Женщина тысячи мужчин

– Иду! Иду! – кричала она, подбегая к двери. Мельком взглянула на себя в зеркало – вроде нормально. Не считая, конечно, живота.

Открыла дверь. Он вошёл – стремительный, элегантный, с огромным букетом роз, за которым пытался прятаться. Костюм с иголочки, белоснежная рубашка, галстук под цвет глаз, начищенные до блеска ботинки, и улыбка – эта кроткая, волшебная улыбка.

– Это мне?.. – Не было слов, чтобы выразить восторг. – Кирилл, ты просто…

Он притянул её к груди и поцеловал. Поцелуй длился не меньше пяти минут – никто, кроме него, не умел делать это так долго.

– Как там наш малыш? – положил он руку на живот. – Не капризничает?

– Да нет, – отвечала она, – он хорошо себя ведёт. Только иногда чем-то недоволен бывает.

– Когда он родится, – шепнул он ей на ухо, – он будет доволен абсолютно всем.

В машине они разговаривали о её прерванной учёбе.

– Ну ты хочешь продолжать это дело? – спрашивал он её.

– Ой, даже не знаю. Когда академку брала – до смерти не хотелось учёбу эту на год затягивать. Помнишь, какая злая из-за этого была?

– Помню, – улыбаясь, кивал он.

– А сейчас…совсем всё желание пропало. Не знай, найду ли силы после родов? Почему-то кажется, что нет.

– Я вот тебе что хочу сказать, – после секундной паузы продолжал он. – Если тебе учёба в тягость – плюнь ты на неё! Я серьёзно. Не стоит из-за этого здоровье гробить. Материально ты будешь обеспечена. Я даже не хочу, чтобы ты работала. Дома сидеть будешь.

Она ничего не отвечала, будто раздумывая, но уголки губ так и складывались сами собой в улыбку.

– Я тебе, – потянулся он к бардачку, – подарок небольшой купил. Примерь, – протянул он чёрную коробочку.

Она открыла.

– Серёжки! Бриллиантовые! – смотрела на него в немом восхищении. Потом прильнула и чмокнула в щёку. – Паш, ты просто бесподобный!

Ресторан действительно впечатлял. Он располагался на третьем этаже и на каждом повороте лестницы, а ещё у входа и по углам стояли лакеи в ливреях.

Их проводили в зал, посадили за столик – они выбрали самый дальний. Заказали совсем немного – в её положении налегать на кулинарные изыски было бы рискованно. Он тоже не излишествовал – просто чтобы не дразнить любимую. Они потягивали вино, перебрасывались негромкими фразами и слушали печального саксофониста.

– Обожаю такую музыку, – говорил он ей.

– Я тоже, – отвечала она.

– Сейчас какую–то туфту народ слушает. Настоящая музыка уходит. Вот, единицы лишь хранят ещё её для нас.

Она вскинула понимающе глаза – говорить сейчас не хотелось, музыка пронимала до самых основ. Когда музыкант закончил композицию, они долго, правда почти беззвучно аплодировали ему.

– Сейчас я тебе покажу кое-что, – сказал он некоторое время спустя, заговорщически подмигивая. Засунул руку во внутренний карман пиджака.

– Опля! – и достал бумажник.

А из бумажника – сложенный вчетверо листок.

– Взгляни, – протянул ей.

– Что это? – удивилась она.

– Прочти.

Она начала читать, но не сразу вникла в суть дела, нетерпение же в нём бурлило.

– Это контракт, – не выдержал он, – на покупку дома.

– Ты купил дом?!

– Ага… В очень живописном месте – тебе понравится. Правда он ещё не готов к заселению. Но…Это наш дом!

Она лишь качала головой.

– Федя, – вымолвила наконец. – Ты – чудо!

На набережной было пустынно. Ночь робко и бесшумно зажигала звёзды. Она была на удивление тёплой и ласковой, эта бескрайняя ночь. Река искрилась огнями, умиротворяла, ветер обдувал лица – был совсем не сильным, задумчивым каким-то. Задумчивы были и они.

– Ночь, звёзды, мир…– шептала она.

Он стоял сзади, обняв её за талию, положив голову на плечо – как и она, смотрел на воду.

– Я, ты, вселенная… – вторил ей.

– Так чудно, – шептала она снова. – Мы вдвоём наедине с бескрайностью. Вокруг пустота, вокруг тьма – лишь ты и я остались в этом мире. Почему? Почему лишь мы?

– Мы – самые счастливые, – отвечал он. – Все, кто был исполнен злобой и ненавистью, погибли. Их собственная злоба, их собственная ненависть поглотили их. Мы оказались единственными, кто верил в любовь.

– В любовь… – словно эхо вторил её голос.

– А ты знаешь, кто я? – спрашивал он её.

– Кто ты?

– Я – повелитель мира. Я правлю им миллионы лет. Я велик и могуч, лишь одного не хватало мне всё это время.

– Чего же?

– Тебя…

Она повернулась к нему лицом. Они смотрели теперь друг на друга, глаза в глаза – смотрели и тонули в этих взглядах.

– Чувствуешь ли ты этот мир? – шептал он ей. – Чувствуешь ли ты эту бескрайность?

– Да, – отвечала она.

– Она – твоя. Весь мир, вся вселенная – твои.

Они сблизили губы. Поцеловались.

– Значит, теперь я – повелительница мира? – улыбнулась она.

– Да. А наш ребёнок, – он нежно провёл ладонью по животу, – и будет для нас этим миром…

– Ваня, – спросила она, – а ты знаешь сколько осталось недель?

– Сколько?

– Всего две. Представляешь, через две недели у нас будет малыш!..

Прощались долго, но никак не могли сказать последних слов. Подъезд тонул во мраке, где-то наверху мяукала кошка, они стояли на лестничной площадке.

– Вот ты кого хочешь? – спрашивал он её.

– Мальчика. А ты?

– Наверное тоже мальчика. Но не расстроюсь, если будет девочка.

– А я расстроюсь.

– Почему?

– Я хочу только мальчика! Сына! Всегда мечтала о сыне.

– Ну, раз мечтала – сын и родится.

– Сплюнь.

Помолчали.

– Смотри, какая игрушка, – достал он из кармана что-то.

– Что это?

– Чёртик. Но не простой. Бессовестный. Его только вот так держать надо, за пояс.

– А почему?

– Ну попробуй по-другому.

Она схватила чёртика за голову. Штаны вдруг съехали с него и вся обнажённая натура выставилась наружу. Они грохнули со смеха.

– Валер, приходи завтра, – сказала она ему, целуя на прощанье. – У мамы день рождения, посидим немного. Всё будет очень скромно.

– Хорошо, – кивнул он. – Во сколько?

– В пять.

Перед тем, как переступить порог, она обернулась.

– Я люблю тебя, – шепнула ему.

И скрылась за дверью.

Помню тебя, Сейфуль-Мулюков!

Брат пригласил меня на день рождения жены. Я не очень хотел идти, отношения с ним у меня не ладились, с женой его – особенно. После того, как он открыл свою фирму и женился на этой суке Светлане – дочери владельца холдинговой компании, он стал избегать меня. Я понимал почему: ему было стыдно за брата–плотника. И науськивала его в этом жена – в её кругу не было позора больше, чем родственник–пролетарий.

Однако пошёл.

– О, Егор! – приветствовал меня Кирилл в своём загородном особняке, после того, как я в сопровождении охранника и под лай собак, которых держали тут целую псарню, проследовал в дом.

– Здравствуй, – протянул я ему руку.

– Привет! – рукопожатием он не ограничился, обнял меня. Я такого внимания не ожидал.

– Рад тебя видеть! – хлопал он меня по спине.

Появилась его жена.

– Егорушка! – неподдельно обрадовалась она мне. – Как здорово, что ты пришёл!

В искренность её я конечно не верил.

– Здравствуй, Света! – попытался улыбнуться.

Она поцеловала меня в щёку. Я даже растерялся на мгновение – никогда не помнил за ней такой нежности.

– Поздравляю с восемнадцатилетием, – пошутил, взяв себя в руки.

– Ой, да брось ты! Тридцать пять – вот мой возраст. И никуда от него не денешься.

– Я без подарка, извини, – развёл я руками. – Просто не придумал, что тебе можно подарить.

– Да какие подарки, Егор! Молодец, что сам пришёл! Проходи в зал.

– Проходи, – кивнул и Кирилл.

Взяв под руку, он повёл меня в зал.

– У меня к тебе серьёзный разговор, – сообщил он по дороге. – И пригласили мы тебя не просто так.

Я напрягся.

– Я очень много думаю о тебе, – продолжал он. – И знаешь… Мне не нравится, что мы так отдалились.

Стол, накрытый посередине зала, ломился от яств.

– Это не по-семейному. Не по-братски. Да и живёшь ты как-то… Плотником работаешь, не женат… Это всё связано – кто сейчас за плотника замуж выйдет?

Разговор этот мне не нравился.

– Так дальше нельзя, поверь мне. Никто сейчас так не живёт. Я вообще не представляю, как на твою зарплату можно жить.

– Да я в общем-то не жалуюсь. Мне хватает.

– Вот – мне хватает. Что за крохоборская философия! Разве можно с такими взглядами чего-то добиться в жизни?!

– А что – нужно?

– Конечно нужно! Конечно!

Я уже жалел, что пришёл.

– Короче, Егор! Я хочу помочь тебе! Устроить тебя на приличную работу.

– Знаю я твои приличные работы…

– Работа действительно приличная, можешь мне верить. Заместителем директора по учёту. Перспектива есть. Поработаешь, пообтерёшься – очень возможно, что выше пойдёшь.

– Спасибо, – ответил я. – Но стоит ли? Я вполне доволен своей жизнью.

– Возражения не принимаются. Гости разойдутся – мы с тобой подробнее побеседуем.

Гости постепенно съезжались. Всего набралось человек тридцать. Поздравляли Светлану. Кто дарил перстень с бриллиантом, кто соболиную шубу. Самым дешёвым подарком оказалась видеокамера. Я сидел в уголке и чувствовал себя уличной дворняжкой. «Уж выпить бы, что ли», – думал.

Наконец всех пригласили к столу. Стол был шведским и у них всё это называлось фуршетом. Есть стоя оказалось очень непросто. Я ни с кем не разговаривал и ощущал большую скованность. Лишь после пары рюмок почувствовал себя лучше и стал взирать на это сборище более снисходительно.

Вечеринка была до ужаса скучной. Все не спеша прохаживались по залу и вели какие-то бестолковые разговоры. О музыке, о театре, о кино. Кто-то пытался шутить – до такой степени не смешно, что просто неловко делалось. Ему, однако, улыбались.

– Вчера весь день смеялся, – сказал я стоявшей рядом даме, решив поучаствовать в разговоре.

– Смеялись? – отозвалась она. – Над чем же?

– Вспомнил фамилию одну. Сейфуль-Мулюков. Помните, был на центральном телевидении такой журналист-международник?

На меня обратили взор и другие гости.

– Нет, не помню, – улыбнулась она.

– Ну как же, Фарид Сейфуль-Мулюков. «Международную Панораму» вёл, «9-ю Студию».

– Не помню.

– Ну, их целая кодла была. Сейфуль-Мулюков, Бовин, ещё кто-то. Я к чему это – смешная фамилия очень. И вспомнил её неожиданно так. Хоба – Сейфуль-Мулюков! Долго смеялся.

– Как-как вы говорите? – обратился ко мне какой-то мужчина.

– Сейфуль-Мулюков.

– Араб какой-то?

– Может и араб, я не знаю. Политический обозреватель.

– В какие это годы?

– Семидесятые – восьмидесятые.

Мужчина задумался.

– Нет. Что-то не припоминаю.

– А вы с какого года?

– С шестьдесят второго.

– Ну как же, должны помнить! Я моложе, и то помню.

Никто из гостей Сейфуль-Мулюкова не помнил.

«Ну блин тупые! – думал я. – Что за интеллект у вас, если вы Сейфуль-Мулюкова не помните?!»

– Советские времена ещё были, – продолжал я объяснять. – Холодная война. Вот он всё про гонку вооружений рассказывал, про обстановку на Ближнем Востоке.

– Советские времена? – удивилась какая-то женщина. – Это что за времена такие?

Я юмора не понял.

– Ну как какие, – развёл руками. – Времена Советского Союза.

– Советского Союза? – переспросили меня. – Это промышленная компания какая-то?

Я вглядывался в лица гостей.

«Сволочи! – дошло до меня наконец. – Меня разыгрывают! Неужели думают, что я поведусь на такую тупость?»

– Союз Советских Социалистических Республик! – гордо и оскорблённо произнёс я. – Страна, в которой вы родились и выросли.

Гости смотрели на меня недоумённо. Особенно – брат с женой.

– Но мы родились и выросли в Великой России, – серьёзно ответил мне кто-то.

Я начинал злиться.

– Я понимаю, – сказал, – что в своей жажде наживы вы готовы отвергнуть всё святое и ценное, что есть в нашей жизни. Но отрицать историю… Это уже что-то из ряда вон выходящее.

Кирилл, побледневший и смущённый, делал мне какие-то знаки. Я не реагировал.

– Егор! – позвал он меня наконец. – Пойдём, обсудим кое-что.

– Кирилл! – крикнул я ему. – Киря! Ну хоть ты-то не прячься за идиотской маской. Я не знаю, может у вас так принято – разыгрывать пролетариев, но шутка ваша – неумная.

– Егор, – голос брата стал жёстче. – Подойди ко мне, пожалуйста.

– Может и ты скажешь, – кричал я ему, – что Советского Союза не было?!

– Ни про какой Советский Союз я не знаю, – раздражённо ответил он, подходя ко мне. Схватив за руку, попытался вывести меня из зала.

Я завёлся.

– Гады! – крикнул я, швыряя рюмку об пол. – Сволочи зажравшиеся! Сталина на вас нет! Ленина! Дзержинского! Они бы сгноили вас живьём. Вы ненавидите меня за то, что я беден. За то, что не швыряюсь капустой. Но я выше вас, потому что честнее! И победа, в конце концов, будет за нами!

Подбежавшие охранники вывели меня из зала. Брат бормотал что-то, но я его не слушал. Торжественно плюнув ему под ноги, я оставил этот очаг разврата и лжи.

Весь следующий день не мог успокоиться. Сидел в своей плотницкой каморке и возмущался.

– Ренегаты! Предатели! Готовы отказаться от всего святого, растоптать своё прошлое – лишь бы получать бабло. Как велика их ненависть к рабочему классу! Как далеки они от трудового народа!

Работы почти не было. За весь день заказали всего два гроба.

Вечером ко мне заглянул хозяин.

– Как дела? – осмотрел он каморку.

– Нормально, – отозвался я.

– Сколько заказов сегодня?

– Два.

– Всего два?

– Да.

– Плохо, плохо. Ты сделал?

– Да, вон стоят.

Хозяин похлопал по стоявшим у стены гробам. Придраться было не к чему.

– Ну ладно, – сказал он. – Рекламку надо дать. Подзабыли наверно про эту точку. Не может же быть, чтобы меньше умирали.

– Степан Валерьянович! – обратился я к нему.

– Что? – обернулся он на пороге.

– Я у вас спросить кое-что хотел…

– Оклад не повысится, мы уже говорили на эту тему.

– Да я не об этом…

– А о чём?

– Вы случайно не помните, ведущий был такой на телевидении – Сейфуль-Мулюков. «Международную Панораму» вёл, «9-ю Студию»…

– Это викторины какие-то?

– Да нет. Общественно-политические передачи.

– Нет, не помню.

– Ну, при Советской власти ещё…

– При какой власти?

Я осёкся.

– Советский Союз вы ведь не забыли?.. – добавил тихо.

Степан Валерьянович нахмурил лоб.

– Советский Союз… – произнёс он задумчиво. – Чё-то слышал. Но точно не помню.

Я был в большом недоумении. Хозяин разыгрывать меня не мог – у него отсутствовало чувство юмора.

– А к чему это тебе? – спросил он.

– Да так. Поспорил тут…

– Ну и кто выиграл?

– Пока проигрываю я.

– Ха! – хмыкнул он. – На тебя похоже.

В течение нескольких дней я осторожно расспрашивал клиентов про Советский Союз. Никто про такую страну не помнил.

Я пребывал в абсолютном отчаянии. За всю мою жизнь со мной не происходило ничего подобного. Окружающая действительность, такая близкая и понятная, вдруг ощетинилась иглами и в одночасье изменила свою сущность.

С получкой я напился.

Покачиваясь, шёл по улице. На обочине дороги сидел старик, просил милостыню.

– Отец! – подошёл я к нему. – Я тебе червонец дам, мне не жалко. Только ответь мне честно на один вопрос. Ответишь?

– Отвечу, если смогу, – прошамкал он беззубым ртом.

– Ведь ты помнишь Советский Союз, батя!? Скажи, помнишь? Ты не можешь не помнить его.

Старик нервно огляделся по сторонам.

– Тссс!!! – прижал он палец к губам. – Заткнись, дурак! Хочешь, чтоб тебя забрали?

– Забрали?! – недоумевал я. – Куда?

К нам подошли какие-то люди в кашемировых пальто.

– Вы интересовались Советским Союзом? – спросил меня один из них.

– Да! – кивнул я.

– Я его не знаю! – махал руками старик. – Первый раз вижу!

– Не пройдёте с нами? – взяли они меня за бока. – Мы многое объясним вам про Советский Союз.

По их лицам было ясно, что отказываться нельзя.

– Пожалуйста, – ответил я.

Меня посадили в стремительно подъехавший «Мерседес» и куда-то повезли. В машине одели на глаза повязку. Ехали мы довольно долго. Когда машина остановилась, меня вытащили и повели по гулким коридорам. Пахло сыростью и затхлостью.

Меня усадили на табурет и сняли повязку. Впереди, за столом сидел человек в белом халате.

– Егор Николаевич Батраков? – улыбнулся он мне.

– Он самый.

Человек добродушно покивал.

– Значит вас беспокоит Советский Союз?

– Он меня не беспокоит, – ответил я. – Просто я его не забываю.

– Ах, не забываете!.. Это усугубляет ситуацию.

– А вы, простите, кто такой?

– Я – психиатр, – сказал человек. – Вы находитесь на медицинском освидетельствовании с целью выявления у вас психических отклонений.

– У меня нет психических отклонений.

– Это мы выясним… Скажите пожалуйста, кем вы работаете?

– Плотником.

– Хорошо зарабатываете?

– На жизнь хватает.

– Женаты?

– Нет.

– Были?

– Да.

– Почему расстались?

– Не ваше дело.

– Подруга, любовница?

– Это вас тоже не касается.

– Скажите, когда вы в последний раз были с женщиной?

– Какая вам разница!? – я начинал выходить из себя.

– Понятно, понятно… – закивал доктор.

Какое-то время он молчал, пристально меня разглядывая.

– Эх, Егор Николаевич! – изрёк наконец. – Что ж вы так… И брат у вас уважаемый. А вы… Советским Союзом заболели.

– Ничем я не болею! Это вы с ума все сошли.

– Хорошо. Я объясню более популярно. В 90-х годах прошлого века психиатры нашей страны стали фиксировать крайне необычное заболевание. Оно получило название «Советский Союз». Советский Союз – это болезнь неудачников. Людей, по каким-либо причинам не добившихся в жизни того положения, которое воспринимается всеми как успешное. Советский Союз – это чудовищная иллюзия, миф о прекрасной и справедливой стране, которая якобы существовала в 20-м веке на территории России и сопредельных государств. Иногда грёзы о Советском Союзе бывают такими реальными, что люди называют имена, даты, события, будто бы имевшие место в истории.

«Сплю, может, – думал я. – Напился и сплю».

Однако чувствовалось, что алкоголь из меня окончательно выветрился.

– Вы хотите сказать, что я неудачник? – спросил я.

– Ну а кто же вы ещё? – усмехнулся доктор. – С женщинами не общаетесь…

– Я не говорил этого!

– Да и так всё видно! – отмахнулся он. – Работаете плотником, за мизерную зарплату. Кстати, что вы производите?

– Гробы.

– Вот видите! Разве может быть гробовщик удачным человеком с позитивным взглядом на жизнь?

Я тяжело вздохнул.

– Коммерцией не занимаетесь… – продолжал врач.

– Вот ещё не хватало! – фыркнул я.

Доктор посмотрел на меня внимательнее.

– Так вы что, не читали постановление Верховной Хунты Капиталистической Стабильности о том, что неудачниками следует считать всех, кто не занимается коммерцией?

– Первый раз слышу про такое постановление, – сказал я. – И про хунту ничего не знаю.

– Э-э-э, дорогой ты мой! – откинулся доктор на спинку кресла. – Да у нас тут всё гораздо серьёзнее!

Он надавил кнопку на столе, вошли люди, повязали мне глаза и увели в камеру.

– Будем вас лечить, если получится… – услышал я последние слова доктора.

Лечили меня электричеством. Пять сеансов каждый день, по два часа. Во время сеансов электронный голос объяснял мне современное политическое состояние страны.

– Вы живёте в Великой и Свободной Капиталистической России, стране позитива и успеха, – бубнил голос. – Стране улыбающихся детских лиц, стране успешных и состоятельных людей, стране света и добра. Вы должны признать, что были больны и помочь нам сделать вас современным и кредитоспособным человеком.

По ночам меня били охранники.

– Ты против позитива, мразь?! – прикладывали они сапоги к моему лицу и бокам. – Ты против того, чтобы все были успешными и богатыми?! А, ублюдок?!

Через месяц я вылечился.

«Всё верно, – сидел в своей камере, улыбаясь. – Какой в жопу Советский Союз! Что за наваждение! Великая и Свободная Капиталистическая Россия – вот моя родина. Я хочу быть успешным! Я хочу быть позитивным! Я хочу быть кредитоспособным!»