Танин отпуск не задался с самого начала. Все началось еще неделю назад, рано утром, в день отлета. Будильник она поставила на девять, но проснулась в половине восьмого. И долго ворочалась в постели, глядя в серое апрельское небо. Низкие тучи и накрапывающий дождь явно не обещали хорошей погоды. Казалось, за окном не середина весны, а поздняя осень. А это означало, что про любовно выглаженный вечером льняной костюм нужно забыть. Придется лететь в джинсах и ветровке.
Это было не просто неприятно, это было унизительно. Как можно в капюшоне и кроссовках выглядеть безупречно женственной? А Тане сейчас было необходимо чувствовать себя совершенством. Потому что позавчера ей исполнилось двадцать девять лет, и она ни разу не была замужем.
Надеясь отвлечься от тягостных мыслей, Таня потянулась за пультом от новенького музыкального центра, который сама себе подарила на день рождения.
«Включу радио, – загадала девушка. – И если попаду на какую-нибудь приятную музыку, то все будет хорошо…»
Она нажала на кнопку и услышала:
…лунные ночи серых дней короче.
Кто придумал их только для любви…
О нет! Только не это! Таню аж передернуло.
Вторая скрипка Московского музыкального театра имени Станиславского и Немировича-Данченко – Таня Матюшина на дух не переносила так называемых ремиксов. Почему, скажите на милость, вместо того чтобы написать что-то новое, у нас так любят поиздеваться над известными произведениями? Или на свое таланта не хватает? Ладно еще, когда переводят какую-нибудь дрянь. Второсортной песенке без разницы, на каком языке звучать. Но ведь и классиков не жалеют! Добрались и до Эндрю Веббера, и до Джо Дассена… Или, вот как сейчас, до «ABBA». Кладут на чужую хорошую музыку собственные идиотские слова – и готов новый хит, а то и обрусевший мюзикл. И никто не замечает, что перепевка не просто хуже оригинала – она его уродует…
Поморщившись от досады, девушка выключила радио. Но изменить уже было ничего нельзя, гадание состоялось. И оно не сулило ничего оптимистичного. Даже сейчас, накануне первой в жизни зарубежной поездки.
В свой двухнедельный отпуск в Барселону Таня отправлялась по путевке, купленной мамой, – тоже подарок на день рождения.
– Ты будешь там самая красивая! – уверяла мама, помогая укладывать вещи в чемодан.
– Да уж… – фыркала в ответ дочь. – С таким-то лицом…
– Зато у тебя потрясающая фигура. Представляю, Танюшка, как ты выйдешь на пляж в своем сиреневом купальнике, все испанцы сойдут от тебя с ума!
– Там нет испанцев, мама. В Барселоне живут каталонцы.
– Ох, боже, а они-то кто? – изумлялась Элеонора Виссарионовна.
– Они независимая, автономная нация, – отвечала Таня. Беседа плавно переходила на геополитические темы, и девушка вздыхала с облегчением, потому что все эти разговоры про ее неземную красоту и стройную фигуру были как нож по сердцу. Между строк материнских похвал читалось совсем другое: «Поторопись, тебе уже двадцать девять. Используй свой последний шанс, пока ты еще хоть кому-нибудь нужна!»
И дорогущую путевку мама купила не для того, чтобы сделать дочке приятное, а чтобы поскорее пристроить свое невезучее сокровище. Все знают, что на курортах без романа не бывает. А вдруг роман перерастет в нечто большее? Наивную маму было жаль. Сама-то Таня прекрасно знала, что вернется ни с чем. Она уже давно признала себя неудачницей и, в отличие от своей родительницы, смирилась с этой мыслью.
На работе, в оркестре театра, Татьяна была второй скрипкой. Увы, это солидно звучит только для несведущих людей. На самом деле вторая – это не та, что сразу следом за лучшим скрипачом. Вторыми называются все скрипки в оркестре, кроме первой. Например, у них в театре насчитывалось всего двенадцать скрипок (это с запасными) – одна первая и одиннадцать вторых. И, честно признаться, если считать по мастерству, то Таня располагалась где-то в районе восьмой или девятой. Особого таланта у Татьяны Матюшиной не было. Только прилежание и любовь к музыке. Ну и еще консерваторское образование, которое давало ей некоторые права. Например, в компаниях морщить нос при слове «попса» и рассуждать о музыке с умным видом. А на работе иногда обронить: «Нас в консерватории учили…» Не все Танины коллеги могли похвастаться тем, что обучались в Москве, на Большой Никитской.
То, что Тане удалось поступить в лучший музыкальный вуз страны и закончить его, оказалось для всех полной неожиданностью. Ни среди знакомых, ни в семье никто и предполагать не мог, что девочка станет музыкантом. Впрочем, семьи как таковой особо и не было. Папа умер, когда Тане было всего тринадцать, маминых родителей уже давно не было на свете, а бабушка по папе принципиально не поддерживала отношения с невесткой – она была недовольна тем, что сын женился на приезжей, «лимитчице», как она презрительно называла Элеонору Виссарионовну.
Так что, по большому счету, Таниной судьбой интересовалась только ее мать. Мечтала, что дочка пойдет по ее стопам, окончит торговый техникум, а то и институт, и станет товароведом. Такие специалисты всегда востребованы, а значит, у Танюшки при любых обстоятельствах будет возможность заработать на кусок хлеба с маслом. Но судьба распорядилась иначе…
…Это были самые первые каникулы – целая неделя в ноябре. И хотя первоклассница Танечка Матюшина не успела устать от учебы за единственную в жизни четверть, она все равно, как все школьники на свете, радовалась предстоящему отдыху. Разве не здорово ложиться спать попозже и вставать, когда захочется, а не в семь утра? И посвящать дни напролет не урокам, а разным интересным вещам: гулять с подружками, сходить с папой в Кузьминский парк и, если повезет, даже съездить с родителями на ВДНХ. Увы, всем этим грандиозным планам не суждено было сбыться. Погода выдалась настолько отвратительная, что почти все каникулы Таня просидела дома перед телевизором.
Лишенная возможности гулять, Таня с самого утра забиралась с ногами в кресло, ставила на подлокотник большую пиалу с любимым арахисом в сахаре, заворачивалась в плед и глядела на экран. И покидала свое уютное гнездышко только для того, чтобы повернуть ручку и переключиться на другую программу.
За те каникулы девочка пересмотрела столько всего, сколько не видела за всю коротенькую жизнь. И про доброго Айболита, и про озорника Буратино, и при неутомимых выдумщиков Петрова и Васечкина… Самое сильное впечатление произвела, конечно, «Гостья из будущего», фильм, бывший для Таниного поколения самым что ни на есть культовым. Таня Матюшина даже хотела остричь косы и сделать прическу «как у Алисы», но мама решительно воспротивилась.
Однако больше всего Танюше запомнился эпизод из какого-то зарубежного фильма. Именно так: эпизод запомнился, а весь остальной фильм выветрился вместе с названием. Близнецы ее возраста – симпатичные белокурые мальчик и девочка – сидели за роялем и играли в четыре руки необычайно красивую музыку. До этого дня Таня просто представить себе не могла, что бывает такая музыка и что ее могут играть дети.
Девочка была под столь сильным впечатлением, что после фильма даже выключила телевизор. Так и сидела до темноты в кресле, закрыв глаза, вновь и вновь представляя божественную мелодию и себя на месте близнецов.
На следующее утро картину повторяли. Обычно так делали только для взрослых, но тут повезло. Таня посмотрела весь нудный фильм, с первой минуты до последней, ради одного-единственного момента. Когда руки близняшек запорхали по клавишам, девочка отчего-то не выдержала и заплакала. Мелодия показалась ей еще красивее, чем вчера.
– Ты чего это, Танюшка? – отец с удивлением выглянул из-за газеты.
– Пап, а ты когда-нибудь слышал такую музыку? – спросила она почему-то шепотом.
– Слышал, конечно, это известная штука. Моцарт. Может, даже вспомню, что именно… Кажется, Сороковая симфония. По радио часто передают.
По радио! Раньше девочка никогда к нему особенно не прислушивалась – ну, бубнит что-то в углу, и ладно. Теперь она заинтересовалась и каждый раз, когда звучала классика, делала звук погромче. Так она открыла для себя много чудесных мелодий, но Сороковая симфония Моцарта все равно осталась самой любимой.
В их семье никто всерьез не интересовался музыкой. Старенькое пианино, оставшееся от бабушки, использовалось, стыдно сказать, вместо комода. На закрытой лакированной крышке лежали кружевные салфетки, стояли разнокалиберные вазочки и бесконечные фарфоровые кошечки, которые Элеонора Виссарионовна коллекционировала чуть ли не с начальной школы. Трогать эти фигурки Тане никто не запрещал, но как-то само собой подразумевалось, что делать этого не стоит. Да она и не стремилась никогда.
Со второй четверти Таня категорически отказалась оставаться в группе продленки. Родители посовещались и выдали ей ключ. Школа в двух шагах, дорогу не переходить, подъезд спокойный. Пусть ребенок чаще бывает дома. А она, открывая дверь, бежала к пианино, бережно снимала фарфоровый хлам и, замерев на мгновенье, открывала крышку и нажимала желтоватую клавишу. Разбуженный инструмент неохотно отзывался жалобным, расстроенным звуком. Таня заносила над клавишами обе кисти и, не касаясь бело-черной волшебной поверхности, перебирала в воздухе тоненькими пальцами. А в голове ее звучала, переливалась музыка, чаще всего та самая Сороковая симфония. И казалось, что восхитительная мелодия на самом деле слышна в тишине большой комнаты, которая одновременно была столовой, гостиной и спальней родителей.
Время пролетало незаметно, и к приходу родителей кошечки с вазочками возвращались на свои места. Таня не хотела, чтобы кто-то знал ее маленькую тайну. Наверное, это было нелогично и даже глупо – мама с папой были бы только рады дочкиному увлечению. Они, возможно, сразу предложили бы водить ее в музыкальную школу, чего она страстно желала. Таня выучилась бы так играть, к старенькому пианино вызвали бы настройщика, и оно не звучало бы больше жалобно и протяжно.
И еще много всяких «бы», обещавших исполнение самой заветной мечты. Но Таня продолжала открывать инструмент, когда родителей не было дома. Признаться, чем она занимается, казалось слишком неудобным, даже постыдным.
А в конце декабря она разбила кошку. Это случилось в последний день второй четверти. Им выдали ведомости с отметками, новогодние подарки и отпустили домой пораньше – после третьего урока. Ах, как она в тот день «играла»! Как любила Моцарта и ненавидела предстоящие каникулы, на которые мама взяла отпуск, чтобы «побыть с ребенком».
До прихода мамы оставалось десять минут, а Таня все никак не могла заставить себя оторваться от инструмента. Она закрыла крышку пианино лишь без двух минут шесть и привычно начала водворять безделушки на место. Ей оставалось расставить три фигурки, когда в замке заворочался ключ. Таня вздрогнула, и мамина любимая кошка-солонка, привезенная из Риги, где родители провели медовый месяц, упала на пол и разбилась.
Это было ужасно. Танечка настолько испугалась, что не могла и слова сказать, когда мать появилась в дверях гостиной. Но Элеонора Виссарионовна пребывала в тот вечер в хорошем настроении из-за грядущих праздников и только что полученной тринадцатой зарплаты. Она не стала ругать дочку, только поинтересовалась, зачем вдруг той понадобилось играть около комода, когда у нее есть своя комната.
Она так и сказала: «около комода».
И тут вдруг в душе маленькой Тани поднялось что-то такое…
– Мама, – заявила она, – это не комод, это пианино. Оно сломано. Его нужно починить, а это все с него убрать.
И мама неожиданно послушалась.
В третьей четверти Танюшку отвели в ближайшую музыкальную школу. Но класс будущих пианистов был уже укомплектован. А вот у преподавателя скрипки нашлось «окно».
– У вашей девочки такие пальцы, что ей просто необходимо заниматься скрипкой, – убеждал он папу. – Тем более если она у вас так любит музыку.
– Что скажешь, дочка? – обратился к ней отец.
Таня вздохнула. Скрипка не слишком привлекала ее, хотелось научиться играть именно на пианино… Но девочка поняла, что сейчас ей предстоит сделать первый в ее жизни серьезный выбор: или музыка в комплекте со скрипкой, или всю жизнь без музыки. И она выбрала первое. Только спросила:
– А на скрипке можно сыграть Сороковую симфонию Моцарта?
– Все можно сыграть на всем, – авторитетно заявил скрипичный педагог, – даже «Аве Мария» на барабане. Было бы желание.
В дальнейшем Таня много раз с улыбкой вспоминала эти слова…
Девочка добросовестно ходила в музыкальную школу и училась пиликать на своей «восьмушке» – крошечной скрипочке для начинающих скрипачей. И дома занималась сама, прилежно и без понуканий. Скрипку она не слишком любила, но, если уместно так выразиться, уважала и всегда относилась к ней очень бережно, точно та была одушевленным существом. Шло время, девочка росла, «восьмушку» сменила «четвертушка», затем «половинка». А потом исполнилась Танина заветная мечта. Папа разыскал старого мастера, который все-таки сумел вернуть жизнь ее любимому пианино. Все остальные отказывались, а этот справился, хоть и потратил кучу времени и сил. Это стало для Танюшки настоящим праздником. Она сама выучилась играть на фортепиано, это было нетрудно после тех уроков, которые давали в музыкальной школе.
В папин день рождения она торжественно сыграла для гостей Сороковую симфонию Моцарта. А через несколько месяцев папа умер от сердечного приступа.
Девочка переживала из-за смерти отца, но продолжала жить – ходить в обычную и музыкальную школы, читать любимые книги, болтать по телефону с подружками. А вот Элеонору Виссарионовну точно подменили. Она не плакала даже на похоронах, но выглядела совершенно отсутствующей, потерянной, двигалась как автомат, ни на что не реагировала и часто даже не слышала, когда к ней обращались. Дочь очень тревожилась за нее. Однажды вечером мама вдруг очнулась от своего странного состояния и слабым голосом попросила:
– Танюша, сыграй.
Таня хотела подойти к пианино, но передумала, достала со шкафа чехол, вынула инструмент и заиграла Грига. Почему-то именно он показался ей наиболее подходящим в этот момент. Мама слушала, а потом вдруг разрыдалась, впервые с того дня, как получила страшное известие. Девочка испугалась, прервала игру, кинулась было к ней, но Элеонора остановила ее:
– Нет-нет, пожалуйста, не останавливайся! Играй еще!
И Таня играла. Играла Вивальди и Брамса, Чайковского и Балакирева, Бетховена и Массне, Глюка и Паганини – все, что умела. Играла до глубокой ночи, пока соседи по «хрущобе» не постучали в стену.
В тот вечер Таня полюбила скрипку.
В старших классах она уже не представляла себе никакой другой жизни, никакой другой профессии. Учителя в музыкалке хвалили ее за прилежание и старательность и говорили Элеоноре Виссарионовне, что хотя великого таланта у ее дочки нет, но она берет усердием и может добиться успеха. Маме хотелось в это верить, и Таня старалась ее не разочаровывать. Она ежедневно занималась музыкой, а оставшееся время корпела над уроками, заданными в обычной школе. При таком ритме жизни ей совершенно некогда было гулять с подругами, ходить на дискотеки или знакомиться с мальчиками. Да это Тане и не было нужно. С одной стороны, в подростковом возрасте она сделалась очень застенчива и, как это нередко случается, считала себя абсолютно некрасивой. С другой – Таня Матюшина и сама не рвалась в компанию сверстников. Тусовки ее не привлекали, музыка, которую слушали ровесники, приводила в ужас, а мальчишки-одноклассники казались ограниченными и примитивными. При этом девушка была весьма романтической натурой, постоянно мечтала и часто влюблялась, но объектами ее грез обычно становились совсем уж недосягаемые мужчины – какой-нибудь неизвестный красавец, случайно на миг встреченный в автобусе, взрослый сосед из дома напротив, с которым она даже не была знакома, киноактер, а то и персонаж фильма или книги. Читать, особенно о любви, Таня просто обожала. Записывалась во все библиотеки, брала книги у одноклассниц и маминых подруг и тратила чуть не все карманные деньги на толстые тома классической литературы и тонкие покеты бульварных романов.
О проекте
О подписке