Он пришёл поздно, и Мэрил, услышав звуки, вышла в прихожую, стояла в дверях, смотрела, как он снимает тяжёлые ботинки, вешает куртку. Молчала. Чутьём она угадала настроение, прошла на кухню, включила кофеварку.
– С кем виделся? Не с демонами? – как у него дела, она спрашивать не стала, по его виду догадывалась, что дела, как обычно. И тема эта стала закрытой, нужно будет, сам скажет.
– С Беном…, – она ждала продолжения, и боялась, что он просто замолчит, как у него уже вошло в привычку. Но сегодня было что-то другое. – Поговорили… про жизнь.
– Как у них дела? – под «них» она подразумевала Ирину, жену Бена, и Алан это понял.
– Всё в порядке. Бен… он намекнул, что неплохо нам вместе куда-то поехать, пикник. На недельку. На озёра, или просто в лес…
– Тебе эта идея пришлась по душе?
Он посмотрел на неё, пытаясь по выражению её лица угадать, а что она думает об этом. Ничего не понял, вздохнул.
– Я не знаю. В работе стопор, и когда это пройдёт, я не знаю. А заниматься ширпотребом совсем нет настроения. Просто не знаю. Обсудим это завтра? Я буду дома…
Почему он чувствовал какую-то вину, непонятно, из-за чего, будто пытался что-то скрыть? Ничего плохого в последнее время у него за душой не было, только вот то чувство, о котором он пытался сказать Бену, но так и не смог понятно ничего объяснить…
– Хорошо.
И снова он пытливо вгляделся в её лицо, и опять безрезультатно. Кажется, она ничего не скрывала, и выглядела, как обычно, не видно было, что её тревожат какие-то посторонние мысли, но…
– А у тебя всё сегодня нормально?
– Как обычно. А почему ты спрашиваешь, Алан? Предчувствие? Или, может быть, что-то произошло?
– Всё, как всегда… Всё… хорошо. Никак…
– Может быть, поужинаешь?
– А ты?
– Рано ещё.
– Ладно, давай попозже? Действительно, рано ещё.
В комнате Мэрил просмотрела программу, выбрала какой-то смешной ужастик, знала, что он против не будет, включила, устроилась на диване, приглашающе посмотрела на Алана. Он подумал, помотал головой, присел к рабочему столу, стал просматривать рабочие записи.
– Извини, меня заинтересовала твоя работа, эта схема на кульмане… Я её просмотрела, и, мне кажется, там можно сделать небольшое изменение…
– Надеюсь, ты не вносила изменений в чертёж?
– Нет, я сделала кальку с заинтересовавшего меня фрагмента, и на ней отметила предполагаемые изменения. Тебе интересно?
Всё-таки, она была неплохим электротехником, он часто просил её совета, и сейчас заинтересовался:
– Давай посмотрим.
На рабочем столе она расстелила чертёж, её исправление было совершенно неприметным, и он в который раз удивился, как она смогла вычленить такую мелочь. Всё-таки, профессионализм…
– Видишь? Вот этот мостик. Если его убрать, характеристики выходного импульса практически не изменятся. Только вот здесь необходимо поставить диод… Надо рассчитать его параметры… Но я не совсем понимаю, зачем был нужен тот мостик, кажется, он только усложняет схему?
– Как раз он лимитирует параметры выходного импульса, – пробормотал Алан, бегло проводя расчёты на карманном компьютере. – Может быть это и не важно, я не вполне уверен. Пока не надо вносить изменения в основную схему, надо будет смоделировать процесс… Кстати, сама додумалась? Никто не помогал?
– Обижаете, господин. Да и нет у меня таких подруг. Я не буду больше ничего делать, так, развлекалась. Скучно… без тебя.
Он оглянулся на неё, пытаясь понять, есть-ли какой-то скрытый смысл в её словах (Нет таких подруг? Может быть, есть такой друг?), ничего не понял, склонился над столом, ещё раз просмотрел кальку, сделанную Мэрил, подумал, стоит-ли записать в дневнике о её работе, решил, что пока в этом нет смысла. Зачем отвлекаться на чужое развлечение, может быть, из этого и вырастет что-то серьёзное, но пока это просто… взгляд со стороны.
Он чувствовал себя стеснённо, будто перед ним лежала чужая, незнакомая ему женщина, и он не знал, что можно делать, а что нельзя. Осторожно присел в ногах и почти удивился, когда она положила свои ноги ему на колени.
– Хорошо.
– Хорошо?
– Но ведь ты рядом, и это хорошо. И спокойно, ведь нет ничего, что могло-бы испортить настроение, нет подводных камней. Что может подарить мужчина женщине? Лучшее, это уверенность в стабильности. Пусть без особо вкусных пирожков, зато надёжно. Не согласен?
– Почему? Только это должно быть обоюдное чувство.
– Алан?… Ведь что-то случилось? Успокой меня, пожалуйста!
– Да, конечно… То-есть, ничего плохого не случилось. Всё хорошо. Пока. Ты не беспокойся.
Это была цветная белая ночь. Внизу колыхался ковёр жёлто-багряных листьев, этим летом листва стала желтеть необычно рано, до конца лета оставался почти месяц. После ужина Чеслов вышел в лоджию, встал у открытого настежь окна, подышал свежим ветерком, потом закурил. Почему-то ему стало грустно. Причины он не понимал, и раньше в такие моменты прислонялся к Мэрил, и всё плохое уходило. Сейчас ничего плохого не было, только некомфортность, и как это относилось к Мэрил, он не знал, и не спешил к ней под крыло. А где она сама? Ему плохо, а она смотрит своих живых мертвецов чёрной ночью. Почему её нет рядом? Ночь великолепная, при чём здесь дурацкие зомби? Он стукнул кулаком по подоконнику, бросил сигарету в пепельницу и решительно прошёл в комнату. Встал перед диваном, загородив очередную экранную мясорубку.
– Алан, ты чего? Что-то случилось?
Он присел рядом, положил ладонь ей на бедро:
– Наверное я немного устал, в самом деле, иногда видится всякая чушь, вот и с Беном… Ладно, проехали. Лиска… пойдём погуляем? Посмотри, ночь какая, как у Гоголя…
Мэрил не поняла – какая ночь? при чём здесь Гоголь? – посмотрела ему в лицо, что-то она там увидела, чего давно не было, и прозвище, которое он присвоил ей с их первой встречи, а потом забыл.
(– Зачем ты называешь меня каким-то животным!…
– Это не животное, это образ. Милый, забавный образ, но если ты против…
А потом, в постели, он горячо прошептал:
– Мэрил, ты чудо!
– Нет! Не надо так! Мэрил, это так формально! Называй меня Лиской, это чудесно, давай, давай-же! Давай ещё, ещё, ещё!…)
– Конечно, – прошептала она. – Замечательно! Пойдём…
И всё было замечательно, только когда они прогуливались под яблонями, глядя, как по Пулковскому проносились легковушки в сторону аэропорта, Алан придержал женщину за локоть:
– Мари, подожди…
– Что такое? Устал? В самом деле прохладно…
– Нет, я о другом. Сейчас думаю над темой… Вот посмотри вокруг. Хороший мир, здесь уютно жить. А если это нам только кажется?
– Не понимаю. Ты в философию ударился?
– Какая философия! Сейчас физика уже метафизикой стала! Почитай интернет!
– Алик, давай не сейчас, ведь хорошо… Давай завтра, а сейчас пойдём отдыхать.
– Ты ещё, как Бен, назови меня сумасшедшим.
– Не назову, я же тебя знаю.
– Подожди! – пальцы на руке Мэрил сжались. – Там что-то есть. За теми кустами…
– Кошка. А может ёжик листья собирает…
– Нет. Слышишь? – и она услышала. Это было рычание.
– Собака. Наверное, мы забрели на чью-то территорию. Пойдём.
Рычание стало захлёбываться, переходя в странный горловой звук, сменилось плачем и перешло в протяжный вой.
– Может быть, она больная? Или травмированная.
– Ты хочешь проверить?
– Нет! – вырвалось у Мэрил. – Но ведь надо что-то сделать? – меньше всего ей хотелось тащить домой больную собаку.
– Я пойду, посмотрю, – Алан неуверенно пошёл к кустам, вглядываясь в сумрак.
– Зря ты. Не надо. Пойдём домой!
Но он уже подошёл к кустам, откуда теперь доносилось стихающее ворчание. И стало тихо. Разведя ветки, он старался разглядеть что-нибудь, всё было плоским, серый фон, тени, чёрные штрихи.
– Нет здесь ничего. – с облегчением объявил он, оборачиваясь к подруге. – Убежала. Или это было что-то другое.
– Ты уверен?
– Подойди, посмотри. Жаль, фонарика нет…
***
Этим вечером в семействе Бена тоже поговорили.
– О чём задумался? – поинтересовалась Ирина, когда они уже остывали в постели. -Что-то было днём? Поделишься?
– Не… знаю, стоит-ли оно того. У Алана опять хандра. По рабочей теме что-то у него не ладится. И с Мэрил… тоже.
– Мэрил? Вот странно. Я на днях её видела, девочка цветёт, будто забеременела. А Алан – что?
– Я не очень разобрался. То-ли ипохондрия, то-ли паранойя. Может быть, просто перенапрягся с работой, он-же сумасшедший… Договорились о небольшом совместном пикнике… Где-нибудь на неделе.
– Но это-же здорово! Только… – она скосила глаза на начинающий уже округливаться животик. – Это для… него будет хорошо?
– Конечно! – удивился Бен. – И тебе не помешает. Подышишь лесом, поплаваешь, травка, пляжик. Думаю, это всем будет на пользу. Завтра с ними созвонимся, уточним, когда и куда. Повторим?
– Через минуту. Бен, ты можешь сказать, что с ними не так?
– Не так? С Алом и Мэри? А что там непонятно?
– Не знаю, – задумчиво протянула Марина. – Вот живут люди, а чего не жить? Ведь нету причин, чтобы не жить. А ведь всё чего-то не так, чего-то надо. А сами знают?
– Ты меня спрашиваешь? Вот на пикнике и проведёшь расследование и доложишь.
– Шутишь? Ты готов? Давай уже, шути дальше.
– … Это было лучше, чем в первый раз, – через некоторое время вздохнула Марина. – Почему всё хорошее быстро кончается?
– «Быстро», это комплимент такой?
– Не придирайся. Быстро, это ощущение. Когда всё хорошо, время летит незаметно.
– А мне показалось, это было долго.
– Разница восприятия мужчиной и женщиной. Это было чудесно. Покурим, и спать?
– Или повторим?
– Видно будет… Пойдём на балкон, ночь хорошая. Кофе, чай?
– Можно стаканчик кваса, если в холодильнике есть.
– Сейчас посмотрю.
В последнее время Алану стало страшно спать. Снов он не боялся, он боялся проснуться и обнаружить, что сон остался, стал явью. Не реальностью, но извращённой сутью действительности, в которой всё похоже на настоящее, но настоящее, сменившее лицо. То, что мы считаем видимостью, исказилось в кривом зеркале восприятия и стало тем, что мы обычно считаем придуманным, порождением фантазии, бредом больного сознания. Во сне всё было просто, всё допускалось, потому что имело границы существования между засыпанием и пробуждением. Но то, что могло остаться после пробуждения, уже ничем не ограничивалось, может быть, только смертью.
Сколько раз ненавидел он себя за этот страх перед неизвестностью пробуждения, ведь самый невинный сон мог обернуться кошмаром невозможной сути, в которой не было места ни ему, ни всему, что составляло его жизнь.
В этот раз ему снился кот Шредингера. Это было пять плоскостей тьмы, и в ограниченном пространстве пустоты светились глаза. На ум сразу пришёл Чеширский кот. А свет от кошачьих глаз высвечивал ещё ниточки усов.
– Вы не умеете определить меня, пока не схватите за хвост, – сказал кот. – Но всё дело в том, что раз я служу темой ваших измышлений, значит, я существую. Вы не можете думать о том, чего не знаете. Но если вы пытаетесь меня познать, значит, я есть объект. Сущий в реальности. Что мне с того, что вы не знаете моей масти, или размера, или моего нрава? Это ваша беда. Дело в том, что правда обо мне вам и не нужна. А что вам надо – это правда о вашем мире. Но она вам не доступна. Вы не можете её вообразить, представить, оценить, анализировать, потому что не знаете сути её природы. Более того, вы не можете даже сказать, нужно-ли вам это знание. Может быть, вы и живёте только потому, что не обладаете этим знанием.
Кот прищурил один глаз, и Алан будто увидел, как он потягивается, выгибая спину и вонзая когти в подстилку.
– Ты врёшь, – холодея от ненависти к беспардонному собеседнику – ведь тот говорил правду, но имел-ли на это право! – процедил Алан, не разжимая губ. – Ты всё врёшь, вот это и есть истина. Какое тебе дело до того, что мы знаем, и что стремимся узнать! Ты сам существуешь только в воображении, но не в мире.
– Ну-ну, успокойся уже, – небрежно отозвался кот. – Несуразицу ведь несёшь. В вашем убогом воображении может быть только то, что вы имели на завтрак, или в постели перед сном. Вещи самые прозаические, твёрдокаменные, на которых и зиждется ваш убогий мир, мир, который может быть есть, а может быть он есть, но совсем не то, чем кажется вашему воображению. Даже себя вы воображаете так, как вам удобнее, а что уж может быть ближе и известнее!? Проснувшись, ты уверен, что рядом с тобой спит то, что тебе кажется, или хочется, что тебе желанно, или ненавистно и страшно? Ты уверен в ЭТОМ? Кстати, у тебя в кармане не найдётся кусочка колбасы? Можно котлету.
– Ты ещё и нуждаешься в питании?
– Ответь, есть или нету?…
– Я… не знаю.
– Честный ответ. Человек не может сказать определённо о содержании своих карманов, но берётся рассуждать о мироздании. Тебе это не кажется немного… надуманным?
Алан проснулся от того, что в его трусы проникла рука, мягкая, но решительная, и её пальцы стали ласкать, нежно и требовательно. Это было необычно. Потом к его лбу прижались губы, они перебрались на глаза, подбородок, шею, спустились по плечу к соскам и ниже…
– Лиска, перестань баловаться! Что на тебя нашло, ведь утро уже, наверное…?
Почему-то ему совсем не хотелось открывать глаза, это было сродни его страху перед пробуждением.
– Ал, перестань притворяться канистрой, и трахни меня! Я хочу этого, мой тигр!
Ужас! Что она болтает!?
– Тебе мало было вечером? И что за выражения ты употребляешь, наших сериалов насмотрелась?
– Вечером? Что ты такое говоришь? Забыл, какой ты приполз с работы? Ведь в сиську нализавшись, в баре опять сидел с этими алкашами?
– «Где я? И я-ли это?» – проползло в голове. Хочешь-не хочешь, а глаза надо открывать. Он увидел её голову, лежавшую у него на животе, в области паха, вернее, затылок. Что она там собирается делать? Растрёпанные, крашеные волосы, сморщеная кожа на шее (не очень чистой), потрёпанная ночная рубашка. КТО это? Лихорадочно отодвинувшись, он сел, прикрылся старым одеялом. Она повернула к нему лицо, и Алан впервые почувствовал, что означает выражение – «мурашки по коже», точнее, это был озноб, и по коже сползали капли пота.
– Где я? – он вглядывался в морщинистое, измождённое лицо, не узнавая, но невольно отмечая знакомые чёрточки. – Мэрил? Что случилось? Что с тобой? Что с нами происходит?
Он чувствовал чужое помещение, неуютное, холодное, пахнущее табаком и чем-то затхлым, сырым и скучным… Похоже было, что где-то рядом сушится на верёвке мокрое бельё.
Это было что-то рутинное, опротивевшее до боли, до смерти, но вместе с тем это было, как приевшийся водевиль, где известна каждая интонация, каждый взгляд и каждая пора на лице персонажей, и после каждой глупой реплики за сценой раздаётся не менее глупый смех группы сопровождения.
– Похмелиться-бы, – пробормотал он, облизывая пересохшие губы. – Башка трещит, в самом деле… Что-то вчера был перебор.
Кто это сказал? И её глаза вдруг расширились от удивления, и розовые губки приоткрылись, показывая маленькие белые зубки.
– Алан, ты хорошо себя чувствуешь?
Водевиль продолжался. Но тексты, кажется, сменились, герои поменялись местами, и декорации стали более резкими и определёнными. И привычными.
– Прости, – сухо сказал Алан. – Прости, если напугал. Сон, совершенно дурацкий. И голова. Кажется, я немного простудился ночной прогулкой, вот глупость! Ты давно проснулась? Чаю хочется, крепкого, сладкого, с малиной.
– Нет у нас малины, ты уж извини, – огорчённо сказала Лиска-Мэрил. – Но чай сейчас будет. Зелёный? Может, таблетку дать?
– Две. И чай погорячее.
Она слезла с кровати, прошла на кухню, и он с удовольствием проводил её взглядом, рубашка её так задорно колыхалась, приоткрывая трусики. Эх, Мэрил… Ему вдруг страстно захотелось, чтобы она была счастлива. С ним. Да, только с ним. Но что он может сделать? Что зависит от него, кроме бережного отношения и уважения? Водевиль!
– Может быть, бутерброды будешь, тосты?
– Спасибо, только чай! – отозвался Алан.
Появилась грациозная Лиска, пританцовывая, поставила поднос на прикроватный столик, две кружки, тарелочка с бутиками, две таблетки.
– Еда для меня, раз ты отказался. Передумаешь, поделюсь.
Села в ногах, придвинула столик. Алан кинул таблетки в рот, с удовольствием отпил чай.
– У тебя дел по дому много?
– Какие дела? Обед приготовить, это пустяки. А ты что-то интересное можешь предложить?
– Не знаю. День свободный, если из института не позвонят. Можешь тиранически мной распоряжаться. Я пока в интернете поковыряюсь. Потом Бену позвоню.
Мэрил откусила бутерброд, с удивлением посмотрела на него, довольно хмыкнула:
– Вкусно, люблю сыр! Зря отказываешься. Вчера мама звонила, спрашивала про наши дела, про планы. А какие у нас планы? Ал, может быть в самом деле что-то такое спланируем? Все люди строят планы на будущее, только мы живём, как одуванчики, ветер дунет, и улетим.
– А у них как дела? Порядок?
– Всё по прежнему, не болеют, стареют потихоньку, на огороде ковыряются, в гости ждут, но это, наверное, не скоро?
– Ты-же знаешь, от меня не зависит. Но следующим летом я отпуск обязательно выбью, сколько можно!
– А ты знаешь, Маринка у Бена рожать собирается?
– Знаю.
– Счастливая!
– Странное представление о счастье, счастье в воспроизведении себе подобных.
О проекте
О подписке
Другие проекты