Глава 1
Конец веревочки, начало петельки

1329 год от Рождества Христова

Франция, графство Блуа

За узкими, как бойницы, окнами фамильного дома Бизанкуров бушевала гроза, но в небольшой комнате было жарко натоплено, а на столе оплывали свечи, слабо освещая комнату подрагивающими рыжими язычками.

В большом плетеном кресле у камина, всхрапывая, дремала тучная женщина в простом белом чепце и длинной темной юбке. Белая рубашка ее была распахнута, и к левой груди с выступающим рисунком голубых вен припал младенец.

Рядом, в другом кресле, основательном, из темного дерева, с подлокотниками, обтянутыми вишневым бархатом, сидел молодой мужчина с глубокой складкой меж бровей. Он не спал, а невидящим взором смотрел на неверные свечные огоньки.

Но вдруг тени в комнате себя странно повели. Тень от кочерги медленно и величаво поднялась над сложенными в небольшую поленницу дровами и пошевелила их, словно выбирая, какое поленце оживит очаг, содержимое которого практически превратилось в угли. Наконец несколько чурбачков, точно так же чинно и неспешно, взмыли над поленницей и сами себя аккуратно уложили в зияющую пасть камина. Огонь немедленно занялся, но диковинным он был, словно ненастоящим: языки пламени шевелились, словно змеи, и создавалось впечатление, что они смотрят на мужчину, выжидая, когда можно будет напасть на него.

«Что за черт?!» – пронеслось в его голове, и он внезапно осознал, что не может шевельнуть ни одной частью своего тела. Он открыл было рот, и тут от тени кочерги, превратившейся в тень худого человека в черной сутане, протянулась несоразмерно длинная рука. Пальцы, холодные как лед, прижались к губам остолбеневшего зрителя, а голова тени медленно и осуждающе повернулась несколько раз направо и налево, недвусмысленно и безмолвно призывая к молчанию. Мужчина было дернулся несколько раз, но веки его отяжелели и он погрузился в беспокойный сон, изредка вздрагивая и постанывая.

Младенец наелся и отнял губы от груди кормилицы, поводя вокруг странно любопытными для рожденного всего несколько часов назад глазенками, а сама кормилица так и не проснулась.

Однако сия мизансцена вскоре дополнилась другими действующими лицами. На первый взгляд, они были людьми – не было у них ни «украшений» в виде рогов, крыльев и прочих устрашающих деталей, ни сопровождающих их появление громов небесных да пены морской. Однако же простые люди вот так, невзначай, из ниоткуда и не появляются…

Первым соткался из воздуха высокий мужчина, грудь которого прикрывала кираса, а плечи драпировал тяжелый темный плащ. Взгляд его был хмур и пронзителен, да и глаза его, разные по цвету, черный и зеленый, усиливали впечатление несомненной опасности, которую излучал этот человек. Точнее, та сущность, которой угодно было принять человеческий облик. К ноге его жался огромный косматый пудель, черный как ночь.

Вторым, прямо из стены, выдвинулся коренастый и широкоплечий мужчина – с рыжими волосами и торчащим клыком – очень подозрительная и мрачная личность. Он резко набросил на голову капюшон плаща, точно не хотел быть узнанным.

Третьей в комнату явилась умопомрачительная красотка с темными кудрями и чувственными губами, из камина выхлестнулся длинный и узкий язык пламени, мгновенно обрисовавший ее фигуру.

Она склонилась в грациозном поклоне:

– Приветствую вас, мессир, Князь Тьмы. Как прикажете нынче называть вас?

По хлопку ее в комнате появилось тяжелое, обитое вишневым бархатом кресло на львиных лапах, более напоминавшее трон.

– Называй меня Воландом, Бельфегор, демон праздности и лени, – опускаясь на предложенное место, ответствовал ей Повелитель мрака. – Некоторое время назад я прибыл из Германии, где наблюдал за жизнью Тевтонского ордена. Там, я слышал, в разговорах меня кликали Фаландом. Пусть их. Ну да ведь этот орден все равно плохо кончит. Позже, много позже и в другой, далекой и холодной стране назовут меня именно Воландом; впрочем, что мне мешает менять имена и заглядывать порой в прошлое и будущее по своему усмотрению, не так ли?

– Истинно так, – снова склонился в поклоне Бельфегор, оставаясь в образе пленительной красотки.

– Итак, что у нас тут? – перевел взгляд на младенца дух зла, и младенец вдруг плавно взмыл в воздух на высоту человеческого роста.

Он мирно парил, внимательно разглядывал свою ножку, чего малыши его возраста еще не делают, и совершенно спокойно относился к тому, что опоры под его тельцем не было. – Что ж, вам не откажешь в изобретательности и некотором сарказме, – вздохнул Князь Тьмы. – Седьмой сын этого несчастного невезучего человека, с сегодняшней ночи вдовца. – Он перевел взгляд на спавшего в кресле молодого мужчину и внимательно всмотрелся в его измученное лицо: – К тому же не среди сыновей, а среди дочерей, – добавил он. – М-да… А весь этот девичий выводок куда?

– В монастырь, Владыка, – ответствовал Бельфегор. – Кроме, надо полагать, Бранны – старшей. На нее уже лакомится сосед. Ему, правда, сорок три, а ей скоро двенадцать, ну да здесь еще не такое видывали. Года через два, а то и раньше, ей надо бы выйти за него. Хорошая партия. А одержимость сразу половины женского монастыря мы еще устроим…

– Избавь мои уши от подробностей, скучно, – прервал Воланд. – А почему именно ты явился последним?.. Постой, это нетрудно угадать. Тебе было… лень?

– Не то чтобы, мессир, – поклонился демон. – Просто приятная расслабленность не позволила мне…

– Не юли. Именно лень, – махнул рукой владыка тьмы. – Вот что. Тебе вести младенца и быть его основным покровителем. Это и будет твоим подарком ему. Другие проявят себя после нашего ухода.

– Повинуюсь, мессир. – В эту секунду демон вдруг принял свое истинное обличье – поросшего бородою, с огромным хоботом и вытаращенными глазами чудовища.

– Но сразу ему не показывайся, – поднял палец Воланд. – Хотя его суть уже подготовлена к тому, чтобы выполнять свое предназначение и не вздрагивать и цепенеть, подобно обычным смертным, увидев ваши облики.

Чудовище склонилось в поклоне.

– Ах, как слаба человеческая природа, как падка на грехи, – продолжал, покачивая головой, Воланд. – И как сие видно с самого начала. Увы, с ним тоже сразу стало все очевидно. Так, при виде бутона мы уже понимаем, какой цветок узрят наши глаза, когда он распустится.

– И каким же будет этот, Повелитель? – почтительно спросил Бельфегор.

– Каким он будет, Азазелло? – эхом переспросил Князь Тьмы у рыжего с клыком.

– Старательным, – разглядывая ребенка, скривился Азазелло, демон безводной пустыни. – Когда нужно, сдержанным, когда нужно – красноречивым. Убедительным. Он, извините меня, Повелитель… небольшого ума. Будет хорошо вышивать по готовой канве, но собственного рисунка не придумает. На подлинный размах он непригоден. Зато сможет быть отличной тенью.

Воланд поморщился, но Азазелло сожалеюще развел руки и пожал плечами.

Князь Тьмы долго рассматривал сонно моргающего младенца, затем медленно кивнул:

– Стало быть, тенью. Хорошо. Может, это нам и нужно. Не блестящий авантюрист, а всего лишь тень авантюриста. И поскольку все мы так или иначе представляем мир теней, избранник наш просто будет прилежно следовать предписанным ему правилам, двигаясь за кем-то по пятам по проторенной ему дорожке.

– Иногда простые, но старательные исполнители предпочтительнее, мессир, воля ваша, – натягивая поглубже капюшон, пробурчал Азазелло.

– Что ж, эти его качества вполне можно регулировать. А нам нужно помнить, что идет тысячелетняя война светлых и темных сил. По мне, так Большая игра, и на кону – власть над миром, – прищурившись на огонь в камине, задумчиво произнес Воланд. – Мы не можем проиграть и на сей раз. На войне все средства хороши, и мы стараемся их все задействовать. С этим малышом вот что – дождемся нужного нам влиятельного лица… думаю, это будет духовная особа… стоящая высоко… имеющая власть и силу… Сигнификаторы богатства нынче расположены в соединении с весьма благополучными звездами. Юпитер во втором доме с Луной в первом. Да, это будет сам папа римский.

Бельфегор глухо захохотал, сперва тихо, затем, не сдерживаясь, взревел во весь голос. Спящие в комнате, впрочем, даже не проснулись.

Воланд, словно не замечая шума, поднятого демоном, продолжал разглядывать младенца, а младенец с любопытством разглядывал Князя.

– Какой именно папа, мессир? – негромко осведомился Азазелло. – Ныне здравствующий Бенедикт Двенадцатый?

– Нет-нет, – возразил Воланд. – Нам совершенно другое нужно. Нам нужна светскость.

– Как? – не понял демон пустыни. – Как совместить светскость и святость?

– Да где там святость вы нашли?.. – небрежно отмахнулся Повелитель мрака. – Не смешите меня. Вот уж где святость искать, так только не в храме и тем более не среди служителей культа. Отнюдь-отнюдь.

Он щелкнул пальцами, и ребенок, плавно развернувшись в воздухе, приблизился к Князю Тьмы.

Тот несколькими неуловимыми движениями начертал нечто на его челе и принял его в свои руки. Знаки и цифры на миг вспыхнули зеленым и исчезли, словно всосались в кожу, а может, так оно и было. Младенец чихнул.

– Нам нужно блистать, не правда ли? – обратился к нему Воланд. – Тебя будет окружать самое высшее общество – да-да, ты будешь при дворе самого папы римского. Он грядет, и правление его будет пышным и ярким. Я чую… Мало того, мы сделаем так, что все, предложенное нами, папе понравится. Чтобы он тоже смог предложить нашему мальчику то, что ему и понравится и будет необходимым. Там ему и образование хорошее дадут. А Бельфегор проследит, чтобы знания усвоились им правильно. И ты будешь блистать, малыш… да только не на балах.

Младенец согласно агукнул, будто понял обращенные к нему речи.

– Как бы внимательно ты ни смотрел, все равно позабудешь, что тебе не нужно помнить! – сказал ему Князь. – Кстати, неплохая фраза для романа. Надо подарить кому-нибудь, но много позже. «Как бы внимательно ты ни смотрел, все равно позабудешь, что тебе не нужно помнить!» Романов будет написано еще немало, может быть, даже и про эти наши с вами похождения. Надо же развлекать почтеннейшую публику. Да и нам развлекаться. Все, кто сюда придут после нас, сыграют роль черных волхвов и принесут младенцу свои дары, которые не раз пригодятся ему в будущем. А ты, Бельфегор, помни – на тебе лежит обязанность особого ему покровительства. Прояви себя в самый жаркий, самый многолюдный и суетный день. А лучше ночь. Да, это будет жаркая ночь. Ты поймешь когда. Он должен найти свиток… Вот этот.

Потемневший от времени свиток, уложенный в футляр в виде металлической трубочки, украшенный кистями и красной сургучной печатью, возник из ниоткуда и поплыл по воздуху к демону лени… Бельфегор взял его, спрятал за пазуху, медленно и торжественно поклонился, прижав кулаки к груди. Младенец в это время продолжал улыбаться и пускать пузыри.

– Теперь закрывай глаза свои и спи! – приказал Владыка мрака.

Ребенок словно услышал и понял, тотчас же закрыл веки и плавно вернулся по воздуху в теплые, как перина, объятия кормилицы.

Затем князь поднялся со своего кресла-трона и двинулся, не касаясь пола, к молодому вдовцу.

– Да, с такой оравой лишиться жены – это прескверно, – вздохнул он. – Полно тебе мучиться, бедолага.

– Что это значит? – поднял брови Бельфегор.

– Ну, уж верно, не я лишу его жизни, – усмехнувшись, ответил Воланд. – Достаточно того, что он будет скорбеть о почившей жене своей. Впереди у него еще немало испытаний. Просто он видел то, что видеть ему было не след. Он тоже «позабудет, что ему не нужно помнить».

Воланд, сложив губы трубочкой, подул в лоб несчастному вдовцу. Он дул и дул – так долго, как это невозможно было сделать человеку – и темные волосы Бизанкура словно покрылись пеплом, а затем – снегом. Через минуту он был абсолютно сед.

– Не вызовет ли это лишних расспросов? – негромко осведомился Азазелло.

– А кому какое дело? – пожал плечами Бельфегор. – Человек, у которого умерла любимая жена, поседел в одну ночь. Трубадуры еще и песню сложат. «Одною ею жил я столько лет…» Или что-нибудь в этом роде.

– Мы задержались, пора в дорогу, – хлопнул в ладони Воланд, и тотчас снаружи послышалось ржание коней. – Пусть делают, что им заблагорассудится. А там начнется совсем другая история…

И три фигуры – Воланда, Азазелло и Бельфегора – постепенно растворились в воздухе вместе с пуделем и троном на львиных лапах. Посторонний наблюдатель увидел бы совершено мирную картину. Спящая семья: кормилица в плетеном кресле, тихонько посвистывающая носом, младенец, покоящийся на ее необъятной груди, и абсолютно седой, хоть и нестарый еще человек, скрючившийся в кресле темного дерева с бархатными потертыми подлокотниками.

Лишь неугомонная кочерга в последний раз всплыла со своего места, чтобы аккуратнее разместить почти прогоревшие полешки в камине, после чего вернулась на свою подставку и больше не шевелилась.

* * *

Голубоглазый чернокудрый красавчик, дефилирующий по Гербертштрассе, остановился возле уличного музыканта, игравшего на какой-то дикой гармошке прямо напротив яркой витрины интим-магазина. Музыкант был одет в расшитую безрукавку на голый торс, татуирован и одноног.

А на витрине цвела махровым цветом БДСМ-атрибутика. На манекене мужского пола надета была кожаная маска, закрывающая голову полностью, даже нос, рот и глаза. В руках манекен держал плетку, а пластиковое тело в некоторых местах было обвито портупеей.

Перед мужским манекеном на коленях стоял женский – в ошейнике и с красным кляпом-шариком во рту, а сзади украшенный пышным хвостом.

«Придурки, лишенные вкуса и мозгов, – лениво подумал красавчик. – Два нижних у них тут, что ли, развлекаются? А где хозяин в таком случае? Поставили бы уж третий манекен. Лишь бы товар продать…»

На душе его было неспокойно.

Да, в «Спящем медведе» дела шли как нельзя лучше. Пару цыпочек они уже приметили. Беременные. Отлично. Можно придумать много разных комбинаций с младенчиками, когда родятся. Подрастить на органы или сразу продать этим толстосумам из Алжира. Те недавно заказывали самый трэш – повторить сюжет «Сербского фильма», одного из самых запрещаемых ввиду его абсолютной бесчеловечности.

У него были и такие клиенты, которые хотели именно повторений ужастиков – в реальности. Типа «Человеческой многоножки». Вмонтировать в нее еще и ребенка… Почему бы и нет. Надо обдумать, может получиться забавно.

Сейчас тоже может получиться забавно. Хотя и бескровно на этот раз.

– Эй, как тебя?.. – негромко обратился Анселл к музыканту.

– Габриэль, – помедлив, с достоинством ответил тот, длинно сплюнув.

Голубоглазый кивнул.

– Ты же не девственник, надеюсь? – продолжал он. – Нет, я посягаю не на тебя. Просто у меня есть деньги и причуды.

Музыкант помедлил и оценивающе взглянул на незнакомца. – И как далеко простираются твои причуды? – осторожно спросил он.

– Ну, в твоем случае все безопасно. Я хочу угостить тебя девочкой.

Парень вновь помедлил с ответом.

– На кой тебе это? – наконец осведомился он.

– Нужна разрядка, чтобы не грохнуть кого-нибудь. – Анселл приятно улыбнулся. – Один нюанс – я буду смотреть.

– Извращенец, что ли? – усмехнулся Габриэль.

– Бывает со мной и такое, – пожал плечами тот. – Не грузись. Мне просто надо расслабиться.

– О’кей, мне по фигу, – снова сплюнул музыкант. – Только если она меня ничем не заразит.

– Мы купим чистую, – заверил брюнет. – Я знаю, где есть такие. Ты со своей гармошкой столько не заработаешь…

– Это бандонеон, – с достоинством поправил музыкант.

– О’кей, – вздохнул брюнет. – Идем покупать тебе девочку, а мне – душевный покой.

Можно подумать, таким образом можно было купить душевный покой…

* * *

Под финал Габриэль осведомился, как зовут «благодетеля». – Помяни меня в своих молитвах, как Жан-Жака де Бизанкура, – бросил он в дверях дешевого гостиничного номера, оставив музыканта и нанятую проститутку удивленными, но при деньгах. Однако душевный покой, разумеется, так и не обрел…

* * *

Итак, звали его по рождению Жан-Жак-Альбин де Бизанкур, что свидетельствовало о его дворянских корнях. Но никто даже предположить не мог, сколь глубоко в историю уходят эти корни.

Глубины эти были настолько чудовищны, что в первую очередь не давали покоя самому Жан-Жаку. Нет, днем и в те ночи, что он бодрствовал, все было прекрасно. И да, наклонности его были более чем извращенными, он был садистом-убийцей и в своем кругу этого не скрывал. А зачем скрывать, если три четверти дохода абсолютно со всех дел притекали именно с его подачи – порнобизнес, наркотики, живой товар всех мастей и прочее.

Многие считали его чокнутым и побаивались. Поговаривали, что он сам дьявол – несколько раз его пытались убить, и каждый раз безрезультатно. Зато покушавшихся на его жизнь потом находили в таком плачевном виде, что они могли позавидовать мертвым.