Был сумрачный дождливый день, я брел по городским улицам и обдумывал сюжет будущего рассказа. Точнее сказать, я чувствовал, что сюжет, о котором я пока не имел ни малейшего представления, вот-вот явится ко мне. Это очень специфическое, сакральное чувство: вроде бы, все так же, как и прежде, но ты знаешь, что внутри, в груди, поселилось что-то особенное, что-то горячее и колючее. В самые ближайшие минуты оно непременно прогрызет дорогу наружу и озарит тебя ослепительным блеском своего великолепия.
В придорожной палатке с аудио-видео барахлом стоял чувак и вяло переминался под порывами ветра. Бросив небрежный взгляд на его товар, я вдруг выхватил из кучи названий будоражащие слова “Blues Magoos”.
– Ни фига себе! – присвистнул я. – Вот так музон у тебя!
– А то! – гордо отозвался чувачок. – Барахла не держим. Есть “Iron Butterfly”, “Psychedelic Furs”, “World War Three”, “Lucifer’s Friend”. «Друг Люцифера» мне особенно нравится. Всё на эмпэтри. Цены смешные – полтинник за диск.
– Беру, – кивнул я и стал выгребать из карманов последний рубли.
Денег не хватало.
– Да ладно, – вдруг сделал широкий жест парень, – я тебе и так эти диски отдам. Я здесь не из-за денег, а из любви к искусству.
Мы разговорились. Чувака звали Рудольфом. Имя его мне не понравилось, ну да ладно, он не виноват, что его так назвали. Парень оказался знатоком андеграундной музыки и шизоидной литературы. Жил в собственной пятикомнатной квартире, которая была завалена музыкой, фильмами и книгами. Встретить такого перца в нашем гопническом городе казалось небывалым событием. За какие-то считанные минуты мы прониклись друг к другу небывалой симпатией.
– Олег, – представился я.
– Слушай-ка, – прищурился Рудольф. – А фамилия твоя случайно не Лукошин?
Я немного офигел, но вида не подал.
– Лукошин, – подтвердил застенчиво.
– Блин, вот так удача! – воскликнул парень. – Тот самый Олег Лукошин! Я твой поклонник, Олежка!
– А откуда ты меня знаешь? – удивился я.
– Ну кто же не знает, – расплылся он в улыбке, – Олега Лукошина! Знаменитого писателя! Я всё у тебя читал.
– Читал? – удивился я.
Читать меня никто не мог. Писал я тогда исключительно для себя, в Интернете не вывешивался и знать обо мне было невозможно. По крайней мере, я так думал… Что-то тревожное было в этом Рудольфе, что-то неуловимо неподвластное и одновременно настораживающее.
«Что-то в нем не то», – выдал мне мой внутренний голос.
– Я читал все твои романы, – подмигнул мне Рудольф. – И «Сгустки», и «Владельца тревожности», и «Варварские строки». Брат, это грандиозно! Изысканнейшее чтение! Просто изысканнейшее! Эти произведения опережают своё время. Не расстраивайся, если современники не смогут их понять. История расставит всё по местам, и ты займёшь своё почётное место в пантеоне мировой литературы.
Я стоял обескураженный и потерявший дар речи. Мне хотелось расспросить нового знакомого, выведать все секреты о том, как смог он прочитать произведения, которые существуют в единственном экземпляре и хранятся в старой спортивной сумке, которую я прячу под кроватью – хотелось, но почему-то язык мой отказался переложить в вербальную форму мои сомнения.
На следующий день мы встретились снова. Выпили по пиву, послонялись по городу и отправились играть в бильярд. Рудольф был весел, подвижен, много говорил об искусстве, хвалил меня и презрительно уничижал знаменитых писателей сравнениями со мной.
– Фолкнер, блин! – усмехался он. – Маркес… Грасс… Рушди… Как им всем далеко до тебя, Олежка! Как же все они завидуют тебе, родной ты мой, в могилах или вживую. Видел бы ты, как рычит старик Фолкнер в своём гробу. Рычит и бьётся о дубовые доски. «Пустите меня к Лукошину! – вопит он. – Я перегрызу ему глотку! Я не могу спокойно лежать в могиле, зная, что по земле ходит этот монстр литературы!»
Я слушал эти слова с тревожным ощущением. Почему-то мне стало казаться, что скоро со мной произойдёт нечто нехорошее.
«Так и будет, – подтвердил внутренний голос. – Очень нехорошее».
Вскоре после знакомства с Рудольфом, я завёл подругу. Точнее, она завела меня. Я шёл по улице, рядом со мной остановился «Мерседес», и шикарная девушка в норковой шубке, приоткрыв дверь, спросила меня, как проехать до арматурного завода.
До арматурного завода! Не слабо, да?
– Понятия не имею, – ответил я. – Я вообще про такой завод первый раз слышу.
– Ну, он рядом с комбинатом мягкой мебели, – пояснила она.
– И про комбинат мне неизвестно, – отозвался я.
– Там ещё поблизости приход Единой Баптистской Церкви, – не теряла надежды девушка.
– А что, – удивился я, – в нашем городе есть Единая Баптистская Церковь?
Девушка с лёгкой улыбкой разглядывала меня.
– Мда, глухо, – покачала она головой. – А может, сядешь в машину, проедешь со мной. А то я совершенно не знаю города. Может вместе найдём.
В чужие подозрительные машины садиться нельзя. Тем более, если за рулем бабы в норковых шубах. Разумеется, я поступил наоборот – открыл дверцу, уселся на переднее сиденье и, махнув рукой, сказал: «Трогай!».
Полдня мы гоняли по городу и его окрестностям в поисках арматурного завода. Был обнаружен пивзавод, молокозавод, завод железобетонных изделий, но никакого арматурного завода и в помине не было. Я уже злился на всё это, а вот моя спутница похоже совершенно не расстроилась оттого, что завод не возникал в поле зрения.
– Как тебя зовут? – спросила она меня.
– Олег, – буркнул я.
– А меня – Изабелла.
– Очень приятно.
– Лицо у тебя знакомое, – вглядывалась она в мой профиль. – Где-то я тебя видела.
– Вряд ли. Я не снимался в кино.
– Твоя фамилия случайно не Лукошин?
Медленно, но нервно я перевёл на неё глаза.
– Лукошин, – ответил глухим голосом. – А откуда ты знаешь?
– Ты тот самый Олег Лукошин?! – с изумлением взирала она на меня.
– Вряд ли тот самый. Вероятнее всего, я однофамилец того Лукошина, о котором ты говоришь.
– Да нет же, нет! Ты Олег Лукошин, знаменитый писатель!
«В честь чего я знаменитый? – изумлялся я. – Кто меня прославил?»
Изабелла ударила по тормозам. Машина остановилась.
– Олег! – воскликнула она. – Какое счастье, что мы встретились! Я плакала над твоими романами! Представляешь, я просто рыдала над «Владельцем Тревожности», особенно в той сцене, где герой убивает ножом свою любимую девушку! А потом оказывается, что это не совсем убийство. Точнее убийство, но оно как бы расслаивается. Это какое-то над и сверх убийство – девушка умирает в одной из граней реальности, но в другой продолжает жить. Как умер, но остался жить до этого и сам герой.
Она смотрела на меня восторженно.
– Чёрт возьми, Олег, неужели это ты! – произнесли её губы, покрытые дорогой помадой, блеск которой слепил моё и без того помутневшее сознание. – С того момента, как я прочла тебя, я только и делала, что жаждала соития с тобой.
Она впилась ненасытным ртом в мои губы. Руки её шарили по моему телу. Она раздевала меня.
Изабелла призналась мне в любви до гроба и решила поселиться вместе со мной. Она купила коттедж, полностью обставила его и заставила меня переехать к ней. Рудольф мой выбор одобрил и пожелал мне удачи.
– Классная бабенция! – показывал он мне большой палец. – Привалило тебе счастье, Олег, ой, привалило! Я о такой девке в самых липких фантазиях не мечтал. Держи удачу, то есть Изабеллу, за титьки и не вздумай отпускать.
Изабелла с Рудольфом быстро подружились друг с другом.
«Подозрительно быстро», – заявил мне мой внутренний голос, но я заставил его заткнуться.
– Олег творческая натура, – услышал я как-то их разговор. – Ему требуется уход и забота, – говорил Рудольф.
– Ты прав, – отвечала Изабелла. – Ты трижды прав. Окружить его плотным кольцом заботы – вот наша первостепенная задача.
– Погрузить его в любовь и нежность, – выдвигал предложения Рудольф.
– В дружескую и сексуальную негу, – поддакивала Изабелла.
– Мы должны во что бы то ни стало сохранить его.
– Уберечь.
– Подготовить.
– К спо-кой-стви-ю! – хором произнесли они и засмеялись.
Жизнь моя значительно изменилась. Я проводил время в омерзительной роскоши, пьянстве и телесных усладах. Желание писать постепенно угасало. За прошедшие со времён знакомства с Рудольфом и Изабеллой месяцы я не написал и двух строк.
– Ничего, – говорила мне Изабелла.
– Ничего, – махал рукой Рудольф.
– Талант не пропьёшь.
– Не продашь на барахолке.
– Талант – он навсегда.
– Ты ещё напишешь произведения, от которых у всех будет стынуть кровь в жилах.
– И вываливаться геморрой.
– Пока отдыхай.
– Отдыхай пока.
И я отдыхал. Отдыхал, отдыхал, отдыхал. Отдыхал неистово и самозабвенно.
– Сынок! – стоял передо мной лысый человек в дорогом костюме и очках в золотой оправе. – Ты не узнаёшь меня, Олежка?
– Вы ошибаетесь, – ответил я, попытавшись закрыть дверь.
Незнакомец просунул в проём ногу.
– Ты не понимаешь, – протискивался он в квартиру. – Я не шарлатан, я настоящий. Понимаешь, твой настоящий отец!
– Мой отец умер, – ответил я. – Я собственноручно забивал в крышку гроба гвозди.
– А-а-а! – заулыбался мужчина. – А вот она где, загадка! А вот она, великая из тайн! Дело в том, что тот человек не был твоим отцом!
– Да что вы! – усмехнулся я.
– Твой отец – я! Хочешь, я докажу тебе это?
Вылезшая на шум Изабелла стала уговаривать меня выслушать этого странного посетителя. Появившийся в дверях Рудольф тоже присоединился к уговорам.
– Тебе надо побриться налысо! – убеждал меня незнакомец. – На темечке ты увидишь родимое пятно, точно такое, как это.
Он нагнулся и большим мясистым пальцем ткнул себе в черепушку. В указанном месте, в самом центре плеши значилось родимое пятно.
– На три шестёрки похоже, – осмотрел я его.
– Тебе кажется, – отозвался лысый.
– Кажется, кажется, – закивала Изабелла.
– Точно кажется, – подтвердил Рудольф. – Нисколько не похоже.
После получаса уговоров я согласился побриться наголо.
– Да нет у меня никаких пятен, – говорил я. – Не в первый раз бреюсь.
Они всё же обрили меня. К моему немалому удивлению на том же самом месте, что и у лысого гостя, на башке моей светилось родимое пятно, весьма и весьма, кто бы что мне ни говорил, напоминавшее три шестёрки.
– Здравствуй, сын! – раскрыл свои объятия лысый.
– Здравствуй, папа! – обнял я его.
Был тотчас же накрыт стол. После нескольких рюмок я окончательно уверовал в пришествие отца.
– Папа! – плакал я, целуя вновь обретённого родителя. – Я всегда знал, что ты найдёшь меня!
– И мы знали, и мы! – говорили Рудольф, Изабелла и мой новый отец. – Мы всегда знали это.
Моего отца звали Конрад Валентинович. Он оказался гражданином Канады. Родом его деятельности были финансы и недвижимость. Он владел небольшой, с годовым оборотом в пару миллиардов долларов, фирмой в Оттаве.
Через пару дней мы махнули на Багамы – праздновать счастливые перемены в моей жизни. Кроме меня с отцом поехали, разумеется, и Изабелла с Рудольфом. На всякий пожарный я захватил с собой старую спортивную сумку со всеми своими произведениями. Я боялся оставлять без присмотра плоды своей творческой деятельности.
Первая неделя пролетела как сказка. Мы купались, загорали и пили коктейли.
– Я всегда знал, – говорил я себе, – что в моей жизни произойдёт нечто, что кардинальным образом изменит её.
О проекте
О подписке