Глава 1
Шурави

Не по-зимнему пригревало солнышко, словно стремясь донести до людей, что скоро весна, хотя до настоящей весны даже здесь, на юге, оставалось еще несколько недель. Пожилой водитель в старом ватнике, именуемом здесь «фуфайка», армейских брюках со старым камуфляжем – «цифрой» и валенках с замызганными галошами, ковырялся в моторе такого же пожилого, как и он сам, «ГАЗ-53». Откинутый капот, крылья, некогда белая, а теперь кое-как перекрашенная в камуфляж решетка радиатора старичка были все в осколочных шрамах, но водитель, кажется, не придавал этому значения. Насвистывая себе под нос знакомую всем с детства мелодию, старик ковырялся в моторе «газона» и не заметил, как к нему подошел по виду его сверстник, одетый, правда, куда более опрятно…

– Эх, путь-дорожка, фронтовая, не страшна нам кормежка любая, – напел подошедший слова, подходившие к мелодии, которую насвистывал шофер.

– …бомбежка, – поправил его тот, прерывая свои занятия и медленно оборачиваясь. – Хотя смотря где. Видал я такие кормежки, которые хуже бомбежки.

– А где? – уточнил подошедший. – Уж не на сборнике ли в Копейске?

Шофер посмотрел на подошедшего уже внимательнее. Ничего необычного в мужчине не было – пожилой, между шестьюдесятью и семьюдесятью, но ближе к шести десяткам; вместе с тем в хорошей для своего возраста форме, моложавый, лишь голова полностью седая. К тому же камуфляж сидел на мужчине как влитой, да и выправка была такая, что сразу выдавала военного или по крайней мере отставника. Лицо открытое, с правильными чертами, к тому же эти черты показались мужчине какими-то знакомыми, хотя человека этого он видел впервые.

Но главное – возраст, и эта фраза о Копейске…

– Бача?^[1] – неуверенно спросил шофер. Мужчина с улыбкой кивнул:

– Бача.

– Шурави!^[2] – разулыбался шофер. – Прости, обнять не могу, руки в масле, как видишь. Ты здесь какими судьбами?

– Мне надо в город, – ответил «шурави». – Сказали, что ты довезешь. Ты же Дмитрий Анатольевич?

– Для тебя просто Димка-Невидимка, – продолжая улыбаться, ответил шофер. – А тебя-то как звать-величать?

– Александр Леонидович, – с улыбкой ответил мужчина. – Но для тебя просто Сашка, идет?

– А то! – обрадовался Димка-Невидимка, но тут же посмурнел. – В город, говоришь… нет, отвезти-то я тебя отвезу, но… там же сейчас пекло. Не везде, конечно, но прилеты всюду, да и ДРГ прорываются. Местные по подвалам сидят, только по ночи на улицу нос кажут, а некоторые так вообще из-под земли не высовываются. Бахмут – он же, знаешь, как тот айсберг: половина на поверхности, половина под землей.

– И что с того? – спросил Сашка. – Ты же туда все равно поедешь, несмотря на прилеты. Вот и возьми меня попутчиком. Если тебе нужна бумага с разрешением… – И Александр Леонидович полез было в переброшенный через плечо раритетный офицерский планшет^[3].

– Скажешь еще! – фыркнул Димка. – Но что бумага есть, это хорошо, это ежели ВАИ остановит, тогда да, бумага потребуется, без бумаги и завернуть могут. Мне другое интересно, – говорил он, продолжая возиться под капотом, – что тебе в Бахмуте понадобилось? В военные ты уже по возрасту не подходишь, в добровольцы решил податься, что ли? Так они тоже возрастных берут сам через десять…

– Ну, ты же здесь шоферишь, – ответил Сашка.

– Я – другое дело. – Димка захлопнул капот, наподдав кулаком для верности, и отер руки ветошью, заткнутой за бампер, каким-то чудом сохранившийся у явно не вылезавшей из передряг машины. – Я в ополчении с четырнадцатого. В восемьдесят шестом ездил ликвидатором на ЧАЭС да познакомился с девочкой одной, из Донбасса. Ее авария через четверть века достала – умерла в 2008-м от лейкемии, только серебряную свадьбу сыграли. Да ты забирайся в кабину, чего стоишь? – добавил он.

В кабине «газона» царил ни с чем не сравнимый запах, свойственный, наверно, только этой марке грузовиков, – смесь кожи, машинного масла, нотка бензина, едва заметный флер махорки-самосада. Для многих повзрослевших детей СССР, даже городских, но ездивших на лето в деревню, этот запах был знаком с детства. У каждой машины он свой – у «ГАЗ-53» один, у «ГАЗ-66» – другой, у «козлика» – «ГАЗ-69» – третий… И все-таки война внесла коррективы и в этот привычный аромат – кисловатая пороховая гарь и металлическая окалина смешались с мирной атмосферой «газона», внося в нее тревожный оттенок.

– Я, брат, порой, грешным делом, даже думаю, что и слава богу, – продолжил Димка, забираясь в кабину. – Странно, да? Мне-то тяжко без нее, сам понимаешь, но она к Богу мирно отошла. Как чувствовала, хотя что там…

Он повернул ключ, и двигатель грузовика заурчал, ровно, как звучат старые, но исправные моторы.

– С четверга на пятницу ей было плохо, и на следующий день. Потом полегчало. В воскресенье она на службу сходила, она у меня набожная была. – Димка бросил взгляд на привычную трехчастную икону – Владимирская, Спас и Святой Николай, – висевшую над лобовым стеклом, а не на «торпеде», как у многих, и перекрестился. – Пришла домой такая вся радостная… она исхудала сильно, прямо просвечивалась, а тут будто сама светится изнутри. Мы вечером засиделись, смотрели по телику муру какую-то, и все прошлое вспоминали. А ночью ее не стало.

Тем временем грузовик выехал с огороженного полуобрушенным бетонным забором двора на улицу. Асфальт улицы был разбит, в прорехах дорожного покрытия серебрились ледком лужи.

– Ты на дорогу-то не гляди, – сказал Димка. – Дальше только хуже будет. Здесь и до войны дороги были такие – хоть плачь, а сейчас и подавно. Так вот, я чего говорю, ежели бы она до этого непотребства дожила, ох и больно бы ей было! Она ж у меня украиночка, с Полтавщины; до того, как в школу пошла, на русском не говорила. Сколько песен знала, как пела… – В уголках глаз шофера что-то блеснуло, он машинально протер их костяшками пальцев. – И Россию любила, и Украину свою. А нациков, – тогда еще зубры были, Лукьяненко, Чорновол-старший, Хмара… старые болтуны, а какую бучу заварили, – так их она на дух не переносила. Очень ее все это огорчило бы, так что, может, и к лучшему, что померла.

Он повернул руль, объезжая колдобину, и добавил:

– Да что я все о себе? Ты ж мне так и не сказал, бача, за каким таким интересом ты в это пекло лезешь.

Саша отвернулся к боковому стеклу, рассеянно глядя на руины, вдоль которых они сейчас ехали. Ни одного целого строения, от некоторых домов остались только обгоревшие контуры на грязно-серой земле, местами покрытой тонким и таким же грязным снежком. Зима еще не уступила свои права весне, а здесь, под Бахмутом, вообще царило какое-то безвременье – ни осень, ни зима, ни весна…

– Сын у меня там, – глухо ответил Александр Леонидович на вопрос Димы. – Сына я ищу.

Глава 2
Сильнее паче смерти любовь

Они познакомились в далеком 1996-м в подмосковном санатории. Капитан Северов прибыл туда из военного госпиталя, где оказался после ранения. Ранили его, по странной иронии судьбы, под населенным пунктом, называвшимся почти так же, как город, в который он сейчас ехал в поисках своего сына, – Бамут, на одну букву отличается. Ранение было тяжелым, в частности сильно было повреждено легкое, поэтому после продолжительного лечения Александра Леонидовича отправили долечиваться в ведомственный санаторий – из лечения, правда, было только усиленное питание и целебный воздух окружавшего санаторий соснового леса.

Ее он заметил сразу: среди немногочисленных женщин-пациентов ведомственного санатория она выделялась – была совсем юной и хрупкой как тростиночка. Они познакомились в крохотной и не особо интересной библиотеке санатория – взяв с полки книгу, название и автор которой как-то стерлись за прошедшие годы, что-то про историю то ли французского театра, то ли литературы страны Эйфелевой башни, Александр услышал сзади разочарованный полувздох-полувсхлип. Быстро обернувшись, он увидел перед собой эту девочку, которая, что греха таить, привлекла его внимание еще раньше.

Вблизи она выглядела еще привлекательнее – огромные глаза редкого зеленовато-серого цвета казались еще больше на фоне белой кожи и тонких, античных черт. Выражение лица девушки было разочарованным, и даже более того.

– Что случилось? – спросил он. – Что-то не так?

– Нет-нет, ничего, – поспешила заверить его новая знакомая, но капитан Северов не отставал:

– Ну я же вижу, что что-то не так! – повторил он. – В чем дело?

– Ну… да нет, пустяки, – попыталась ускользнуть от ответа девушка, но потом почему-то передумала: – Я просто сама хотела почитать эту книгу. Тут так мало интересных книг – или унылый соцреализм, набивший оскомину, или современные чернушные якобы детективы, от которых меня просто тошнит.

– Почему? – спросил невпопад Александр.

– Я не понимаю, зачем писать такое, – честно ответила девушка, – и так вокруг все плохо, а прочитаешь такую книгу – будто в грязи вывалялся.

– Согласен, – кивнул Александр, протягивая девушке книгу. – К тому же все эти боевики-детективы мало что имеют общего с реальностью. Вот, возьмите.

– Ну что вы! – Девушка густо покраснела, впоследствии Александр узнал почему – у нее была тяжелая форма анемии, и это была не самая большая ее проблема… – А что же вы читать будете?

– Газету «Красная звезда», – улыбнулся капитан, соврав при этом, – в те годы газет он не читал вообще. И телевизор не смотрел. – Вот что, а может, вы что-то мне порекомендуете? Вы же, наверно, пользуетесь этой библиотекой дольше, чем я?

– Ну да, – кивнула девушка. – Я здесь третий год уже, и боюсь… – Она вздрогнула и сменила тему: – Хорошо, давайте посмотрим, что здесь можно еще найти интересного.

Из библиотеки Александр и его новая знакомая Юлия ушли с двумя книгами: Александр взял биографию Микеланджело, которую Юлия ему посоветовала, а Юлия – книгу, которую он так в итоге и не прочел.

Сейчас Александр уже не помнил, как именно все происходило. Их с Юлией словно подхватил и увлек за собой какой-то поток, который вынес их к скромному загсу в Кунцево в декабре того же 1996-го. К тому моменту капитан Северов был уже уволен в запас по состоянию здоровья, а у Юлии, наоборот, наблюдалось серьезное улучшение здоровья, что при ее диагнозе было просто невероятным чудом.

Юлия, обладательница удивительно светлой фамилии – Солнцева, была дочерью офицера УФСИН, умершего перед самым началом Чеченской войны. Век Солнцева-старшего укоротила работа – в ИТУ, начальником которого он был почти пятнадцать лет, случилась вспышка туберкулеза, и, поскольку на дворе было начало девяностых, боролись с ней местными силами, в итоге палочка Коха поразила не только заключенных, но и служащих ИТУ и даже членов их семей. Отсутствие нормального лечения, да что там – отсутствие нормального питания в начале девяностых сыграло свою страшную роль: заключенные и те, кто содержал их под стражей, и даже члены их семей стали умирать один за другим. Юлия осталась сиротой, а потом туберкулез в самой, пожалуй, страшной форме – туберкулез кости и суставов – диагностировали уже у нее.

Лечение не помогало, болезнь медленно, но верно прогрессировала, пока на горизонте у Юлии не появился Александр. И дело тут было даже не в чувствах, хотя и в них, конечно, тоже: просто Северов, понимая, что девушка на белом свете одна, взял на себя ответственность за нее. Он устроился инструктором в одно подмосковное охранное агентство – там его с его боевым опытом приняли с распростертыми объятиями, а у Юлии появились и необходимые ей витамины в виде тропических фруктов и дорогие импортные лекарства…

Счастье длилось очень недолго, но эти полтора года Александр не поменял бы ни на что. Юлия расцветала; она играла ему на пианино, купленном капитаном в отставке у какого-то старичка с картонкой, которого он нашел на измайловской барахолке; он покупал ей по дешевке чемоданы книг… они путешествовали – правда, недалеко, в основном география их путешествий ограничивалась Подмосковьем, ну, максимум Тверь, Суздаль, Ярославль… Самое далекое от Москвы место, куда они выбрались, был Нижний Новгород – туда их привез круизный теплоход. Юлия очень любила речные прогулки, хотя в то время ее уже начинало укачивать на борту корабля…