочу стать президентом! А ты? Я мечтаю стать актрисой. А ты, Игорек? Я хочу избавить мир от докапывальщиков. Но над головами – шайка прощелыг-соловьев, хихикающих сверху. Они-то уж точно не будут есть с рук. Все эти ослы, козлы, бараны да мохнатые мишки могут мечтать о чем угодно, все это бесполезно, потому что они элементарно не знают, с чего начать. Их удел определен: бесконечно пересаживаться с места на место, полагая, что в этом ключ. Им кто-то посоветовал… Басня умалчивает об этом, но Игорь знает: им не само собой втемяшилось пересаживаться. Им кто-то подсказал, такой же Соловей – для смеха. А потом второй прилетел добить. Так работает система, и годы уходят. Годы утекают, время идет, будущее не наступает, мы просто стареем здесь и сейчас, а мечты – что ж, мы все хорошо это знаем. Мечты остаются мечтами. Так же как и будущее – будущим. Потому что соловьи никогда не раскроют секрет, и их заговор безупречен.

И чему же, во имя святых карателей докапывальщиков, могут научить такие писатели?

Они маскируются. Они умеют это очень хорошо, и они высоко летают. Кто видит соловья? Никто, мы видим грязных голубей и оборвышей-воробьев. Соловьев мы больше знаем по пению, чем по их повадкам, манере, характеру, даже внешнему виду. И об их мотивах никто даже не задумывается. О скрытых мотивах. Пение следует авангардом и маскирует потайные резервы. Они пишут – вроде бы не от себя самих. Они просто описывают героев, писатель – всего лишь передаточное звено. Мысли и поступки, описанные в книгах, принадлежат героям книг. Писатель вообще не при делах, такой миленький соловейчик. Однако, как правильно заметил Петров, Виктор Петрович, не-докапывальщик с виду, все авторы – выдумщики. Мы читаем их мысли, мы слышим их пение, мы впитываем их эмоции, мы настраиваемся с ними на одну волну.

На виду – их чарующее пение. За обложками книг – их злобный смех. Они знают тайну, остальные – не знают. Остальные – квартет. У них нет уменья, и они дебилы. Будут пересаживаться с места на место, от книги к книге, из города в город, от одной семьи в другую – и пущай пересаживаются. Эта такая всеобъемлющая шутка, приносящую пользу соловьям. Кем ты хочешь стать, Игорек? А смысл? Я – человек без будущего.

В тот вечер Игорь плакал.

Однако больше всего его поразило и закрепилось в памяти то, что его папа знал Генрика Ибсена.