Вечером, в то печальное время, когда последние уставшие лучи почти уже летнего солнца окончательно растворяются в зыбких сумерках, Макс Малин сидел на низком продавленном диване в кабинете, занимавшем почти все пространство первого этажа в его небольшом жилище. Компьютер на таком же низком столике соседствовал с пузатым коньячным бокалом, который вот уже второй час стоял нетронутым.
Сегодня, получив деньги в редакции и дождавшись звонка Чарльза, Макс, как ему казалось, весьма удачно и незаметно для посторонних глаз совершил обмен пакета с пятью пачками банковских купюр на флеш-накопитель с предполагаемым «архивом Маршалла». И сейчас, дома, он пытался разобраться в сотнях файлов, где были даже секретные материалы «Национальной комиссии по террористическим атакам на Соединенные Штаты», расследовавшей теракт «девять-одиннадцать». Как они попали к покойному Маршаллу – оставалось загадкой.
Но основная часть этой бесценной информации состояла из документов, не вошедших в основной отчет комиссии. Причем без объяснения причин. Как оказалось, руководитель комиссии, бывший сотрудник Администрации президента Буша-младшего Филип Зеликов[6] дал распоряжение подразделению под кодовым названием А1 «подготовить подробный рассказ о самой успешной операции «Аль-Каиды» – атаках одиннадцатого сентября» – и в дальнейшем все расследование тщательнейшим образом подгонялось под эту версию. Макс также обнаружил в документах и письмо Конгрессу США от двадцати пяти бывших правительственных служащих, датированное 13 сентября 2004 года[7]:
«Пропуск информации стал одним из основных недостатков отчета Комиссии. Важнейшие данные по многим вопросам, известные нам из первых рук и о которых мы докладывали Комиссии, каким-то образом выпали из поля ее внимания. Комиссия была проинформирована о серьезных проблемах и недочетах в работе внутри правительственных агентств, которые также не вошли в отчет. Он просто не освещает ключевые проблемы в службе разведки, авиационной безопасности и органов правопорядка. Пропуск таких серьезных и актуальных вопросов делает сам отчет ущербным и ставит его под серьезное сомнение.»
К этому письму были приложены двенадцать файлов, первый же из которых убедил Макса в том, что редакция не зря потратила пятьдесят тысяч долларов. У него в руках оказалась расшифровка аудиозаписи телефонного разговора некоего Джеймса с неизвестным мужчиной. Разговор состоялся 11 сентября 2001 года в 6.50 утра. При этом нигде не указывалось, кто такой Джеймс. Единственной причиной фиксации этой беседы было то, что Джеймс говорил со своим анонимным собеседником из секретного офиса ФБР на Федерал-Плаза, 26 в Нью-Йорке.
Малин в который раз перечитывал расшифровку, потом опять и опять прослушивал саму запись. Голос Джеймса был безликим, ровным и безвозрастным, в отличие от неизвестного, который говорил приятным глуховатым баритоном человека, давно перешагнувшего пятидесятилетний рубеж. В неизвестном четко определялись властные, волевые нотки, которые тот даже и не пытался скрывать. Макса удивило то, что разговор, состоявшийся за один час пятьдесят четыре минуты до удара первого самолета в башню ВТЦ, не попал ни в один отчет официальных комиссий, занимавшихся расследованием трагедии 11-го сентября. Журналист снова включил запись:
«Джеймс: Алло! Друг мой, это вы?
Неизвестный: Я… А вы ожидали услышать кого-то другого? Зачем звоните сейчас? До контрольного звонка еще пять минут.
Джеймс: Произошли изменения. Только что хозяин принял новое решение. Неожиданно. Но решение не обсуждается.
Неизвестный: Какие могут быть новые решения за два часа до события? Птичек уже не остановить.
Джеймс: Все три птички пусть летят. Они нужны, и их очень ждут. Но принято решение не уничтожать полностью два больших гнезда, а пусть будет только то, что сотворят птички. Этого достаточно. А вот третье поменьше… И пусть валится после попадания птички.
Неизвестный: Вы с ума сошли? Это невозможно. Система сработает сама по себе, и первые два гнезда опустятся вниз сами. Где-то в течение часа после прилета. А третье позже. Менять что-либо невозможно! Все сделано так, что ничего изменить нельзя. Миллионы потрачены, а тех, кто устанавливал систему и мог бы что-то остановить или изменить, так их уже нет.
Джеймс: Как нет?
Неизвестный: Совсем нет. Они уже не существуют.
Джеймс: Слушайте! Мне плевать на ваших людей. Надо остановить разрушение первых двух гнезд. Больших гнезд. Я имею в виду полное разрушение. А третье пусть… Так решил хозяин. Все остальные договоренности остаются в силе, и никаких денег возвращать не надо. Птички пусть ударятся – и все.
Неизвестный: Знаете, что я вам скажу, уважаемый? Мы можем многое, но я не бог – и остановить запущенную машину уже не смогу. Все три птички прилетят часа через два, а потом упадут гнезда – сначала первые два, а чуть позже третье. Все! Разумеется, о деньгах тоже речи не идет, никто ничего возвращать не собирается. Поймите, было задание, мы обговорили все детали, вы сделали оплату, я все выполнил. И теперь вы мне сообщаете, что отменяется самый главный этап, который готовили два месяца и отменить который невозможно технически.
Джеймс: Не надо так… Не надо. Давайте… Послушайте, надо аннулировать только полное разрушение двух больших гнезд, потому что это будет единственной зацепкой, которую мы потом не сможем полностью разъяснить. Они слишком большие и устойчивые. И, видимо, у хозяина есть еще какие-то причины… Вы ведь все получили – и теперь можете спокойно исчезать. Надо только…
Неизвестный: Джеймс, идите вы вместе с вашим больным на голову хозяином… Вы не можете или не хотите понять, что падающую бомбу нельзя остановить после того, как ее уже сбросили. Все будет так, как было решено раньше. При всем уважении думаю, что мы с вами больше никогда не услышим друг друга. И меня для вас больше не существует…
Джеймс: Друг мой! Друг мой… (Разговор прерван).»
Ночь уже залила комнату, превратив темные предметы в сумрачные силуэты, а светлые растворив полностью. Мутный свет от экрана ноутбука отбрасывал пожарные блики, пробегающие в зеркале позади дивана. Малину казалось, что время растянулось и остановилось. Где-то там, в сентябре две тысячи первого. И что не было никаких тринадцати лет с их болью, слезами, ложью, красивыми словами и бессмысленными результатами, которые выдавались за непреложные истины. Макс не включал свет. Ему вдруг захотелось продлить это ощущение потерянного времени, остаться где-то там, в тринадцатилетнем минусе, начать сначала. И чтобы все было совсем по-другому. Чтобы больше не врали всевозможные комиссии, чтобы изначально все люди знали, зачем, как и кем совершено самое страшное преступление нового века.
Он снова и снова перечитывал заключения специалистов о том, что ни при какой ситуации
О проекте
О подписке