Москва, декабрь 1991-го

Яркое зимнее солнце, казалось, смогло забраться в самые потаенные закоулки аудитории, Степанков зажмурился от слепящего света и помотал головой. И почему он выбрал этот стол? Куда бы пересесть? Но нигде поблизости свободного места не было.

Только рядом с Ларисой Свиридовой. Эх!..

– Какая формула там справа, на доске? Это R? – Он повернулся к соседям и принялся лихорадочно переписывать.

– Молодой человек, что вы там возитесь и болтаете? Если вам неинтересно, вы можете выйти вон, я не обижусь, – пожилой преподаватель матанализа Васильев, маленький и округлый, как шар, считал себя страдающим от мягкости собственного характера, а потому никогда в тонкости не вникал и относился к студентам максимально строго.

– Не вижу формулы, солнце слепит, – буркнул Степанков.

– Так пересядьте, – недовольно пожал плечами Васильев.

Степанков в очередной раз тоскливым взглядом окинул аудиторию. К Свиридовой садиться не хотелось, облако ее терпких духов – испытание на любителя. Но, видимо, придется.

Он махнул рукой и, подхватив свои вещи, быстро пересел за другой стол в соседнем ряду.

– Не против? – полушепотом поинтересовался он, уже устраиваясь и раскладывая тетради.

«Не стоит с ней слишком-то церемониться, пусть не думает, что все у ее ног. А то парни перед ней все хвосты распускают и млеют, но я не такой».

Девушка свысока поглядела на нового соседа и, высокомерно фыркнув, отвернулась.

«Фря какая, – с неприязнью подумал Степанков, – строит из себя невесть что. А сама такая же лимита, как и мы. Но водится только с коренными москвичами. Просто ее родители неплохо получают в своей Тюмени, вот и присылают ей денег. А она тратит их на тряпки». Он демонстративно отвернулся и, заметив, что немного отстал от преподавателя, принялся торопливо списывать с доски уравнения.

Шел третий час зачета. Даже отличники сегодня как-то приуныли и, покидая аудиторию, радовались четверке. Пятерка же была чем-то фантастическим, из разряда выигрыша в лотерее: бывает, случается, но не с тобой и даже не с соседями. Простым смертным такой подарок фортуны недоступен. Васильев на экзаменах и проверочных работах отличался невероятной жесткостью и въедливостью, мог спросить из любого раздела, задать самый каверзный вопрос, выявляющий понимание предмета, и тут уже ничего не спасет, ни конспект лекций на коленях, ни подсказки друзей.

Но сегодня дела Степанкова были не то чтобы совсем плохи: задачу он практически решил, лекции знал и сейчас, дав себе минуту отдыха, осматривался. Отличники уже ответили, на передних столах корпели хорошисты, Свиридова за его спиной яростно шепталась с соседями. Видать, ничего не знает, как всегда.

Еще немного помучив задачку, он отправился отвечать и относительно легко получил четверку. Собирая вещи, он обернулся и поймал беспомощный взгляд Свиридовой.

Повинуясь какому-то непонятному импульсу, спросил шепотом:

– Ты чего? Никак?

Она в отчаянии помотала головой:

– Лекций нету.

Он пару секунд колебался, потом украдкой протянул ей конспекты, написанные аккуратным мелким почерком, и сказал:

– Давай сюда задачу, может, придумаю чего…

И все так же украдкой взяв листочек, так, чтобы Васильев не видел и, не дай бог, не передумал насчет его собственной оценки, вышел из аудитории.

– Кто еще не заходил? – спросил он толкавшихся у двери ребят.

– Я, – просипел Курылев, высокий долговязый парень, лоботряс и тугодум.

– Когда пойдешь?

– Минут через пятнадцать, после Егорова, – с тоской протянул парень.

– Передашь кое-кому листок. Я сейчас… – кивнул Степанков и побежал в студенческое кафе.

С точными науками он неплохо справлялся. Немного повозившись, все-таки решил не поддававшуюся девушке задачку, опрометью метнулся назад и всучил Курылеву исписанный листок.

– Вот, передай Свиридовой, скажи, пусть перепишет, пару раз зачеркнет что-нибудь для реалистичности.

– А ты что, в свиридовские поклонники записался? Там и так народу полно, – с ехидцей поинтересовался Курылев, но, наткнувшись на металлический взгляд, пробормотал: – Ладно, передам.

На следующий день Степанкова, курившего в институтском дворике, окликнула Свиридова:

– Ну, здравствуй, герой. Если бы не ты, я бы вчера завалила зачет.

Степанков взглянул на приветливо улыбавшуюся какой-то искрящейся заразительной улыбкой девушку и спросил:

– Ну и какой результат?

– Тройка, – с гордостью ответила она. – Спасибо тебе, Володечка. Думала, что все, погибаю. Тогда был бы второй несданный предмет, дополнительная сессия и, – она картинно развела руками, – пугающая неизвестность.

– Ну, ты бы выкрутилась, – насмешливо сказал Степанков, – что ты так боишься?

– Зря ты так, – глаза Ларисы вдруг стали непривычно серьезными, – ты не знаешь моих родителей. Это, может быть, только так кажется, что у меня все просто.

– У всех все сложно, Лариса. Просто не бывает ни у кого.

Степанков недоумевал: сейчас Лариса была не похожа на саму себя и вела себя совсем иначе, нежели обычно. Куда делась эта фальшивая приклеенная маска?

– У тебя еще есть дела в институте? – неожиданно спросила девушка и снова улыбнулась.

Он пожал плечами: сессия заканчивалась, оставался один легкий экзамен, да и то через четыре дня.

– Пожалуй, на сегодня дел больше нет, – сказал он и, не выдержав, тоже улыбнулся.

– А давай пройдемся? В кафе заглянем? Должна же я тебя как-то отблагодарить, – то ли в шутку, то ли всерьез предложила Лариса.

– Ну, давай, коли не шутишь, – удивился Степанков.

Они вышли из институтского двора и отправились куда глаза глядят: вначале, конечно, в ЦПКиО, потом в Нескучный сад, в кино, а куда потом, Степанков и сам уже не помнил. Они бродили до самого вечера, несмотря на мороз, попутно заходя в кафешки, заказывали там кофе, недорогой коньяк, ели пирожки и шли дальше.

Степанков с удивлением заметил, что ему совсем не скучно, даже наоборот. Девушка, которую он считал легкомысленной пустышкой, думающей только о новых платьях и кавалерах, оказывается, могла быть совсем другой. Она рассказывала ему про однокурсников, которых знала гораздо лучше, чем он, ее оценки оказывались меткими и точными, к месту мягко шутила, да так удачно, что оба взрывались смехом.

Когда поздним вечером они сидели на скамейке перед общежитием, он вдруг сказал ей:

– Я даже не думал, что ты такая…

Она немного грустно улыбнулась:

– Ты считал меня глупой?

– Не знаю, – он стушевался, уже жалея о своей откровенности.

– Да говори уж правду. Я не обижусь.

– Если честно, то раньше я считал тебя куклой. Фальшивой куклой. Ты ведь со всеми парнями кокетничаешь, флиртуешь. Такое ощущение, что тебе никто по-настоящему не дорог. А оказывается, ты можешь быть искренней, настоящей, что ли…

Ее темные глаза затуманились, и, впервые видя их так близко, Степанков подумал, что они, пожалуй, обладают какой-то завораживающей силой.

Их отношения были какими-то странными. Сам Степанков не смог бы дать им точное определение. Дружба? Флирт? Влюбленность? Они довольно много времени проводили вместе: гуляли, пили крепленое вино на студенческих вечеринках, болтали о том о сем. Он помогал ей решать заковыристые задачи, давал лекции и старался отгонять мысль о том, что она сблизилась с ним из-за корысти. В конце концов, желающих помочь ей – предостаточно. А он не самый талантливый и умный парень в группе. Но что в нем привлекало Ларису, он бы не смог ответить. Пожалуй, в глубине души понимал, что все это несерьезно – она ведь была записной красоткой, роковой женщиной, в нее влюблялись многие парни. А она кокетничала со всеми, улыбалась, стреляла глазками налево и направо, ходила курить с парнями из «престижных» семей. Раньше его раздражало это, а сейчас, похоже, он и сам попался, с грустью думал иногда Степанков. Может быть, она начинала ему нравиться все больше и больше, но об этом он тоже предпочитал не думать…

Как-то утром он шел по коридору общежития к приятелю из параллельной группы, с которым они вместе занимались в институтской секции баскетбола, чтобы договориться о тренировке. Он уже завернул за угол коридора, когда за спиной скрипнула дверь. Степанков машинально обернулся и застыл. Из чьей-то комнаты выпорхнула Лариса и, не заметив его, пошла в противоположную сторону. Когда она скрылась из виду, Степанков подошел к двери и обнаружил, что в этой комнате жил знаменитый Богатырев, двухметровый здоровяк, сын какой-то ленинградской «шишки».

Лариса ночевала там? Что это значит? Она, конечно, никому ничего не должна объяснять, но ему вдруг стало неприятно.

В институте он не поздоровался с ней и на первой паре вообще старался не смотреть в ее сторону и не замечать. Он не знал, как себя вести. Сделать вид, что ничего не видел, он не сможет. Они ведь вроде симпатизировали друг другу, много времени проводили вместе, и все это похоже на циничное предательство. Мол, дружба в свободное время, а дела порознь. В том, что «делом» был именно Богатырев, Степанков уже не сомневался.

На перемене она поймала его, отвела в сторону и, крепко держа за рукав и заглядывая в глаза, спросила:

– Я перед тобой в чем-нибудь виновата?

Он отвел взгляд.

– Да что случилось-то, Степанков? Белены объелся?

– Ничего. Я просто кое в чем ошибался.

– Это в чем же? – она повысила голос.

– Мне просто интересно, как некоторые мои знакомые успевают и учиться, и по ночам проводить время в богатыревских апартаментах… – с неожиданной горячностью, не выдержав, выпалил Степанков.

– Ах, вот ты о чем! Об этом… – Ему показалось, что Лариса на миг опустила глаза и закусила губу, но она тут же расхохоталась: – Глупый! Это же полная ерунда! Какие ночи? Я к нему утром зашла, книгу забрать. Учебник по технологии обработки металлов… Вот, – и она торопливо сунула руку в сумку, извлекла учебник и потрясла им перед носом Степанкова. – Мне для реферата нужно. Зимой не подсуетилась, когда выдавали учебники, а теперь приходится одалживать, в библиотеке на всех экземпляров не хватает.

– А с каких это пор ты сама пишешь рефераты?

– А ты ревнуешь, – торжествующе заявила она, сияя.

– Кто? Я? Вот еще глупость. Просто подумал, что ты зря растрачиваешь себя так глупо.

– Не знаю, не знаю… Похоже на ревность, – она рассмеялась и вдруг чмокнула его в щеку.

– Просто мне казалось, что мы… – Он запнулся.

– Что – мы? – с любопытством глядя на него, спросила Лариса.

– Ладно. Сейчас не время говорить об этом, скоро пара. Мы тут с тобой всю перемену проболтали.

– Давай, говори, Отелло. – Глаза у нее загорелись.

– Ну, тебе важно наше общение? У нас может быть что-то большее? – спросил он ее, глядя в сторону.

– Я думаю, думаю, что… – она старательно подбирала слова. – Я не знаю, что у нас сложится в будущем… Еще слишком рано загадывать. Но все может быть. Пока я могу сказать, что ты мне симпатичен. И мне важно, что ты думаешь…

– Я думаю, что ты мерзко себя ведешь. Ходишь, кокетничаешь со всеми.

– Ну, хочешь, я больше не буду с ними общаться? Обещаю.

– Хочу. И не бегай больше курить на черную лестницу, – запальчиво выпалил он.

– Хорошо. Будем вместе с тобой ходить.

– Я бросил курить, между прочим, и тебе не советую.

– Придется тебе снова начать…

Ничего конкретного между ними тогда не было сказано, как он потом сообразил. Но их отношения с этого дня изменились. Она и вправду как будто немного остепенилась и большую часть времени проводила с ним. С остальными парнями только здоровалась, и то как-то отстраненно. Многие из их группы начали думать, что у них роман или по крайней мере дело близится к нему стремительными темпами. Но между ними почему-то ничего особенного не происходило: ни поцелуев, ни более тесных интимных прикосновений. Какое-то непонятное – дружеское? влюбленное? – равновесие.

Он уже привык к такой своей роли и утешал себя тем, что им нужно поближе узнать друг друга, что так даже лучше. Их отношения были легкими и ненавязчивыми, он втянулся независимо от своего желания в ее игру и принял ее правила.

Иногда он одергивал себя: ты что, старик, влюбляешься, что ли? Это просто ни к чему не обязывающий флирт, дурачество. Ты же знаешь Ларису. Скольким парням она задурила голову, а потом бросила? Сколько у нее было таких вот поклонников-неудачников? Она же звезда потока, а то и всего курса.

Но в глубине души его назойливо точило сомнение: а что, если у них все будет иначе? Может, он, Степанков, и правда не разбирается в людях, и Лариса на самом деле способна на глубокие чувства. А учебник, который она якобы взяла у Богатырева… Дался ему этот учебник. Ну, можно же представить, что человеку рано утром понадобилась книга. Ведь может же быть такое…