Мия едва сдерживалась, чтобы не заорать: это он ее убил! Бред, конечно: прикованный к дивану паралитик, которого даже кормить с ложечки приходилось (не всегда, одна-то рука у него работала, но частенько он принимался капризничать, притворялся, что и левая сторона «отключилась»), не сумел бы маму даже толкнуть…

Но она все равно, вопреки логике, считала отчима убийцей.

– Чтоб ты сдох!

Он дышал хрипло, с присвистом. Что-то как будто клокотало в исхудавшей, но по-прежнему широкой груди, под застиранной клетчатой рубахой. Сердце, должно быть, подумала Мия скептически. Будто у него есть сердце!

– Это ты ее убил! – вырвалось у нее непроизвольно.

В глазах отчима, поблекших, но все еще красивых, что-то мелькнуло. Словно рыба, вильнув, ушла на глубину. Словно отчим хотел скрыться от Мииного взгляда, полыхающего жаркой, испепеляющей ненавистью. Словно отшатнуться хотел, но не получилось. Конечно, не получилось. Даже если бы он мог полноценно двигаться – сзади его подпирала диванная спинка. Только чуть заметно шевельнулись на укрывавшем колени старом одеяле скрюченные пальцы.

Мия наклонилась к нему почти вплотную, вперив взгляд в выцветшие из когдатошней синевы до блеклой серости глаза, и повторила тихо, почти беззвучным, свистящим шепотом:

– Ты ее убил, тварь!

– М-мне н-над-до в-врач-ча! – гнусаво потребовал он.

– Перебьешься. Не до тебя. Тьфу, гадость! – Ее передернуло.

Вонь шибала от худого, но обрюзгшего тела, сжимая горло тошнотными спазмами. Мия давно заметила, что вонять отчим начинал уже через час после гигиенических процедур, и поставляемая кем-то особо сердобольным выпивка эту особенность, похоже, еще усилила. Но обтирать полупарализованную тушу сейчас чаще чем пару раз в день не было ни времени, ни, главное, желания.

Ничего, немного сильнее, немного слабее, неважно, и так сойдет. Им на кладбище пора, а после – поминки. Потом уж, вечером, она все необходимое сделает. Противно, но куда денешься – мамы теперь нет, придется ей с этим гадом нянчиться… Вот уж и вправду гад. Паразит. В буквальном смысле слова. Глист. Пиявка. Присосался. Но – придется заботиться, тут уж без вариантов. Проклятье! Делала она ему сегодня укол или нет? Вчера делала точно, а сегодня? В мозгу мелькнуло что-то смутное насчет опасности передозировки. Эх, всадить бы ему сразу полдюжины доз! Но ведь вычислят моментально. Э-эх, чтоб тебя!

Ей показалось, что по коридору промелькнула-проскользнула черная тень. Вот бы это отчимова душа отлетела, подумала Мия и горько усмехнулась. Как же, дождешься! Такие, как этот паразит, десятилетиями способны небо коптить. Еще их с Витьком переживет, зараза! А тень… что – тень? Должно быть, голова от усталости закружилась. Когда она ела в последний раз? Вчера? Да, точно, соседка с верхнего этажа тетя Лиза принесла термос с каким-то густым протертым супом – пахучим, острым и таким горячим, что, если бы не припасенный той же тетей Лизой бутерброд с сыром, Мия бы с едой не справилась. Да, получается, больше суток во рту маковой росинки не было. Но заходить на кухню, где можно съесть хотя бы ложку меда, не хотелось. Там отчим, от одного его взгляда кусок в горле застрянет. Да и есть ей не хотелось. От одной мысли о густой, едкой медовой сладости затошнило. Желудок скрутило спазмом, во рту стало горько. Черт, черт, черт. Нет времени на плохое самочувствие!

Не зажигая света, она зашла в крошечную ванную, жадно приникла к крану. Ополоснула холодной водой лицо, намочила затылок. Огляделась – все в порядке, никаких черных теней.

Хотя поесть, конечно, надо бы.

Ладно, все это уже после кладбища… Или Витек, или соседские мужики помогут перетащить грузное отчимово тело обратно, на его диван в «гостиной»… Ох нет, не так. Там ведь еще и стол поминальный, его поставили сразу, как снесли вниз гроб, как же это она забыла! После похорон все сядут помянуть «Матвеевну»… Так странно думать о маме – Матвеевна… И вообще странно все это… Всегда мама обо всем «таком» заботилась, а теперь, кроме как Мие, больше некому. Не Витьку же! Мысли путались, перескакивали с одного на другое. Стол развернули в «гостиной», потому что ясно было, что на кухне все не разместятся. Интересно, а поминки – это долго? Ладно, чего гадать, сколько просидят, столько просидят. Значит, после поминок (или даже во время, там поглядим) она и в ванную паразита отведет (Витек поможет), и укол ему сделает.

– Мий, мож, мы тут приберемся, пока вы Матвеевну провожаете? – Тетя Лиза сразу сказала, что на кладбище не поедет, сердце уж больно жмет, но помогать рвалась. – Нинка из третьего тоже остается, мы бы в четыре руки управились. Полы там помыть и прочее…

– Спасибо, теть Лиз, – устало улыбнулась Мия, обернувшись к стоявшей в проеме кухонной двери соседке. – Я после сама все помою. Отдохните пока, вы и так мне очень помогли…

– Ну как знаешь, – недовольно дернув плечом, тетя Лиза пошла на выход.

Мия двинулась следом.

Пора.

Перед тем как закрыть входную дверь, обернулась. Отсюда было хорошо видно тот угол кухни, где стоял диван, на котором грузно восседал отчим. Врача ему, видите ли! Надо было, конечно, в туалет его сводить, но – перебьется, в памперсе посидит, все равно мыть вечером… Паразит! Если бы взгляды могли убивать…

Вздохнув, она осторожно, как будто сомневаясь в чем-то, закрыла дверь, повернула ключ и медленно-медленно пошла вниз.

* * *

Ритуальщики подвезли их к самому дому, и Мие на мгновение почудилось, что они вернулись с кладбища куда-то не туда. Что это какой-то чужой дом, ошиблись ритуальщики, заблудились, с кем не случается.

Но дом, конечно, был их. У подъезда еще валялись кое-где пожухлые лепестки ирисов, крупных синих ромашек, желтых тюльпанов и даже роз – цветов натащили много, половину могилы засыпали. Баба Сима из второго подъезда – шустрая, подвижная, хотя была лет на тридцать старше мамы! – подсказала, что стебли надо переломать, иначе все цветы соберут и отправят опять на продажу, а им положено до сорокового дня на могиле лежать, иначе не по-людски и не по-божески. Мие было все равно (зачем маме теперь эти веники?), но она послушалась. Баба Сима поглядела на нее пристально, и, похоже, увиденное ей не понравилось: она отодвинула Мию в сторону и быстро-быстро все сделала сама, разложив «обработанные» цветочные вороха попышнее, потом расправила черные ленты и удовлетворенно кивнула. А всю обратную дорогу подсовывала Мие бутылку с водой. Должно быть, решила, что «девчонка вот-вот сомлеет». И до подъезда довела чуть не под руку:

– Сама-то поднимешься? Или Витька кликнуть? Убежал уже? Эх, мужики…

– А разве вы… – растерялась Мия. – Еще же… – Ей почему-то трудно было выговорить слово «поминки».

– Домой на минуточку заскочу, – деловито объяснила баба Сима. – Кутья у меня там. Нельзя без кутьи. Прихвачу и сразу к вам. Ну… ступай… – Она длинно, тяжко вздохнула.

Витек обогнал ее не намного, но в квартиру вошел первый – вальяжно, по-хозяйски.

И тут же позвал сдавленным каким-то голосом:

– Мий… тут…

Преодолев последние ступеньки, она заглянула через братнино плечо.

Отчим завалился на спинку кухонного диванчика наискось, голова свесилась, на щеке блестела тягучая густая слюна, из-под полуприкрытых век желтели белки глаз.

На груди его, прижавшись к клетчатой рубахе, лежал распластанный, как шкурка, соседский Мурзик – сейчас он выглядел черной амебообразной кляксой с растопыренными, тоже черными ложноножками – лапами. Одна справа от отчимова горла, вторая, которую было не видно, уходила влево…

– Мурзик! – возмущенно воскликнула из-за Мииного плеча неведомо откуда возникшая тетя Лиза. – Что ж ты, мерзавец, творишь?! Как ты сюда прокрался? Ох, божечки ж мои! Николай Генадич! Как же это? Прям одно за одним, беда за бедой! – Она тараторила подряд – и про незнамо как очутившегося в квартире кота, и про безжизненное тело Мииного отчима.