«Не суетись, не суетись, – внушал себе Баклаков. – Главное, работать методично и без рывков, тогда тебя хватит на целое лето. Главное, работать ежеминутно, не расслабляться, и тогда ты выдержишь это двойное лето».
Мужики! – сказал Баклаков, как только нарта с Гуриным исчезла за поворотом. – Умоляю не валять дурака. Если все начнем калечить себя, кто сделает маршрут?
Андрей Игнатьевич Гурин, специалист высокого класса, единичный философ. В результате он валяется сейчас в дурацкой долине дурацкой реки и неграмотный пастух загоняет оленей, чтобы его спасти.
Баклаков жалел Гурина и думал о том, как он переносит эту боль. Жизнь Гурина представлялась ему излишне благополучной. Благополучные люди плохо переносят боль. Если же Гурин потеряет ноги, то ему конец. Он не из тех, кто сможет остаться человеком без ног.
– Едем обратно!
– Пусть водитель поспит. У него портфеля с лекарствами нет.
– Ничего. Чифир заварит. Не каждый день к вам высокие и полномочные ревизоры прилетают.
– А где твой промывальщик-гений? Хочу познакомиться.
– Там, в Кольцевой. Если привезет нужные результаты, я его в старшие инженеры произведу. Диплом нарисую об окончании вуза. Если привезет именно то, что жду, я его кандидатом наук назначу.
Кефир искоса глянул на Сидорчука, нахлопнул шапчонку и пошел прочь. Но неожиданно вернулся, с веселой фамильярностью хлопнул Сидорчука по плечу.
– Шуба у вас богатая. В такой шубе и по Бродвею. Ну-у! Все американские цыпочки лягут.
– Не в шубе сила, – сказал Сидорчук.
Он взял Кефира под руку, отвел в сторону и что-то пробормотал ему на блатном жаргоне. Кефир изумленно округлил глаза, и они с Сидорчуком, уважительно пожав руки друг другу, разошлись.
Вот думают иные начальники: работяга аванс взял, бормотухи, портвейн по-научному, выпил и сопит спокойно в две дырочки. А начальство о производстве не спит, калики-моргалики из пузырьков отмеряет, заботится: ну как заснет – сразу все рухнет. А производство – что? Это же дерево! И растят его работяги. – Кефир закатил глаза и взмахом нарисовал размеры «дерева».